Пока Кулик в его пресловутых лаптях бродит где-то в «мешке» западнее Минска, давайте вернемся в Москву, в Ставку Главного Командования. Значит, самодержца-царя, который обязан по своей должности сразу принять на себя руководство воюющей страной и воюющими войсками, как мы знаем, не было. В стране коллективное руководство, никто конкретно не отвечает за события ни перед прошлым, ни перед будущим. Разве только Сталин, никогда не отказывавшийся от ответственности. Однако он болен, переваливал из одного приступа в другой. Политбюро? Сборище говорунов, никто не решался без Иосифа Виссарионовича принять какое-либо действенное постановление. Да и не знали, какие постановления нужны, как направлять ход событий. Вдруг ошибешься, вдруг не в ту сторону… Верховный Совет? Такое же сборище, только увеличенное в сто раз. Что же оставалось Председателю Ставки Верховного Главнокомандования Семену Константиновичу Тимошенко, не блиставшему, как и все надежные исполнители, собственными способностями? Только одно: действовать в соответствии с той доктриной, с теми планами, которые имелись у нас на случай войны. Формула была выработана в ту пору, когда Наркомат обороны возглавлял Климент Ефремович Ворошилов. Любой агрессор разобьет свой медный лоб о советский пограничный столб. Отразить нападение противника и громить на его собственной территории — такова основополагающая посылка. Закрепленная, между прочим, в популярной песне:
Мы войны не хотим, но себя защитим.Оборону крепим мы недаром!И на вражьей земле мы врага разгромимМалой кровью, могучим ударом!
Вот и поступал Тимошенко, сообразуясь с официально-песенной доктриной. Не зная, что происходит в приграничных районах, не надеясь выяснить реальную обстановку, нарком начал осуществлять ранее разработанную идею, то есть нанести контрудары по войскам противника, остановить их, отбросить, а затем разгромить агрессора на его территории. И пошли-поехали на запад, навстречу врагу наши кадровые дивизии, танковые и кавалерийские корпуса. Вслепую, по старым планам. Некоторые действительно нанесли контрудары, и довольно успешно, некоторые же сами залезли в окружение, в пресловутые «мешки» и «клещи»… Что же, отдадим должное немецким генералам, сумевшим полностью использовать благоприятную для них ситуацию. Придет время, и мы тоже своих возможностей не упустим.
Если у нас и были тогда, в самые первые дни, успехи, то не благодаря умелому руководству, а только благодаря героизму рядовых бойцов, командиров среднего и младшего звена. Мне рассказывали впоследствии, как геройски сражались 24 июня на рубеже реки Щара пехотинцы и артиллеристы 55-й стрелковой дивизии, оказавшейся на пути гудериановских танков, катившихся к Минску. Дивизия задержала противника на целый день, затем остатки ее отошли на новые рубежи. Может, как раз этого дня и не хватило впоследствии немецким танкистам, чтобы ворваться в Москву! Там же, на Щаре, рота из 11-го стрелкового полка со штыками наперевес бросилась в критический момент на вражеских автоматчиков. Немцы косили бегущих очередями, но никто не залег, не остановился. Порыв и напор были столь яростны, что фашисты не выдержали, побежали. Маленький бой был выигран, хотя на каждого убитого немца пришлось пятеро наших. Можно посмотреть на этот эпизод так: по неумению, по отсутствию опыта бросилась рота в штыки на автоматный огонь, на верную смерть. Но можно взглянуть иначе: на том приграничном рубеже полегли бывалые фашистские вояки, которых как раз и не хватило потом противнику в битвах под Москвой, под Сталинградом.
После войны много появилось у нас знатоков и критиков, с легкостью необыкновенной и всяк по-своему заявлявших: это было не так, это было ошибкой, в одном случае не учли, в другом не предусмотрели. Ах, как легко рассуждать спустя время, когда определилась вся обстановка. А попробуй хоть на час вперед посмотреть, учесть все факты… Хорошо сказано на этот счет в «Витязе в тигровой шкуре»: «Каждый мнит себя героем, видя бой со стороны…» Именно «героем», а не «стратегом», как интерпретируют теперь. Иосиф Виссарионович, знавший подлинный текст, возмущался. Слово, приведенное в эпосе, явно соответствует понятию «герой», тем более что в прежние времена не было даже такого термина — «стратег». Да и вообще, «бой» и «стратег» — разновеликие понятия.
