те, кто в это время года предпочитает работному дому мостовую. Все они ополчились против Джона Крамба. Чего ради этот верзила встрял между девушкой и ее молодым человеком? Двое или трое вытирали сэру Феликсу лицо, промакивали глаза и предлагали те или иные лечебные средства. По уверениям одной особы женского пола, его так «измочалили», что он уже больше не «очухается». Некий не по летам развитой юнец заметил, что он «почитай что труп». Кэбмен сказал, что ему «крепко досталось». На все эти соображения Феликс прямо не ответил, но выразил желание, чтобы его куда-нибудь увезли – куда именно, не важно.
Наконец полисмены договорились между собой, как поступить. Из показаний Руби и Крамба они поняли, что сэр Феликс – это сэр Феликс. Посему один из констеблей должен был отвезти пострадавшего в Варфоломеевскую больницу и спросить его адрес для дальнейших судебных действий. Руби отведут по адресу, который она назвала – менее чем в полумиле отсюда, – и оставят там либо нет в зависимости от того, что по этому адресу о ней скажут. Джона Крамба, без сомнения, запрут в участке. Он – обидчик, а может, и убийца. Никто не сказал о нем доброго слова. Он и сам не сказал о себе доброго слова и нисколько не возражал против того, как с ним намеревались поступить. Однако, без сомнения, он ликовал, что как следует отколошматил соперника.
Так и вышло, что два полисмена с Джоном Крамбом и Руби вместе вошли в дом миссис Питкин. Руби по-прежнему громко жаловалась на злодея, который поколотил ее милого – и, возможно, даже убил. Она сулила ему виселицу, наручники, пожизненное заключение и штраф. Однако от миссис Хартл полисмен сумел добиться правды. Да, девушка живет здесь, и она порядочная. Молодой человек, которого они арестовали, тоже порядочный и правильный кавалер девушки. Побитый молодой человек, без сомнения, носит титул, но он не порядочный и не правильный кавалер девушки.
– Я Джон Крамб из Бенгея, – сказал задержанный, – и я не боюсь никого и ничего. И я не выпил ни капли. Измочалил его! Конечно, я его измочалил, и за дело. Эта девушка – моя невеста.
– Нет! – закричала Руби.
– Да, – настаивал Джон Крамб.
– Все равно я не буду твоей женой, – объявила Руби.
Джон Крамб глянул на нее с нежностью и приложил руку к сердцу. Тут старший полисмен сказал, что с первого взгляда понял, в чем дело, но мистеру Крамбу все же стоит пройти с ним – ненадолго. Против этого несчастный герой из Бенгея нимало не возражал.
– Мисс Рагглз, – сказала миссис Хартл, – если этот молодой человек не завоевал наконец ваше сердце, то его у вас попросту нет.
– Есть, и я не собираюсь его ему отдавать. Он до смерти уходил сэра Феликса.
Миссис Хартл шепотом выразила миссис Питкин недоброе желание, чтобы так оно и было. Потом все три женщины отправились спать.
Глава LXXII. «Спросите его самого»
Получив от Геттиной матери письмо, в котором та просила рассказать о связи Пола Монтегю с миссис Хартл, Роджер обнаружил, что совершенно не способен написать ответ. Он спрашивал себя, как бы поступил в этом случае, не касайся дело его лично. Какой совет дал бы матери и какой дочери, если бы смотрел на Гетту как на младшую сестру? Несомненно, он сказал бы, что отношения Пола Монтегю с американкой не позволяют тому, по крайней мере сейчас, свататься к другой даме. На взгляд Роджера, у него были все основания для такого вердикта. Он видел миссис Хартл с Монтегю в Лоустофте и знал, что они остановились в одной гостинице. Знал, что миссис Хартл приехала в Лондон с намерением добиться от Монтегю исполнения его неоднократных обещаний. Знал, что Монтегю часто посещал ее в Лондоне. Монтегю сам ему говорил, что помолвку надо разорвать любой ценой и на самом деле она уже разорвана. Роджер безусловно верил слову Монтегю, но совсем не верил в его твердость. У него не было причин полагать, что миссис Хартл согласилась отпустить свою жертву. Какой отец, какой старший брат позволил бы дочери или сестре заключить помолвку с человеком, запутавшимся в такой истории? Роджер настойчиво советовал Монтегю избавиться от сетей, в которые тот угодил, но не считал, что тот вправе предлагать руку и сердце другой женщине.
Все это Роджер Карбери видел совершенно ясно. Однако столь же ясно он видел, что честь не позволяет ему использовать в своих интересах историю, рассказанную по дружбе. Так он решил, когда оставил Монтегю и миссис Хартл на песках Лоустофта. Но что теперь делать? Девушка, которую он любит, призналась в любви к другому – к человеку, который, добиваясь ее, так подло поступил с ним! Роджер твердо решил, что Монтегю его враг отныне и до конца дней. И он не сомневался, что любовь его будет столь же неизменной. У него уже зародилась мысль отписать имение ребенку Гетты – но с условием, что он и отец ребенка никогда не увидятся. Меньше суток прошло между письмами Монтегю и леди Карбери – но за эти двадцать четыре часа Роджер почти забыл о миссис Хартл. У него отняли любимую, и он думал только о своей утрате и вероломстве Пола. Теперь от него требовали прямого ответа на прямой вопрос. Известны ли ему какие-либо факты, связанные с присутствием в Лондоне некой миссис Хартл и делающие помолвку Гетты с Полом Монтегю нежелательной? Разумеется! Факты ему известны. Но как их сообщить? Какими словами ответить на такое письмо? Если сказать правду, как оградить себя от подозрения, будто его цель – устроить дело к своему удовольствию или, по крайней мере, отомстить сопернику?
Не видя для себя возможности ответить леди Карбери письмом, Роджер решил поехать в Лондон. Если придется все рассказать, то лучше уж лицом к лицу, чем на бумаге. Он прибыл в город поздно вечером и постучал в дом на Уэльбек-стрит между десятью и одиннадцатью утра после злополучной стычки между сэром Феликсом и Джоном Крамбом. Мальчик открыл дверь с тем скорбным выражением, какое бывает у слуг, когда в семье приключилось страшное горе. «Миледи» вызвали в больницу к сэру Феликсу, который (так сказал мальчик) очень плох. Он не знал точно, что произошло, но полагал, что сэр Феликс лишился рук и ног. Да, мисс Карбери у себя и, безусловно, примет кузена, хотя она тоже «сама не своя». Что бедная Гетта «сама не своя», когда ее брат в
