Гирин оборвал игру, бесшумно опустил крышку рояля и встал.
— Я попрошу всех выйти и как следует закрыть дверь. Мне надо остаться с полковником наедине.
Бывший летчик — знакомый Гирина и жена больного, молчаливо сидевшая в стороне, не спуская тоскливых глаз с мужа, удивленно воззрились на доктора. Повелительный тон и взгляд заставили их повиноваться. Гирин снова подсел к больному, передавая ему содержание своих размышлений и требуя тайны.
— Чего же другого вы можете ожидать от меня, как не полного согласия? — удивился больной.— Ведь пока вы играли, я уже все окончательно решил.
— Отказаться? — понимающе спросил Гирин.
— Да! Или полная жизнь, или ничего. И точка!
— Тем более мы не теряем даже времени. Но вы должны со мной так же: все или ничего!
— Вас понял! А скажите, доктор, вы это умеете? Как — научились или от природы?
— И то и другое,— дружески улыбнулся Гирин.
— Ну, так мне повезло!
— В Москве есть специалисты внушения и посильнее меня, но я хочу сам, потому как знаю, что требуется. А другой не поймет или не поверит.
Больной полковник протянул исхудавшую, но еще сильную руку.
— Хотелось бы вам сказать кое-что, да вижу — не нужно.— В жестковатых голубых глазах мелькнул свет, очевидно редко озарявший взгляд этого закаленного бойца с неожиданностями.— Значит, пойдем вроде в слепой полет с вами вместо приборов?
— Интересное сравнение, но неверное. Мне надо выключить ваше сознание, чтобы действовать на подсознательную сторону психики. И в то же время у вас в сознании должно быть закреплено напряженное желание, воля следовать за мной. Это надо суметь!
— Сумею, если сумеете объяснить,— уверенно заявил полковник, и Гирин неожиданно радостно рассмеялся, вдруг уверовав в успех безнадежного предприятия.
* * *
Бывший летчик, друг полковника, ненужно сгибаясь и изрыгая проклятия по адресу дурацких труб, влетел в лабораторию, требуя Гирина. Сергей, возмущенный кощунственным нарушением порядка, молча показал в сторону камеры, где Гирин заперся с испытуемым. Летчик упрямо уселся на скрипучий стул и, шумно вздыхая, объявил о решении ждать доктора хоть до полуночи. Вера уступила и соединила его с Гириным по внутреннему телефону.
— Иван Родионович, надо ехать к Демину. От него звонили, сказали, чтобы я немедленно привез вас. Там что-то случилось! — Сердце Гирина упало.
— Что именно, разве они не сказали?
— Нет. Говорила жена и сказала, что он хочет вас немедленно повидать.
— Хорошо! Идите в машину и ждите.
Гирина встретил в передней сам полковник, обнял и на несколько секунд приник к его плечу.
— Вчера вечером отпустили из клиники после обследования. Все поздравили меня — первый диагноз был ошибочен.— И полковник, широко и светло улыбнувшись, подмигнул Гирину.— Вот теперь вы тарарахнете! Я готов быть подопытным животным!
— Никакого тарараха не будет! — Гирин подмигнул тоже.
— То есть как так?! Что же, оставить в тайне то, к чему стремятся тысячи ученых и мечтают миллионы? Тогда я сам…
— Ничего вы не сделаете. Я говорил вам, что всегда есть возможность неточного диагноза. Чтобы доказать правильность, надо было вас вскрывать, а вы еще долго жить собираетесь.
— Не шутите, доктор, тут дело очень серьезное!
— Наивно убеждать меня в важности лечения рака. Но вы, полковник, ничего не знаете о громадной и мутной волне псевдонауки, поднявшейся во всех странах. Чего только нет — и особые способы питания, упражнения глаз, чтобы обходиться без очков в старости, какие-то магнитные волны, дианетика — психическое воспитание человека с материнской утробы, псевдойога на всякие лады, хиропрактика — особый массаж, вправляющий какие-то несуществующие элементы скелета,— разве все перечислишь. О всяких там лекарствах я уже и не говорю. К счастью, сейчас во многих странах, а не только у нас, введен государственный надзор за ними, который будет еще усилен после случая с талидомидом — немецким снотворным, искалечившим сотни детей в чреве матери, или американским лекарством, не помню названия, растворяющим холестерин при склерозе, которое вызывает преждевременную катаракту — помутнение хрусталиков глаз.
Не думайте, что это, так сказать, единичные увлечения, кратковременные сенсации, какие иногда появляются и исчезают у нас. Нет, на Западе есть целые мнимонаучные институты, с миллионами последователей, с крупными средствами. Америка стоит на первом месте, да и другие страны не отстают.
— Вы хотите сказать, что надо сначала сто раз отмерить?
— Совершенно правильно. И молча, если не втайне, чтобы не вызвать ажиотажа у легковерных людей или приговоренных, хватающихся за соломинку. Настоящая наука поступает так, чтобы не будить напрасных надежд. Поэтому и вы будете молчать, и я тем более. Наука с каждым годом все больше становится массовой профессией, пользующейся большим уважением и неплохо оплачиваемой, но пока еще не выработавшей способов быстро распознавать бездельников, халтурщиков и обманщиков, маскирующихся под ученых. Вот почему именно в наше время ученые должны быть особенно осторожными и не оставлять пены на чистой воде научных исканий.
Глава 3
Звенья цепи
В большой столовой Андреевых стало тесно от гостей, собравшихся на проводы полюбившихся сибиряков. Ирина переглядывалась с Ритой, кого-то ожидая. Наконец выскочившая на очередной звонок Рита вернулась и поманила Ирину, шепнув: «Она!»
«Она» была встречена громовым восклицанием самого хозяина:
— Ага! Явилась наконец таинственная Сима, сиречь Гарун аль-Рашид! Подать сюда!
Профессор завладел обеими руками смущенной Симы, одобрительно оглядывая ее. На помощь поспешила Екатерина Алексеевна.
Укоризненно качая головой, она увела гостью знакомиться с Селезневым. Сибиряк стал приглашать Симу приехать, «чтобы обучить наших девчонок на мужицкую погибель».
— Смотрю на мою Ирину, какая стала,— продолжал охотник,— ходила вразвалку, будто утка, а теперь то плывет лебедью, то вытанцовывает кобылицей.
— Отец! — с возмущением крикнула позади Ирина.— Вы не слушайте его, Серафима Юрьевна. Так уж заведено в тайге, чтоб друг друга поддразнивать. Сколько я вытерпела, вы и представить не можете!
Ирина увлекла Симу в угол, оккупированный молодежью. Рита удалилась за пианино, сосредоточенно копаясь в кипе нот.
— Хочешь, мы тебе споем «Геологов»? — обратилась она к отцу.
— Не надо, ерунда! Музыка хороша, а слова глупые. Она все клянется в верности и его убеждает, что, мол, не изменю. Очень старомодно! Все хорошо, что соответствует времени, даже если мы, старики, это не всегда понимаем. Только бывает, что «современность» оказывается фальшивой. Нередко это возвращение вспять, к тому, что уже было, и далеко не лучшему, как вы скажете: «Типичное не то».