К чему я это? К тому, что не приемлю упреки, наветы «героев со стороны», которые упрекали Тимошенко, Ставку, все наше руководство в грубых ошибках, допущенных якобы в первую неделю войны. В сложившейся тогда обстановке никто, пожалуй (за исключением многоопытного Егорова), не смог бы ничего сделать. На войне всегда какая-то сторона сильнее, а мы расплачивались за предыдущие прегрешения. Объективно оценивая возможности Семена Константиновича Тимошенко, скажу: он добросовестно сделал все, что мог, на что был способен. Не умом брал, так выдержкой, спокойствием. Хорошо хоть, что не поддался растерянности, панике, настойчиво пытался организовать управление войсками. Но что поделаешь, если Бог не дал ему полководческих высоких способностей.
«Маршальское нашествие» (сразу три маршала, как мы помним, были посланы на Западный фронт) не принесло ощутимых результатов. От Кулика, от Шапошникова, от Ворошилова не поступало точных сведений или конкретных, обоснованных предложений, они там сами варились в кипении страшных, непонятных событий. Связь с ними чаще отсутствовала, чем налаживалась, что подтверждало мысль о хаосе и неразберихе, усугубляло нервозность. Поступали сообщения о немецких танках на Березине, о вражеских десантах в нашем тылу. Где правда, где вымысел: у страха глаза велики. Чтобы получить сведения из первых рук, Иосиф Виссарионович предложил мне отправиться в действующую армию.
28 июня я вылетел на Западный фронт. Самолет «Си» был новый, военный, скоростной. Мы без всяких приключений добрались до Минска, но сесть там не смогли: город горел, в нем шли бои, по дорогам двигались немецкие танки. Вражеские колонны мы заметили и значительно восточнее Минска, они явно нацеливались на Могилев и, страшно было подумать, на Смоленск. А между тем бои продолжались еще в тылу немецких войск, на всем пространстве от границы до Минска. Я облетел в тот день большой район и отметил крупные очаги сопротивления на реке Щаре, возле Белостока. И даже целое сражение, бушевавшее на окраине Налибокской пущи. Все это не могло не тормозить продвижение немцев. Во всяком случае, пехота и обозы далеко отстали от вырвавшихся вперед танковых колонн, и, по моему мнению, их порыв должен был вскоре иссякнуть.
Горечь испытывал я, глядя с высоты на землю. Зеленые, черные, серые колонны шевелились, ползли по дорогам в разных направлениях, словно гусеницы. Повсюду — на обочинах, на полях, на опушках — несметное количество муравьев-пешеходов: двигались на восток беженцы, раненые воины, остатки разбитых частей. И везде — над селами, полями и лесами — широкие шлейфы дыма. При солнечном свете бледным, почти незаметным было пламя пожаров, казалось, что дым рождается сам по себе: клубится, постепенно растягиваясь, редея, кое-где нависая над землей в несколько слоев — из разных источников. Не знаю, проникал ли дым в кабину, но я порой ощущал запах гари.
В Могилеве я разыскал Бориса Михайловича Шапошникова. Он был совершенно измучен. Болело сердце. Одышка. Он с трудом держался на ногах, но, как всегда, был корректен, несуетлив, чем отличался от окружавших его командиров, каждый из которых кому-то что-то приказывал, кого-то распекал, создавая видимость полезной деятельности. Мы с Шапошниковым уединились на первом этаже старого и прочного кирпичного здания, вздрагивавшего от разрывов авиабомб. Обсудили положение и сопоставили наши мнения. Расхождений практически не было. Уже теперь ясно: главный удар немецких войск нацелен на Москву, они любой ценой, вбивая клинья, обходя узлы сопротивления, рвутся на Смоленск, ближе к нашей столице. Армии первой линии Западного фронта разгромлены и противодействовать фашистам не способны. Резервы прибывают россыпью и сразу бросаются в бой; их разрозненные контрудары не приносят ощутимой пользы. Многие эшелоны с войсками и техникой даже не доходят до фронта, их уничтожает вражеская авиация. Что можно сделать в таких условиях? Не об контрударах думать надо, а о том, как измотать противника жесткой обороной. Всем войскам, которые на передовой, всем, кто оказался в окружении, — один приказ: от корпусов до рот, от дивизий до взводов, до каждого отдельного бойца, где бы они ни находились, обороняться до последней возможности! Держать железные, шоссейные, проселочные дороги, вокзалы, мосты, пригодные для обороны дома. Важен каждый выигранный день, каждый час, пока «раскачивается» наша огромная страна.
Дальше. Направлять на Западный фронт, как на самый опасный, не только войска, прибывающие из тыла, но и некоторые армии с Украины, где положение представлялось менее угрожающим. И по возможности не бросать их в бой «с колес», концентрировать на линии Западная Двина, Днепр, чтобы создать сильный оборонительный рубеж, способный остановить противника. А создавая фронт по Днепру, позаботиться об организации еще одной, тыловой линии в непосредственной близости от Москвы, Ленинграда и Киева, формируя там новые дивизии, обучая их и готовя к боям.
