– Мечислав Николаевич! Вы, прежде чем спрашивать, до конца дослушайте. Вы думаете, стал бы я вам об успешном розыске докладывать и водку в эту честь пить, если бы не было бы у нас против Евлашки чего существенного, а? Плохо тогда вы меня знаете. Прежде всего следы. У него на ноге правый носок – весь в крови. Сапоги-то он от крови отмыл, а вот носок нет. На носок внимания не обратил и то, что он в крови вымазан, не увидел. Зато я увидал. Сразу, как только зашли мы к нему в комнату, я этот носок и узрел. Далее. Сундук у него под кроватью стоит, в котором хранит он свое имущество. На замок, гад, закрывал! А ключик на веревке на шее таскал, вместе с крестом. Снял я аккуратненько этот ключик, открыл замочек, порылся в Евлашкином барахле и нашел! Полдюжины серебряных ложек и серебряную же солонку. Откуда они, спрашивается, там?
– Так эти вещи у генерала были похищены?
– Конечно! Генерал, правда, эти ложки и солонку за свои не признал – он на столовую посуду никакого внимания не обращает, но рассказал, что супруга-покойница как раз на пропажу столового серебра ему и жаловалась, и лакея Евлампия Чистова в этом подозревала. Теперь ждем генералову кухарку. Хозяин ее в отпуск отпустил, у них сегодня в селе престольный праздник. Завтра должна возвратиться, а как воротится – мы ей ложки и предъявим, и если она их опознает, в чем лично я не сомневаюсь, то уж не отвертеться Евлампию от каторги. Так-то.
Быков налил третью и тут же выпил.
Кухарка опознала ложки, и, несмотря на то, что проспавшийся Чистов виновным себя не признавал, следователь заключил его под стражу. Впрочем, судьба Евлампия мало беспокоила Кунцевича. Его мысли были заняты совсем другим объектом. Сыскной надзиратель влюбился.
Глава 8
Магазин закрывался в девять вечера – а в это время Кунцевич должен был находиться на службе. Пришлось ею пренебречь. В субботу, выдумав благовидный предлог, сыскной надзиратель ушел с вечерних занятий и в половине девятого уже прохаживался у дома 88 по Невскому проспекту.
Барышню он чуть не проглядел – темновато было на улице, да и в шубке он ее раньше не видел.
Катерина Степановна вышла из магазина в половине десятого, посмотрела по сторонам, быстро пересекла Невский и повернула на Николаевскую. Кунцевич едва ее догнал.
– Катерина Степановна! Катерина Степановна!
Барышня остановилась и повернулась в сторону надзирателя. В ее глазах мелькнул испуг.
– Здравствуйте, – сказал Кунцевич, останавливаясь перед барышней. – Уф! Бегом за вами бежал. Куда вы так спешите?
– Известно куда. Куда в такой час может спешить девушка – домой. А иду скоро, так это потому, что много развелось разных нахалов. Пристают, отбою от них нет.
Хоть такой холодный прием и смутил сыщика, он не растерялся.
– Вот тут вы правы, нахалов в столице полным-полно. Порядочным барышням действительно вечером страшно по улицам стало ходить. К нам, знаете, сколько жалоб поступает! Начальство даже приказ нам дало – провожать барышень домой, дабы огородить их от приставаний.
Катерина рассмеялась:
– Ну уж раз начальство вам приказало, то так и быть – провожайте.
Неожиданно для Мечислава Николаевича Катерина Степановна пригласила его к себе, на чай. Жила продавщица шляп в меблированных комнатах на углу Николаевской и Свечного переулка. Жилище барышни было маленьким, но чистеньким и опрятным. Коридорный принес самовар, хозяйка разлила чай по чашкам, Кунцевич выложил на стол купленные по дороге баранки и пастилу.
Сидели и болтали о пустяках.
Вдруг Катя спросила:
– Мечислав Николаевич, а злодея, который мадам Штрундман убил, нашли?
– Нашли-с. И арестовали. Я, некоторым образом, принимал в этом участие, но многого сказать не могу. Тайна следствия-с.
– Ой! Вы знаете, как мне стало страшно после того, как Изабелла Людвиговна мне про убийство рассказала. Задержись я чуть подольше, он бы мог и меня… Я как об этом подумаю, так спать не могу. Кто же убийца?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Нам говорить не положено, но вам, так и быть, скажу. Бывший лакей. Убил и ограбил.
