Я же снова отправился колесить по городу, в дом Истомина вернулся ближе к утру, совершенно без сил. Идя в домик для прислуги, где находилась комната охраны, на траве заметил яркую вещицу. Заколка. Необычная. С фиолетовым черепом. Такая у Есении сегодня была, я точно помню. А ведь дома она сегодня не была. Я ее от тетки забирал. Значит? Она вернулась? История повторяется? Пока все сбились с ног в ее поисках, она мирно дрыхнет в своей комнате?
Иду в дом. Поднимаюсь на второй этаж. Какая из комнат принадлежит Есении, я не знаю, поэтому захожу во все подряд, но ни в одной девчонки нет. И что?
Возвращаюсь к посту охраны, мы вместе с дежурным просматриваем записи с камер видеонаблюдения и находим момент около полуночи, когда Есения мелькает на записи.
— Как ты пропустил это, будешь объяснять Истомину сам, — говорю охраннику. — Я пойду искать на территории, а ты смотри внимательно, не покидала ли она участок после!
Прочесываю каждый кусочек немаленького участка, возвращаюсь в дом. Еще раз обследую первый этаж, второй. Остался чердак.
Точно! Чердак. Идиот. Надо было оттуда и начинать, ведь там вещи ее матери.
Захожу в полутемное помещение с низкими скошенными потолками. Выдыхаю! Маленькая, противная засранка. Спит прямо на полу. Американские горки в действии. Правда катает на них Есения, а не я ее. Пружина внутри отпускает, а потом натягивается опять, когда подхожу ближе и вижу нездоровый румянец на ее щеках. Кладу руку на лоб — он огненный. Черт! Догулялась по дождю.
— Яся, — зову ее, трясу за плечо. — Ясенька, посмотри на меня.
***
Глухой стон и больше никакой реакции.
Делать нечего. Поднимаю девочку на руки, ее трясет. Дурочка. Зачем же ты так? Кому что доказать хотела? На меня обиделась? Так съездила бы мне по роже, ты же можешь, но зачем себе вредить? Глупая. И я дурак.
Несу ее в спальню, которая как мне показалось, должна принадлежать ей. Укладываю в кровать, Есения в руках крепко держит детский рисунок. Две птицы в облаках. Интересно, что это? Забираю, кладу рисунок на тумбочку. Обследую ее одежду. Сырая! Вспоминаю про себя все известные маты, начинаю раздевать девчонку.
Да, не о таком я мечтал, но вот спускаю по ее ножкам ту самую клетчатую юбочку, которая снесла мне мозг, наблюдаю простые белые трусики. Не могу удержаться, прижимаюсь губами к ее животику, веду ниже, вдыхаю запах. В голове выстреливает только одно слово: моя!
Нет, не моя, обрываю свои больные мысли, продолжаю раздевать девочку. Стягиваю с нее кофту и майку. Под ними остается только прозрачный лифчик, который практически не скрывает молодую грудь. Сглатываю и напоминаю себе, что Яся не в порядке, нуждается в помощи. Укрываю Есению одеялом, она кутается в него плотнее.
— Мама, это ты? — шепчет она.
— Нет, маленькая, это не мама.
— Саша? — произносит она, даже не открывая глаз. И таким слабым голосом, полным надежды.
Меня рвет на куски. Я вскакиваю от накативших чувств, отхожу на пару шагов. А Есения всхлипывает и продолжает:
— Не бросай меня, Саша, пожалуйста.
Выхожу из комнаты, стараясь не анализировать. Но навязчивые мысли не отпускают. Девочка не в себе. Маму зовёт, это понятно, но почему меня? Почему не отца, тетку или еще кого? Неужели я для нее успел стать близким? Эх, Яся, моя ж ты девочка-загадка, что мне с тобой делать?
На кухне нахожу аптечку, радует, что здесь есть жаропонижающее и термометр. Завариваю чай, собираю лекарства и поднимаюсь в спальню. Дрожит девчонка еще сильнее, от градусника отмахивается. Ну и ладно. Первым делом приподнимаю ее, пытаюсь уговорить выпить лекарство. Слабо открывает глаза, узнает меня.
— Саша?
— Да, это я. Пей. Все хорошо.
— Уйди! Не буду! — ну вот. То «Не бросай меня», то «Уйди».
— Надо, пожалуйста. Я прошу, — шепчу, нежно поглаживая ее щечку.
— Нет. Иди к Алле.
— Пойду, как только выпьешь! — реагирует тяжелым взглядом. Включилась в реал, это уже хорошо.
