12 октября посол Гарриман посетил Черчилля в его московской резиденции. Было позднее утро, но премьер по своей давней привычке находился еще в постели и что-то диктовал. Гарриман вспоминает: «Он зачитал мне проект письма, которое только что составил для отправки Сталину. Там излагалась интерпретация предложений о процентном соотношении». Гарриман сказал Черчиллю, что Рузвельт и Хэлл отрицательно отнесутся к подобному письму, если оно будет отправлено. В этот момент в спальню вошел Иден. Обращаясь к нему, Черчилль сказал: «Антони, вот тут Аверелл думает, что нам не следует отсылать это послание Сталину». Письмо так и не было отослано.
Впоследствии вокруг пресловутого листка, исписанного Черчиллем во время встречи в Кремле 9 октября 1944 г., было много всевозможных спекуляций. Уверяли, будто имела место «договоренность» между Лондоном и Москвой о «разделе сфер влияния» на Балканах, которая, дескать, предопределила поведение участников «договоренности» в ходе последующих событий. Некоторые даже приходят к умозаключению, что, не будь этой «договоренности», вся послевоенная Юго-Восточная Европа выглядела бы иначе. В действительности нет никаких оснований интерпретировать таким образом этот инцидент. Даже по тому, как описал происходившее сам Черчилль, видно, что никакой договоренности, а тем более какого-то формального соглашения не было и в помине.
В самом деле, что же произошло? Черчилль написал на листке свои процентные соотношения. Сталин взглянул на них и, ни слова не говоря, вернул листок британскому премьеру. Черчилль предложил сжечь листок, видимо, рассчитывая, что в случае согласия собеседника возникла бы ситуация некоего «сообщничества» по уничтожению «компрометирующего документа». Но Сталин не дал британскому премьеру никакого повода для подобных умозаключений. Он небрежно заметил, что Черчилль может сохранить листок, явно показав, что не придает ему особого значения. Вот, собственно, и все!
Что же из этого следует? Несомненно, Черчилль хотел создать впечатление, будто с Советским Союзом имела место какая-то договоренность, которая оправдывала бы попытки британского правительства утвердить свое влияние в ряде районов Европы. Многолетняя война, ужасы фашистской оккупации привели к небывалому подъему освободительного движения. Повсюду силы Сопротивления возглавлялись коммунистами, показавшими себя наиболее стойкими борцами против гитлеровской тирании и завоевавшими симпатии широчайших кругов населения. Все это создавало ситуацию, когда после изгнания оккупантов власть могла перейти в ряде стран к коммунистическим партиям, пользовавшимся доверием народных масс. Это страшило Черчилля. В его переписке того времени с Иденом и другими членами британского кабинета содержится немало ссылок на возможность «коммунизации» Италии, Франции, Греции и других государств. Он настаивал на акциях, которые не допустили бы подобного развития. Вполне возможно поэтому, что Черчилль замыслил упомянутый провокационный инцидент с тем, чтобы в будущем иметь формальный повод для вмешательства во внутренние дела ряда стран и подавления прогрессивных движений. Это фактически и произошло, например в Греции.
Однако Советский Союз не мог быть причастным к такого рода сомнительным «договоренностям». Это противоречило бы основным принципам ленинской внешней политики Советского государства, и прежде всего принципам невмешательства во внутренние дела других народов, уважения их суверенных прав. Советский Союз не мог, разумеется, принять предложение английского премьер-министра и тем санкционировать попытки английских империалистов диктовать свою волю освобожденным народам.
Показательно также, что в послании Сталина и Черчилля президенту Рузвельту от 10 октября (это единственная телеграмма, которую оба лидера совместно отправили в Вашингтон в дни их переговоров в Москве) говорилось лишь следующее: «Мы должны рассмотреть вопрос о том, как лучше всего согласовать политику в отношении балканских стран, включая Венгрию и Турцию».
Гарриман отмечает в своих мемуарах, что в первоначальном тексте совместного послания двух лидеров президенту Рузвельту после процитированной выше фразы шли слова «учитывая наши соответствующие обязанности», предложенные Черчиллем. Эти слова были в окончательном тексте вычеркнуты по настоянию Сталина. Гарриман рассказывает, что во время официального ланча он, Гарриман, обратившись к главе Советского правительства, заметил, что ему известен первоначальный текст послания и что Рузвельт, несомненно, обрадуется, узнав, что Сталин предложил исключить эти слова, поскольку президент придает большое значение тому, чтобы все важные вопросы решались совместно «большой тройкой». Далее Гарриман пишет: «Сталин ответил, что он рад это услышать, и, перегнувшись ко мне за спиной премьер-министра, пожал мне руку».
В письме, которое глава Советского правительства направил Рузвельту 19 октября, то есть в день отъезда Черчилля из Москвы, говорилось только о «выяснении взглядов». В частности, в этом послании было сказано: «Посол Гарриман Вас, конечно, информировал о всех важных московских беседах. Мне известно также, что Премьер-Министр должен был послать Вам свою оценку московских бесед. Со своей стороны могу сказать, что наши беседы были весьма полезны для взаимного выяснения взглядов по таким вопросам, как отношение к будущему Германии, польский вопрос, политика в отношении балканских государств, важные вопросы дальнейшей военной политики. В беседах выяснилось, что мы без больших трудностей можем согласовать нашу политику по всем вставшим перед нами важным вопросам, а если мы и не можем еще обеспечить немедленное нужное решение той или иной задачи, как, например, по польскому вопросу, то тем не менее и здесь открываются более благоприятные перспективы. Я надеюсь на то, что эти московские беседы принесут пользу и в том отношении, что при будущей встрече нас троих мы сможем принять определенные решения по всем неотложным вопросам, представляющим для нас общий интерес». Однако ни при встрече «большой тройки» в Ялте, ни в последующей переписке между руководителями трех держав вопрос о «процентном соотношении» не затрагивался.
Все это ясно говорит о том, что с советской стороны не было никакого намерения вступать в сделку с Лондоном о «разделе сфер влияния». Это с достаточной определенностью подтверждает и Гарриман:
«Я не понимаю сейчас и вряд ли понимал тогда, что именно хотел достичь Черчилль путем этих процентов. Мне известно, что он хотел получить свободу рук в Греции с помощью Соединенных Штатов и стремился заполучить долю влияния на формирование нового югославского правительства, которое было бы составлено из представителей правительства в изгнании, находившегося в Англии, а также Тито и его группы. Черчилль, конечно, знал, что президент Рузвельт настаивает на том, чтобы не быть связанным никакими решениями, пока „большая тройка“ не встретится вновь вся вместе. Интересно то, что, когда все трое встретились в Ялте, вопрос о процентах больше не поднимался».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
