– Вацалав! – окрикнул татарский сотник.
– Пан Освальд! – позвал оруженосец‑литвин.
– Оставайтесь здесь! – приказал Бурцев по‑татарски. – Прикройте нас с тыла.
– Ждите! – рявкнул добжинец по‑польски. Сзади, у танка, уже слышался зычный голос
Дмитрия. Новгородец не терял времени даром – расставлял бойцов для обороны. Русичи и татары взламывали двери по обе стороны от бронированной машины – там будет удобно прятаться от «невидимых стрел» и бить врага в случае атаки.
Бурцев бежал. Освальд пыхтел и звенел кольчугой за спиной.
Коридор резко уходил вправо, и именно оттуда им навстречу выскочили двое. С автоматами. Охрана темницы!
– Что случилось?! – на ходу орали по‑немецки встревоженные эсэсовцы. – Откуда лошади? Кто кричал?!
Потом оба наткнулись на Бурцева. И увидели добжиньского рыцаря. При полном доспехе. С мечом в руке. Хвататься за автоматы – поздно. Немцы полезли врукопашку. Бурцев перехватил руку первому. Вывернул. Бросил фашика Освальду. Добжинец сориентировался мгновенно – нанизал эсэсовца на клинок. Пока меч был занят, Бурцеву пришлось повозиться со вторым противником. Здоровым гад оказался. И боксировал нехило. Даже ногами махать пытался. Но подсечка в развороте бросила фрица хребтом об пол. Меч Освальда довершил расправу.
Это был тот самый коридор и заканчивался он той самой тупиковой дверью, за которой в прошлом году томилась Аделаида. Повторяется… все повторяется. Впрочем, замок в дверь врезан новый и выкован он явно не кузнецами тринадцатого столетия. Маленький ключик оберфюрера легко вошел в узкую скважину.
Дверь темницы распахнулась.
Ох, до чего рад был бы сейчас Бурцев, если б на него, как в прошлый раз, бросилась с горшком каши в руках милая княжна. Но княжна не бросилась. Не бросилась и Ядвига. Никто не бросился. Обманул фашик?!
Целую секунду они с Освальдом стояли на пороге, напряженно вглядываясь в полутьму затхлого каменного мешка. Стояли молча, боясь вскрикнуть, боясь позвать, боясь утратить последнюю надежду. Электрический свет бил из коридора, из‑за спин, разгоняя мрак и выкладывая на шершавом полу дорожку к глухой каменной кладке. Дорожка эта упиралась в противоположную стену и исчезала. За пределами освещенного пространства густые тени пожирали всех и вся.
Еще секунда… Глаза привыкали – медленно, постепенно. Бурцев рассмотрел две кровати возле сырых стен. Да уж, кровати… Грубо сбитые доски, а сверху – солома и тряпье.
Справа – пусто. Слева… кажется, слева кто‑то лежал под грязным одеялом. Что?! Что все это значит?! Что одну девушку уже не спасти, а вторую еще можно? Что какую‑то из пленниц отделяют от них столетия, а другая – вот она, здесь, перед ними? Но кому? Кому повезло?
Василий Бурцев и пан Освальд Добжиньский бросились внутрь, отпихивая друг друга.
– Аделаида!
– Ядвига!
Куча тряпья шевельнулась. Куча тряпья повернулась…
Фридрих фон Берберг смотрел на них из‑под замызганной шинели. Избитый, окровавленный. С синяками и ссадинами на бледном лице. Фридрих фон Берберг улыбался. Криво, невесело, без издевки, почти сочувствующе.
Глава 54
– Ты‑ы‑ы!
Рев Освальда был страшен. Разочарование оказалось слишком, слишком велико, и никаких допросов рыцарь вести не желал. Поляк взмахнул мечом. Отточенная сталь прогудела в воздухе.
Но так же нельзя! Сейчас – нельзя! Бурцев едва успел отпихнуть плечом разъяренного спутника. Добжинец грохнулся на пол. Клинок выпал, звякнул о камень. Бурцев поднял оружие.
– Отдай! – Освальд повис на его руке.
Они пыхтели и боролись. Вестфалец сел, сбросив шинель. Он молча улыбался грустной понимающей улыбкой. И не предпринимал никаких действий. Абсолютно! Будто и не его судьба решалась сейчас.
– Отдай! Я убью мерзавца!
– Не смей, Освальд! Он может знать!
– Все равно! Разве ты не видишь – уже поздно! Отдай меч!
– Твой друг прав, полковник, – неожиданно подал голос штандартенфюрер СС. Говорил он негромко, но четко. Фридрих фон Берберг не торжествовал, нет. Скорее уж сопереживал. – Девушек вам не спасти. Их уже увели.
Как ни странно, но именно эти слова утихомирили добжиньца. Освальд отцепился от Бурцева. В сердцах сорвал шлем, громыхнул многострадальным топхельмом о стену. Затем с тоскливым кольчужным звяком опустился на пол. Обхватил голову руками, глухо застонал. Смертельно раненным зверем застонал.
Бурцев повернулся к фон Бербергу:
– Где они?
– Там, – вестфалец кивнул на каменную кладку, которой едва касался свет из дверного проема.