– А много ли ограблено?
– Много-с. Десять тысяч. Хозяин накануне вынул деньги из банка, собирался прикупить имение в Новгородской губернии.
– Скажите, пожалуйста! А как же вам удалось найти злодея?
– Все дело в опыте. Как говорил поэт – опыт, сын ошибок трудных. Видите ли, милостивая государыня, по статистике…
Время приближалось к полуночи. После того, как Катя несколько раз выразительно посмотрела на настенные часы, сыщик стал собираться.
– Пойду-с.
– Ступайте, приятно было познакомиться.
– Мне тоже.
Пока он надевал пальто, Катя держала в руках его котелок.
– Могу ли я рассчитывать на продолжение знакомства? – спросил Кунцевич.
– Почему нет. Заходите.
– Скажите, а вы театр любите?
– Люблю-с.
– Тогда, может быть, в следующее воскресенье сходим?
– С удовольствием.
Отношения у них развивались ни шатко ни валко. Катя сходила с ним в театр, позволяла иногда вечерами провожать ее до дома, с удовольствием принимала подарки, но в гости больше не приглашала. Кунцевич страдал.
Впрочем, часто встречаться с зазнобой у сыскного надзирателя не получалось – сильно мешала служба. Вот и сегодня он вместо того, чтобы спать дома после суточного дежурства, трясся в вагоне конки, направляясь на Литейный в Окружной суд к судебному следователю на допрос по делу Штрандман.
И вдруг у подъезда суда он встретил Катерину Степановну.
Увидев сыщика, Катя аж вздрогнула от испуга, но тут же пришла в себя и протянула для поцелуя руку.
– Здравствуйте, Катенька. – Кунцевич приложился к холодным пальчикам. – Вы как здесь?
– Вызывали.
– К Веберу, по убийству?
– Да.
– Долго он вас пытал?
– Да почитай час. Пойду я, Мечислав Николаевич, а то хозяйка и так ругается. Вы вечерком сегодня не заглянете?
– С удовольствием.
– Буду ждать.
Счастливый сыскной надзиратель взлетел на второй этаж и, рисуя в голове приятные картины предстоящего свидания, направился к камере следователя десятого участка статского советника Николая Конрадовича Вебера.
Дверь оказалась запертой. Кунцевич несколько раз дернул ручку, а потом обратился к проходившему мимо сторожу:
– Эй, любезный, а где их высокородие, не знаешь?
– На происшествие изволили убыть. Если вас вызвали, то вы обождите.
– Да, долго же мне ждать придется, он ведь только уехал.
– Почему только уехал? Их с самого утра не было.
– Как не было? А барышню кто же сейчас допрашивал?
– Какую барышню? Вы чего-то путаете, милостивый государь. Николая Конрадовича с утра нет, и стало быть, никаких барышень он сегодня допрашивать не мог.
Кунцевич стал растерянно озираться по сторонам.
Потом подошел к окну и прислонился головой к холодному стеклу. В это время к кабинету, тяжело дыша и отдуваясь, подошел Вебер. Его письмоводитель плелся сзади, таща огромный портфель.
– Вы ко мне?
– Да-с, Ваше высокородие. Надзиратель сыскной полиции Кунцевич. Прибыл по повестке.
– Как же, помню, помню. Сейчас, только отдышусь и чайку выпью – и вас приму. Фаддей! – крикнул Вебер уже бежавшему к нему сторожу. – Сооруди чайку. Не изволите со мной? – спросил следователь Кунцевича.
– Благодарю, только пил. Я подожду.
Внимательно прочитав протокол допроса, сыскной надзиратель старательно расписался на каждом листе и передал документ следователю.
– Благодарю вас, – сказал тот, принимая бумаги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Разрешите вопрос, ваше высокородие?
– Спрашивайте.
– А вы не допрашивали по этому делу некую Мельникову?
– Мельникову? Не припомню такой. Она кто?
– Она служит в шляпном магазине. Помните, мы счет нашли?
– Счет? А! Ну как же, как же, вспомнил. Я еще вам поручал разыскать курьера, доставившего шляпку. Стало быть, нашли. Как вы сказали, Мельникова? Но позвольте, милостивый государь, как же я мог ее допрашивать, если только что узнал о ее существовании!
