Отделив долю короля, каждому флибустьеру отдали его часть добычи, сделав, однако, вычет в пользу раненых и хирургов эскадры, а также отделив долю умерших, которую должны были получить их родные и друзья, после того как представят подлинные доказательства своего родства с погибшими.
Следует сказать, что раздел прошел без ссоры и к полному удовольствию каждого.
Когда все флибустьеры разошлись и в церкви остались только командиры, кавалер де Граммон остановил их в ту минуту, когда они собрались выйти из церкви.
— Извините, братья, — сказал он, — у меня есть к совету важное замечание.
— Говорите, — ответил адмирал от имени всех, — мы вас слушаем.
— В нашем договоре сказано, что всякая добыча, считая и невольников, должна быть разделена между нами поровну.
— Это действительно написано в договоре, — согласился Монбар.
Флибустьеры остановились и с вниманием прислушивались. Де Граммон бросил вызывающий взгляд на Филиппа и продолжал со зловещей улыбкой:
— Каким же образом один из нас, старших офицеров флота, человек, который по своему званию и имени обязан подавать пример не только бескорыстия, но и честности, сам взял себе невольницу и скрыл ее от раздела?
— Если кто-нибудь из нас совершил этот недостойный поступок, — строго сказал Монбар, — он виновен вдвойне: во-первых, в том, что обманул своих братьев, а во-вторых, что изменил договору и клятве, произнесенной над Евангелием при всех. Назовите нам имя этого человека, и он будет наказан.
— Этот человек… — начал де Граммон насмешливым тоном.
Но Филипп, положив ему руку на плечо, перебил его.
— На это должен отвечать я, кавалер де Граммон, — сказал он, — потому что вы обвиняете именно меня. Позвольте же мне помешать вам совершить низость.
— Низость?! — взревел, как тигр, де Граммон.
— Я произнес это слово и настаиваю на нем; я согласен дать вам удовлетворение, когда вам будет угодно.
— Сейчас.
— Сперва покончим с первым делом, так некстати начатым вами; другим займемся в свою очередь, будьте спокойны.
— Успокойтесь, де Граммон, а вы, Филипп, говорите. Что вы можете сказать в свою защиту? — произнес Монбар с холодным спокойствием.
— Женщина или, лучше сказать, девушка, о которой идет речь, действительно была взята мною в плен; правда и то, что я не поместил ее с невольниками в общую долю. Я могу сослаться на слова самого Монбара, который в награду за то, что я придумал эту экспедицию, дал мне право сохранить для себя невольника или невольницу, каких я захочу. Я уверен, что Монбар не станет отказываться от своего слова.
— Конечно нет! — вскричал адмирал. — Капитан Филипп говорит правду. Я думал, что власть, предоставленная мне братьями, дает мне право предложить это скромное вознаграждение человеку, которому мы обязаны такой богатой добычей.
— Вы имели на это право, брат, — сказал Пьер Легран, — мне кажется, что я передаю чувства всех наших братьев.
— Да, да! — в один голос ответили командиры.
— Де Граммон не прав, — заметил Тихий Ветерок. Кавалер до крови закусил губы, чтобы не отвечать.
— Стало быть, я совершенно оправдался в ваших глазах, братья, — сказал Филипп.
— Да, да! — закричали они.
— Благодарю вас, но я не буду оправдан в собственных глазах, если не скажу вам всего.
— Говорите, брат, говорите!
Филипп обернулся к исповедальне, находившейся с правой стороны церкви, в боковой капелле.
— Пожалуйте, сеньора, — сказал он. Исповедальня отворилась, и оттуда вышла донна Клара.
Все почтительно поклонились ей; поклонился ей и де Граммон с краской стыда на лице, так как он начинал понимать всю гнусность своего поступка.
— Господа, — сказала донна Клара, — на другой день после взятия Гибралтара в шесть часов вечера капитан Филипп привел ко мне в дом молодую женщину и ее старую служанку. Молодая женщина страдала ужасными нервными припадками. Я предложила капитану оставить ее у себя и позаботиться о ней. Именно этого капитан и желал, для того и привел ее ко мне. Эта молодая женщина заинтересовала меня; мне удалось привести ее в чувство. Я просила капитана отдать ее мне, и он ответил, что услуги, оказанные мною экспедиции, оправдывают это требование с моей стороны и что с этой минуты я могу принимать участие в судьбе этой несчастной. Вот как все было. С тех пор бедная пленница оставалась у меня.
— Сеньора, — ответил Монбар со сдержанным волнением, — мы все обязаны благодарить капитана Филиппа за его благородное поведение в этих обстоятельствах; эта молодая девушка принадлежит вам.
Де Граммон преклонил колена перед донной Кларой.
— Сеньора, — сказал он дрожащим от волнения голосом, — я поступил как негодяй, но вы ангел и простите меня.
— Встаньте, — сказала женщина кротким и печальным голосом, — я вас прощаю и не осуждаю.
Донна Клара поклонилась флибустьерам, которые почтительно склонились перед ней, и медленными шагами вышла из церкви.
— Теперь, капитан, — обратился де Граммон к Филиппу, — я загладил относительно этой дамы совершенную мной ошибку, но вы…
— Остановитесь, — вмешался Монбар, — вы хорошо знаете наши законы; разве вы забыли, что дуэли между Береговыми братьями во время экспедиции запрещены и вы подвергнетесь смертной казни, предложив дуэль одному из братьев? Возвращайтесь на свой корабль, капитан, и ни слова больше вашему сопернику; вы можете драться только тогда, когда прибудете на Тортугу, а до тех пор никаких угроз, никаких вызовов.
— Я подожду до Тортуги, — вскричал де Граммон с бешенством, — но тогда!..
— Тогда действуйте как пожелаете… Братья, — прибавил Монбар, — через час мы будем под парусами; приготовьтесь хорошенько принять испанцев, если они намерены воспрепятствовать выходу нашего флота из озера.
— Пусть только попробуют! — вскричал Тихий Ветерок. Они вышли из церкви и направились к гавани, где их ждали шлюпки.
Несмотря на меры предосторожности, принятые Монбаром, не желавшим, чтобы его товарищи, догадываясь о присутствии испанской эскадры в Венесуэльском заливе, узнали, из скольких кораблей она состоит и сколько на ней людей, в ту минуту, когда флот снимался с якоря, радостные крики жителей Маракайбо открыли флибустьерам всю истину.
Двенадцать боевых кораблей, четыре тысячи шестьсот человек и четыреста пушек большого калибра ждали у входа в озеро и полностью преграждали путь. Кроме того, форт Голубиного острова, разрушенный флибустьерами, был восстановлен, снабжен многочисленной артиллерией крупного калибра и гарнизоном в пятьсот человек. Вице-король лично находился на эскадре.