Ни оконца, ни бойницы меж древними глыбами. Только щели. А в щелях – тьма.
– Что там?
Немец лишь печально вздохнул.
– Что там, Освальд?
Добжинец поднял голову, пожал плечами:
– Если верить легендам, где‑то с той стороны идут нижние ярусы башни. Подземный ход, прорубленный в скале под замком в незапамятные времена. Говорят, этот ход – ровесник Взгужевежевского донжона и в нем сокрыт тайник с невиданными сокровищами. Никто, правда, из моих предков до тех богатств так и не добрался, хоть и простукивали они тут каждый камень.
– Простукивание ничего не дает, – невесело усмехнулся фон Берберг. – Нижние ходы Взгужевежи закрыты магической защитой. Эта пелена способна поглощать любые звуки. Там, внизу можно кричать, стрелять, взрывать, а снаружи ничего не будет слышно. Никакой шум сверху не пробьется и вниз. Ничего не должно отвлекать тех, кто спустился к средоточию древней силы башни ариев.
– Продолжай, Освальд, – попросил Бурцев. Словам добжиньца он сейчас доверял больше.
– Мой прадед, отчаявшись найти вход в подземелья, начал бить новый туннель – наудачу.
– И что?
– Сдвинулась скала. Случился обвал. Глубоко внизу он слышал гул. А по замковому двору пошли трещины. Даже донжон тогда пострадал – кое‑где рухнули перекрытия. После этого все работы прекратили, и о нижних подземельях Взгужевежи забыли навечно.
– Не навечно, – вновь вмешался фон Берберг. Смотрел он не на польского рыцаря – на Бурцева. – Мы вспомнили, когда появились здесь. Потому что там, откуда мы пришли, об этих ходах известно. Мы знали, где именно их искать. И мы знали, куда они ведут. Мы нашли вход в подземелье, расчистили обвалы, добрались до тайника. В нем действительно хранились сокровища. Настоящие сокровища. Не золото, не драгоценности, а власть и могущество арийских магов. Малые шлюссель‑башни перехода. Миниатюрные копии больших платц‑башен. Всех платц‑башен! Теперь это добро отправится в хронобункер СС. Правда, шлюссель‑башен слишком много – их придется переправлять в несколько этапов. Но первыми обратный цайтпрыжок совершат Агделайда и Ядвига.
– Значит, обратный цайтпрыжок? – прохрипел Бурцев. – А кто‑то убеждал меня в Кульме, будто это невозможно!
– Тогда было невозможно. Теперь, со шлюссель‑башнями, возможно все. Главной задачей оберфюрера Фишера был поиск во Взгужевеже малых башен перехода и обеспечение обратной связи для цайткоманды.
– Но ты?! – спохватился Бурцев. – Ты‑то сам почему здесь? Да еще в таком виде!
– Почему? А ты не догадываешься, полковник? – взгляд Фридриха фон Берберга утратил былую надменность. Вестфалец смотрел печальными потухшими глазами. Уголки его рта чуть подрагивали. – Твоя красавица‑жена вскружит голову кому угодно. А я… в общем, я слишком хорошо представлял, что ждет ее там.
Еще один кивок в сторону глухой стены и незримого подземного хода, проходившего за нею.
– Это будет даже не гестапо. Застенки центрального хронобункера СО гораздо страшнее, уж поверь мне, полковник. Я решил, что этот ужас – не для Агделайды.
Влюбился! Надо же, вестфальский сухарь, глава эсэсовской цайткоманды, по уши втюрился в прекрасную пленницу. Сначала запудрил девчонке мозги, сделал гордую, но дурную княжну послушной игрушкой в своих руках, а потом… потом сам же и попался в собственную ловушку.
Доигрался, хэр штандартенфюрер! Вот уж воистину – сердцу не прикажешь. Даже эсэсовскому сердцу, привычному к приказам. Истинный ариец Третьего рейха Фридрих фон Берберг влю‑бил‑ся… И мало того, – похоже, успел натворить тут глупостей на почве запретной страсти. А как же интересы Германии, ради которых фон Берберг, помнится, готов был усмирить любые чувства. Или просто трепался он тогда, на Кульмской мельнице, будто готов?
А ведь с каким пафосом вещал ему вестфалец: «Как солдат солдата, ты должен меня понять!» Вот тебе и солдат… Снесла, выходит, крышу Аделаид – ка даже такому благонадежному солдафону. Хотя… Жена предстала перед его мысленным взором, как живая. Хотя неудивительно…
– Ну, что тут у вас произошло? – спросил Бурцев. – Колись уж…
– Я надеялся до последнего, – вздохнул эсэсовец. – Рассчитывал, что твою супругу все‑таки оставят для разбирательства здесь. Пытался подсунуть Фишеру Ядвигу. Увы, обратные цайтпрыжки и все, что с ними связано, находится полностью в его компетенции – таков личный приказ Гиммлера. Обычное дело: формально ставить во главе важной операции одного офицера, но в чем‑то ограничивать его власть присутствием какого‑нибудь карьериста, неусыпно следящего за всеми действиями своего командира. Перестраховка, так сказать. От предательства перестраховка. Ну, и конкуренция, конечно, заставляющая обоих лидеров выкладываться полностью.
