— Я здесь, — сообщил он, словно явился снимать кино, когда вся группа в сборе и ждет указаний.
Даниель не переступил порог, пока не расцеловался с графиней. Только расцеловавшись, молодой человек занял место рядом со старшим товарищем. Путешественники так устали от сибирских пейзажей, что не обратили внимания на гуманоида. Не исключено, что гости приняли Ниночку за местного аборигена, похожего на европейского человека больше, чем папуас. Графиня напрасно ждала вопросов. Симины пироги вызвали интерес куда больший.
Ужин происходил в молчании по причине усталости и напряжения. Мира не верила глазам: маэстро Хант уплетающий пироги в сибирской избушке. Она была уверена, что профессор Боровский не выключил свой глючный проектор, и голограмма ее извращенного воображения распростерлась за Урал, накрыла собою весь континент, опеленала Земной шар. Чувство реальности покидало графиню и возвращалось, ей становилось то страшно, то смешно. Она боялась лишний раз поднять взгляд, чтобы неловким участием не нарушить частоту этой феерической картины. Мира была уверена, что сможет это сделать в любой момент, но сейчас ей хотелось, чтобы Хант, наконец, наелся, и вышел на крыльцо покурить. Именно так он и сделал. Мира пожелала, чтобы в сенях его ждал кот, и Мартин уже караулил старого друга. Мира собиралась послушать, как звучит немецкий, потому что только с котом Мартином Юрген Хант разговаривал на родном языке, полагая, что никакого другого языка животное не знает. Они приветствовали друг друга и прекрасно общались. Графиня не думала им мешать.
— Что ты ждешь от меня, Мирей? — спросил Хант, затягиваясь сигаретой. — Я здесь и хочу объяснений.
— Разве нужны объяснения? Разве не все очевидно?
— Я облетел полмира, потому что у Элис появилась подружка с летающей тарелки?
— Ты здесь, потому что твоя дочь — первый человек в истории Земли, вступивший в контакт с инопланетной цивилизацией. Если с твоей помощью мы расширим круг контактеров, благодарные потомки поставят тебе памятник в России. Как ты считаешь, те, кто летает на тарелках, понимают в медицине больше, чем светила, которым ты показывал Элис в детстве?
— Элис никогда со мной не говорила, — признался Хант.
— Потому что ты никогда не изъявлял желания говорить. Может, пора попробовать? Иди нам ждать еще двадцать лет, пока Сима научит ее говорить по-русски?
Хант в раздумьях докурил сигарету.
— Если она не захочет со мной говорить?
— Тогда они обе не получат конфеты, ты — бутылочку коньяка, а человечество — знание о соседях по Вселенной.
— О чем я должен ее расспрашивать?
— Элис должна рассказать все, что знает о цивилизации Ниночки. Где они? Кто они? Как с ними можно связаться? Какими возможностями они обладают? Словом, все, что сможешь вытянуть из ее детского лексикона.
Первый день работы результата не дал. Элис закапризничала, расплакалась, в ход пошли конфеты и куклы, которые Мира строго настрого запретила. Даже флегматичная Ниночка начала проявлять беспокойство.
— Боится она этого дядьку, — объяснила Сима, — посидела бы ты с ними…
— Меня она еще больше боится.
— Ты — своя, а Юра ей все равно, что чужой… — качала головой старушка.
Мира терпеливо ждала на крыше погреба, в комнату для переговоров не шла. Рядом с ней также терпеливо сидел Даниель и Мартин, который после приезда Ханта, со двора не отлучался. Взгляд Мартина был также напряжен и сосредоточен на окошке с задернутой шторой. Доктор Русый на нервной почве колол дрова.
— Почему он не сказал мне про дочь? — не понимал Даниель. — Зачем надо делать тайну? — Даниель снимал на камеру хутор, готовился рассказать друзьям и знакомым, как выглядит Русская Сибирь, но не находил подходящих слов. Ему, как и Мире, казалось, что мир вокруг лишился здравого смысла, а значит, имеет неправильную частоту воспроизведения. Видеосъемка помогала адаптироваться к сюрреализму происходящего. — Хант считает себя виноватым в ее болезни? — спросил Даниель. — Мне хотя бы мог рассказать?
— Зачем? Чтобы ты не вздумал от него залететь?
— Я иногда его не понимаю совсем.
— Тебе ни к чему его понимать.
— А что у девочки?.. Олигофрения?
— Доктор сказал, что олигофрения — не диагноз, а симптом. По каким причинам она возникла, неизвестно.
— А доктор как считает?
— Не знаю.
— Давай, спросим у Жени?
— Ханни таскал ее по всем светилам психиатрии. Весь этот кошмар творился у меня на глазах. Ни один профессор не смог сказать, отчего это с ней. Ты хочешь, чтобы наш дровосек ответил на все вопросы? Он ответит. За ним не заржавеет.
— А гуманоиды? Откуда им знать о душевных болячках человечества?
— Я надеюсь, что они умнее нас.
— Почему?
— Потому что я так хочу. Когда я сильно хочу, все получается.
Хант вышел во двор до крайности раздраженным.
— Сам подойдет, — одернула Даниеля графиня. — Если не подойдет, так и не о чем разговаривать.
Несчастный отец закурил, посмотрел, как доктор Русый орудует топором, и направился к погребу.
— Элис считает себя нормальной и здоровой девочкой без возраста, — доложил он. — Она мне знаешь, что заявила? Что лечить нужно меня, потому что я умру, а она нет.
— Не так уж она и не права.
— Между прочим, у нее болит зуб, а сиделка даже не знает.
— Женщину, которая согласилась присмотреть за Элис, зовут Серафима Марковна.
— Я понял.
— Понял, так поезжай с девочкой к дантисту, раз уж ты здесь. Женя вас отвезет.
— Она не поедет без Симы, — ответил Хант.
— Отлично! Поезжайте всем колхозом.
— Ваш пришелец, оказывается, видит сквозь стенку, — добавил Хант. — Это тебе интересно?
— Это даже Сима заметила. Какая-нибудь более существенная информация имеется?
Хант затушил окурок и полез в портмоне.
— Где здесь кабинет дантиста?
Вторую половину дня Мира с Даниелем провели на скамеечке у забора. Дом обезлюдел. Ниночка спряталась на чердаке, разложив вокруг себя игрушки. Все затихло, умолк даже новый телефон, по которому без перерыва звонил Артур. Даниель сходил на родник, принес воды и поставил ведра на кухонную скамейку.
— Пойдем к ней, — предложил он, — пообщаемся.
— Бесполезный номер, — ответила Мира.
— Перестань! Когда я еще с гуманоидом пообщаюсь? Пойдем.
— Не надо, Даниель, не пугай ее.
— Пойдем… — он встал на лестницу и пригласил графиню следовать за собой.
— Сима тебя не одобрит, а мне влетит.
— Иди сюда, — шепнул он, пролезая в узкое окно чердака. — Идем, говорю…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
