Гу Юнь и раньше-то не мог исполнить ничего пристойного ни на одном музыкальном инструменте. Теперь же, когда легкие сжимали стальные пластины, ему не хватало для этого воздуха. Звук слегка дрожал, пальцы легко скользили между отверстиями флейты — родившаяся на свет громкая мелодия должна была звучать нелепо.
Но к тому времени свист флейты уже разнесло ветром, и звуки эти растворились в воздухе подобно путнику, что вышел на запад за Янгуань [7], и наполнили сердце невероятной тоской. Никто не смеялся.
Прямую, как стрела, спину Гу Юня надежно фиксировал стальной корсет барышни Чэнь. С собой он нес два сломанных гэфэнжэня... и ни один из них ему не принадлежал.
До отправившейся в путь вместе с армией Чэнь Цинсюй сзади донеслись отголоски трелей флейты и, она с чувством продекламировала:
— Кто говорил, что воды Янцзы всегда спокойны и безмятежны [8]...
— Кто говорил, что воды Янцзы всегда спокойны и безмятежны? — Гу Юнь пронесся мимо нее и совершенно невпопад перебил: — Его сердце — кусочек льда, что в кувшине из яшмы лежит [9], ха-ха-ха.
Чэнь Цинсюй промолчала. Из-за того, что ее перебили, она забыла вторую строчку поэмы!
Гу Юнь скакал стремительно, будто и правда был ветром. Поскольку барышня Чэнь была опытным лекарем, он мог не беспокоиться о том, что же делать, если стальной корсет развалится по дороге. После того, как они покинули провинцию Чжили, их дважды атаковали отряды беженцев. Пока это были небольшие шайки, которые тут же убегали, словно пугливая стая диких собак, стоило дать им отпор.
— Они повисли у нас на хвосте сразу после того, как мы выехали из столицы, — сообщил Гу Юню Шэнь И. — Когда я последний раз имел с ними дело, разбойники были довольно коварны и прекрасно знали местность. Убедившись, что враг им не по зубам, они сразу отступали, чтобы вскоре напасть снова. Это ужасно бесило. К тому времени уже пришла весть об осаде столицы. В критической ситуации их прилипчивость особенно выводила из себя.
Гу Юнь ответил «а», передал Шэнь И цяньлиянь и сказал:
— Боюсь, их горе-стратег [10] научился читать святые книги.
— Что? — переспросил Шэнь И.
— Я слышал, что если у тебя якобы следы колес спутаны, а флаги спущены [11], лучше вести себя так, чтобы противник сам обратил на тебя внимание и начал погоню. Жаль у этих солдатов мозгов не хватит, чтобы подрезать свои флагштоки. До меня только что это дошло.
Шэнь И растерялся. Тогда Гу Юнь нахмурился и спросил:
— А не знаешь, чего они восстали-то? Не могли что ли немного потерпеть?
— Понятия не имею, — холодно усмехнулся Шэнь И. — Ты слишком высокого мнения об этих смутьянах. Даже если в поле нет работы, порядочный человек откроет свое небольшое дело или обучится новому ремеслу. Дела там пока не настолько плохи, чтобы люди умирали от голода. Эти бродяги родом из разных мест — от центральной равнины до Сычуани, но кто-то со злым умыслом собрал их здесь. Все они не более чем жалкие отбросы. До того, как «повстанцы» стали преследовать генерала Цая, они явно разоряли семьи и грабили хижины [12]. Стоит армии за ними погнаться, они сразу наутек, а потом, когда все успокоится, снова возвращаются.
Шэнь И продолжил:
— Говорят, у этих воров есть одно правило. Если взрослый мужчина присоединится к их восстанию, то его семью оставят в покое. Никто не тронет жен, дочерей или сестер. Поэтому можно не беспокоиться постоянно о том, что твоих родных кто-то ограбит.
Немного помедлив, Гу Юнь ответил:
— Постой-ка, где-то я это уже слышал. Разве в Великой Лян не действует похожая рабская система? Если кого-то в семье забрали в армию, можно не платить налоги?
— Маршал, ты вообще на чьей стороне? — не выдержал Шэнь И.
— Да ладно тебе, не злись, — сказал Гу Юнь. — Поэтому преступность у нас и растет? Можно не только уйти от налогов, но и пережить смутные времена, раз у них большая шайка. Кто их главарь?