— Нет. Вали, а мне и одной хорошо.
— Я вижу! Это у тебя от злости температура под сорок сиганула? — психую я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— От радости, — язвит. Тоже неплохо.
— Отлично. Давай пей. Иначе скорую сейчас придется вызывать, приедет бригада целая, в больничку тебя утащат. Оно тебе надо?
Забирает у меня кружку, руки дрожат, помогаю ей запить таблетку. После заползает под одеяло, прячется.
Откидываю одеяло с ее лица.
— Термометр возьми, используй по назначению. Мне нужно знать в цифрах, насколько все плохо.
— Все хорошо. Скоро сдохну, всем легче станет.
— Кому?
— Всем. Тебе, отцу.
— Сомневаюсь. Давай ты сегодня будешь послушной девочкой?
— Нет, послушной я никогда не была. А сегодня особенно — упрямо поджимает губы.
— Я вижу. И отчего всем такая немилость?
— Жизнь — дерьмо! Ты не знал? — закрывает устало глаза.
— Я знал, а ты нет. Поверь, настоящее дерьмо ты еще не видела.
— Ах да, я же избалованная принцесса.
— Да. Но…
— Но у принцесс тоже болит! Не знал? Душа в том числе! — выдает вдруг она, чем ставит меня в тупик.
— Почему?
— Что почему?
— Почему болит? Ты из-за того, что произошло в квартире, сорвалась? Зря. Не стоило оно того.
— Ты прав, не стоило. Мне казалось, что…, - смотрит так, как будто ищет во мне что-то. — Хотя нет, забей! — отмахивается в итоге, а я сижу с ощущением, что упускаю важное. Что-то между ею и мной. И если я нащупаю эту тайную точку, все изменится между нами. Но этот момент я упустил. Есения же выхватывает у меня градусник, засовывает подмышку, отворачивается. А я еще несколько минут нахожусь в замешательстве.
Когда проходит достаточно времени, трогаю ее за плечо, забираю градусник. Тридцать девять и пять. Охренеть. Вызывать скорую или подождать? Решаю дать подействовать таблетке еще минут пятнадцать, если не поможет, буду бить тревогу.
Дрожь усиливается, вижу, плохо совсем девочке. А еще… Душа у нее болит. Она ведь так сказала? А как душу лечат? От нее таблетки нет. Остается только лаской лечить. И любить… Я ведь ее… Нет. Нельзя такие слова страшные даже в голове произносить.
Но как не произносить, если они наружу рвутся?
Сажусь на кровать, обнимаю Ясю. Горячая, но такая родная сейчас, прижимаю чуть крепче, пытаясь унять ее дрожь. Девочка ворочается, переворачивается, утыкается мне в грудь. А я позволяю.
— Ясь, — шепчу я. — Ты прости меня за сегодня. Я на тебя злился очень. А ты еще со своим фиктивным браком… Не хочу я с тобой фиктивно… По настоящему хочу.
Молчит, спит вроде. Хорошо. Не надо ей этого слышать, особенно того, что произношу последним:
— Я люблю тебя, кажется… Что с этим делать? Кто бы ответил! Но это так!
***
Как вырубился, я не заметил и сам. Помню только, что баюкал девочку еще долго на груди, даже после того, как температура спала и дрожь прошла. Невыносимо грело душу то, что Яся не хотела меня отпускать. Прижималась, мяла в руках мою футболку и постоянно утыкалась носом в шею, как будто ей хотелось дышать моим запахом. Знакомые симптомы. Похоже, мы отравлены одним вирусом. Потому что я тоже ловлю кайф от ее близости, ее тепла, ее запаха.
Я бы вот так дышал ею бесконечно, сейчас мне и секс не нужен, потому что его не проблема найти. Но никогда раньше мне ни с одной из женщин не хотелось засыпать вот так, просто обнимать, прижимать к груди.
Знаю, что все нелегко между нами. Завтра наступит новый день и снова вернется моя строптивая кошка, которая будет царапаться, кусаться, шипеть. Но сегодня я могу позволить себе вдохнуть побольше этой девочки, неординарной, невозможной, нежной, которая так неожиданно и бескомпромиссно залезла под кожу.
Утро застает как-то неожиданно. Собственно, поспать удалось всего пару часов, прежде чем покой наш был безбожно нарушен. Истомин вломился в спальню принцессы как раненый медведь. Замер посреди комнаты, потому как явно не мог понять, что я делаю в кровати его дочери. Хорошо, что я был полностью одет, а вот Есения… Чёрт! Придется объясняться перед папочкой.
