Руп, кузен Пайпер Либби, который работал в полиции неполную смену и приехал в Милл пятью годами раньше, попытался их остановить:
— Дальше никому хода нет, дамы.
— Это мой дом, — возразила Джулия. — Наверху все, что принадлежит мне в этом мире, — одежда, книги, личные вещи. Внизу газета, которую основал мой прадед. За более чем сто двадцать лет она не вышла в срок только четыре раза. И теперь все превращается в дым. Если ты хочешь, чтобы я не увидела, как это происходит — и вблизи, — тебе придется меня застрелить.
На лице Рупа отразилась неуверенность, но, когда она двинулась дальше (Горас теперь жался к ее колену и недоверчиво смотрел на этого лысеющего мужчину), коп отступил в сторону. Но только на мгновение.
— Тебе нельзя, — попытался остановить он Роуз.
— Мне можно, если только ты не хочешь, чтобы тебе насыпали слабительного в следующую порцию шоколадного фраппе, которое ты у меня закажешь.
— Мэм… Роуз… у меня приказ.
— К дьяволу твои приказы! — В голосе Джулии слышалась скорее усталость, чем воинственность. Она взяла Роуз за руку и повела по тротуару, остановившись только в тот момент, когда жар, идущий от пожара, стал нестерпимым для кожи.
Здание, в котором располагались редакция «Демократа» и ее квартира, превратилось в огромный костер. Дюжина или около того копов и не пытались его погасить, но ручных насосов у них хватало (на некоторых оставались наклейки «СПЕЦИАЛЬНАЯ ЦЕНА В ДНИ РАСПРОДАЖ В “УНИВЕРМАГЕ БЕРПИ”»), и они поливали водой книжный и аптечный магазины. С учетом полного отсутствия ветра Джулия полагала, что им удастся отстоять оба дома, то есть все остальные офисные здания в восточной части Главной улицы.
— Просто удивительно, как быстро они тут появились, — прокомментировала Роуз.
Джулия ничего не сказала, только смотрела на языки пламени, вздымающиеся в темноту, гася розовые звезды. Она была слишком потрясена, чтобы плакать.
Все погибло, думала она. Все. Потом вспомнила про пачку газет, которую бросила в багажник перед тем, как уехать на встречу с Коксом, и поправилась: Почти все.
Пит Фримен протолкался сквозь шеренгу полицейских, поливавших водой фасад и северную стену «Аптечного магазина Сандерса». На закопченном лице чистыми оставались только дорожки от слез.
— Джулия, мне чертовски жаль! — Он чуть не рыдал. — Мы почти его погасили… погасили бы… но последняя бутылка, которую бросили эти мерзавцы, упала на газеты, сложенные на полу, и… — Остатком рукава Фримен вытер лицо, только размазав сажу. — Мне чертовски жаль.
Она обняла его, как ребенка, хотя Пит возвышался над ней на шесть дюймов и весил на сто фунтов больше.
— Что произошло? — спросила Джулия.
— Зажигательные бомбы. Этот гребаный Барбара!..
— Он в тюрьме, Пит.
— Его друзья! Его чертовы друзья! Они это сделали.
— Что? Ты их видел?
— Слышал. — Он отстранился, чтобы взглянуть на нее. — Трудно было не услышать. Они говорили в мегафон. Сказали, что сожгут весь город, если Барбару не освободят. — Пит горестно улыбнулся. — Освободить его? Мы должны его повесить! Дайте мне веревку, и я сам это сделаю!
Размашистым шагом к ним подошел Большой Джим. Огонь окрашивал его щеки в оранжевый цвет. Он так широко улыбался, что губы растянулись чуть ли не до мочек.
— Как теперь тебе нравится твой друг Барби, Джулия?
Джулия надвинулась на него, и, должно быть, он что-то увидел в ее лице, поскольку отступил на шаг, словно боялся, что она ударит его.
— В этом нет смысла. Никакого. И ты это знаешь.
— Я думаю, есть. Если ты согласишься с тем, что Дейл Барбара и его дружки установили Купол, смысл сразу тебе откроется. Это в чистом виде акт терроризма.
— Чушь собачья! Я была на его стороне, а это означало, что и газета была на его стороне. Он это знал.
— Но они сказали… — начал Пит.
— Да, — оборвала его Джулия, не поворачивая головы. Не отрывала глаз от освещенного пожаром лица Ренни. — Они сказали, они сказали. Но кто, черт побери, эти они?! Задай себе простой вопрос, Пит: если это не Барби — у которого не было мотива, — тогда у кого был мотив? Кто выиграет, заткнув рот нарушающей спокойствие Джулии Шамуэй?
Большой Джим повернулся и подозвал двух новых полицейских — на их принадлежность к стражам порядка указывали лишь синие платки, завязанные на правом бицепсе. Лицо одного — высокого, крепкого парня, показывало, что он еще мальчишка, несмотря на столь внушительные габариты. Второй мог быть только Кильяном: круглая голова и крючковатый нос служили фирменным знаком.
— Микки. Ричи. Уведите отсюда этих двух женщин. — Горас, натянув поводок до отказа, зарычал на Большого Джима. Тот с презрением посмотрел на маленькую собачонку. — А если они не уйдут добровольно, я разрешаю вам завернуть им руки и уложить на капот ближайшего патрульного автомобиля.
— Мы еще не закончили. — Джулия наставила на него палец. Теперь она тоже начала плакать, но слезы, жаркие и болезненные, не могли быть слезами печали. — Мы еще не закончили, сукин ты сын.
На лице Большого Джима вновь появилась улыбка, сверкающая, как полировка его «хаммера». И такая же черная.
— Наоборот, все кончено, — ответил он. — Дело закрыто.
6
Большой Джим шагнул к огню — он хотел наблюдать за пожаром, пока от газетенки этой смутьянки не останется только горка пепла — и глотнул дыма. Сердце внезапно остановилось в груди, и мир поплыл перед глазами, будто благодаря какому-то спецэффекту. Потом сердце заработало вновь, но трепыхаясь и неритмично. Он ударил себя кулаком по левой стороне груди и сильно кашлянул — этому быстрому способу избавления от аритмии научил его доктор Хаскел.
Поначалу сердце продолжало капризничать (удар… пауза… трепыхание… пауза). На мгновение он увидел свое сердце, заколоченное в плотной капсуле из желтого жира, существо, похороненное заживо и пытающееся освободиться до того, как закончится воздух. Потом вытолкал этот образ из головы.
Я здоров. Просто перенапрягся. Семь часов сна все исправят.
Подошел чиф Рэндолф с ручным насосом, закрепленным на его широкой спине. По лицу бежал пот.
— Джим? Ты в порядке?
— Все отлично. — Большой Джим сказал правду. Правду! То была почти вершина его жизни и шанс достичь величия, которое — Ренни это знал — он заслужил по праву. И никакое больное сердце не могло отобрать у него близкий триумф. — Немного устал. Довольно давно бегу без остановки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