— По слухам — дикий разбойник пугающей наружности. Своими добрыми делишками он уже давно промышляет. Все тело его покрыто шрамами, а лицо — ожогами. Он называет себя «Холун» [13]. — Шэнь И вздохнул и спросил: — Что нам делать? Два дня скакать во весь опор, чтобы оторваться от смутьянов, или лучше сразу отправиться к Цай Биню в северо-западный гарнизон?
Гу Юнь заложил руки за спину, переминаясь с ноги на ногу.
— У нас есть внешние и внутренние враги. Давай попробуем решить эту проблему. Когда мы будем сражаться с волками и тиграми, нам не нужен противник еще и в тылу. Напиши письмо и отправь его в Военный совет. Сообщи, что мы задержимся тут где-то на три-пять дней.
После окончания вражеской осады Ли Фэн сразу же упразднил два оставшихся министерства, решив, что они совершенно бесполезны и только зря получают от него жалование. Воспользовавшись опытом предыдущих династий, Император учредил новый орган власти — Военный совет [14], ставший теперь во главе шести министерств, чтобы легче было управлять государством. С его созданием у многих гражданских чиновников появился шанс проявить себя в тяжелое для страны время.
Ночью окна здания Военного совета ярко светились. Когда Цзян Чун вошел, наступила третья ночная стража [15]. Из-за паровой лампы здесь было светло как днем, но это не помешало Янь-вану заснуть прямо за столом с каллиграфической кистью в руке.
Цзян Чун не хотел его будить, поэтому взял из рук чиновника стопку отчетов, отравил всех служащих по домам и тихонько вошел в комнату. Но он был всего лишь гражданским, поэтому не смог говорить достаточно тихо и все-таки разбудил Чан Гэна. В глазах всегда сдержанного Янь-вана вспыхнули алые искры. Его неожиданно свирепый взгляд, полный жажды крови, был направлен прямо на вошедшего.
Цзян Чун не успел разобраться, что происходит, но уже покрылся холодным потом и почувствовал себя кроликом перед готовым к броску хищнику. Непроизвольно он сделал шаг назад и своим длинным рукавом задел тушечницу и смахнул ее со стола.
Только тогда Чан Гэн окончательно проснулся, его зловещая аура развеялась подобно тому, как вихрь уносит остатки грозовых туч. Он поднялся на ноги и сказал:
— Ничего страшного, я сам все уберу.
Цзян Чун в ужасе на него уставился, гадая, не могли ли уставшие глаза сыграть с ним злую шутку, и осторожно поинтересовался:
— Ваше Высочество увидел кошмарный сон?
— Пустяки! — отмахнулся Чан Гэн. — Просто грудь сдавило... Неужели моя жуткая гримаса тебя напугала? По утрам я бываю немного раздражителен. Я задремал и не сразу понял, где именно нахожусь.
Получив объяснение, Цзян Чун не рискнул вдаваться в расспросы. Хотя считал, что «немного раздражителен по утрам» — это еще мягко сказано.
Чан Гэн поднял с пола тушечницу, протер её и спросил:
— У брата Ханьши есть ко мне какое-то дело?
Цзян Чун наконец успокоился и присел напротив.
— Ваше Высочество вчера во время аудиенции Императора предложили выпустить ассигнации Фэнхо и продавать их обычным людям. Что вызвало горячие споры при дворе. Совершенно немыслимо, чтобы императорский двор занимал деньги у простых граждан. Разве это не все равно что на весь свет раструбить, что казна пуста? А как же наше достоинство?
Чан Гэн не до конца проснулся и сидел на стуле, рассеянно потирая переносицу. Слова Цзян Чуна его рассмешили.
— Если мы потеряем полстраны, где тогда будет наша гордость?
Цзян Чун ответил:
— Многих волнует, что будет, если императорский двор не сможет вернуть людям деньги в срок. Ваше Высочество прекрасно знает, насколько все плохо с казной.
— Разбейте периоды выплат, а затем выпустите вторую и третью партии. Если мы займем у них денег сейчас, то сможем пустить эти деньги в оборот и наполним казну через третьи руки, — сказал Чан Гэн. — Для первых покупателей можно придумать какие-нибудь дополнительные вознаграждения — вроде титулов или мест при дворе, специальных разрешений... Да что угодно подойдет. В идеале, если все пойдет как надо, люди смогут использовать ассигнации Фэнхо вместо серебряной лян [16].
