Котэсса не жалела, что не поехала к родителям. Единственной проблемой города было отсутствие жилья — но теперь, после полученного от матери гневного письма, она справедливо полагала, что даже если б госпожа Хелена её не приютила, всё равно легче было бы спать на скамье, чем страдать от родительского гнёта дома. В письме шла речь о каких-то там привилегиях незамужней барышни, о новоизобретённой ярмарке кавалеров и, что самое главное, о том, как соседский парень, будучи в полтора раза старше, шире и ниже, бросил свою предыдущую супругу и был готов жениться ещё как минимум раз. Разумеется, в округе есть невесты и побогаче, но Тэсси — маг, поэтому, наверное, для него было бы очень удобно и очень…
На этом моменте девушка закрыла письмо, написала в ответ короткую записку о том, что не вернётся в отчий дом — делать ей там нечего, а тут полно работы, — сообщила, что сменила адрес, потому что тётка банально выставила её из дома…
А потом, вдруг решив прислушаться к наставлениям со стороны Элеанор, написала ещё и, что у неё теперь нет совершенно никакой возможности отправлять родителям такую сумму денег. И денежный перевод с этим письмом не отправила, во-первых, потому, что новой стипендии ещё не было, а во-вторых, потому, что не могло быть вечным гостеприимство четы Ольи.
Госпожа Хелена, впрочем, относилась к ней очень хорошо. Приняла радостно — как лучшую подругу своей дочери, что от начала времён, казалось, не приводила в дом ничего, кроме книг, книг и ещё раз книг (некоторые библиотечные экземпляры в самом деле умели отращивать ноги), поселила в гостиной, выставила целый арсенал средств от насморка, от кашля и от простуды, а после, игнорируя то, что можно вызвать и целителя, сама выбрала то, что считала нужным.
Котэсса отказать не могла. Она пыталась — но дежурные фразы вроде "это дорого" прерывались уверенным заявлением, что первый проректор университета получает немалые деньги, уж куда больше, чем студентка даже с повышенной стипендией, а значит, она вполне может помочь, если, конечно, Котэсса перестанет возмущаться и отодвигаться от каждого лекарственного средства, что ей подсунут. И — она перестала, потому что это было по меньшей мере некультурно, да и нагло отвергать столь благодушно предложенную ей помощь.
Вылечилась. По крайней мере, Тэссе так казалось. А самое главное, совершенно позабыла о Сагроне — он не показывался на глаза, не давал о себе знать, а значит, не желал иметь с нею никакого дела. Воспоминания больно обжигали этой странной цепочкой поцелуев-ожогов на груди, но Котэсса была ему не девушкой, не женой, а просто случайной проклявшей, так что и это поспешно выбросила из головы. Ну, или думала, что выбросила, искренне надеялась на это, но окончательно позабыть всё-таки не смогла.
Элеанор о нём больше не напоминала. Она с головой ушла в диссертацию, постоянно бежала куда-то, почти не разговаривала ни с кем, даже с собственной матерью, да и дома появлялась только для того, чтобы поспешно съесть ужин и лечь спать, а утром — глотнуть всё то, что предложили на завтрак, и вновь быстро умчаться в университет. Где она обедала, было тем ещё вопросом, но госпожа Хелена, наверное, привыкла к подобному поведению своей дочери и его уже не задавала. Успокоилась, смирилась, выбросила из головы? Это уже тоже не имело никакого значения.
Но в последние дни профессор Ольи всё мрачнела и мрачнела. Казалось, её что-то тяготило, и Котэсса никак не могла понять — её ли присутствие тому виной? А может, что-то вновь произошло в университете, просто госпожа Хелена предпочитает не делиться подробностями со всеми вокруг? Не осветляет всех проблем, которые встречаются в НУМе?
…Элеанор вновь не было дома — работала, сказала, что будет поздно. Профессор Ольи сидела на столом, подбивала какие-то сметы, что-то определяла для университета и с каждым мгновением всё больше и больше мрачнела.
— Завтра вечером, — нарушила она тишину, воцарившуюся на кухне, — возвращается мой благоверный.
Последнее слово было произнесено с таким оттенком недовольства и презрения, будто б Хелена мысленно была готова пожелать супругу всего, что угодно, только не всех благ. Элеанор говорила, конечно, что родители не ладили, и Сагрон предупреждал о странных предпочтениях господина Ольи, но Котэсса надеялась на то, что сможет разобраться с общежитием как-то до того момента, как он вернётся. Одна беда — в общежитии её банально послали куда подальше, а Хелена сказала, что можно оставаться практически до осени. Может быть, не учла фактор своего мужа, об этом девушке судить было трудно. Или специально? Предпочитала игнорировать его и закрывать глаза на всё, что может? Достаточно доверяла Тэссе?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ответить она не могла. По крайней мере, не без разговора с профессором Ольи, а этого себе Котэсса не позволяла.
— Мне стоит, — начала неуверенно она, — подыскать себе другое жильё… Я и так задержалась у вас в гостях…
— Не выдумывай, — отмахнулась Хелена. — Все мы — сотрудницы одного университета, а в НУМе принято помогать ближним. Литория — та ещё стерва, запрягла тебя на всё лето, а не озаботилась о жилье. В любом случае, у нас большой дом. Ты ведь живёшь в гостевой комнате, её никто не занимает, даже если мой благоверный находится дома, — она упорно не называла его мужем или хотя бы по имени. В этом слове, в намёке на верность, таилось что-то такое злое, возмущённое, что может быть исключительно в словах оскорблённой женщины, красивой, ещё молодой, умной, но страдающей от беспорядочных измен супруга. — К тому же, в отличие от меня и Элеанор, ты неплохо готовишь.
С этим Тэсса уж точно была не совсем согласна — готовила она плохо. Супы получались безвкусными, салаты — криво нарезанными, мясо готовилось на магическом огне непомерно долго, а самое главное, вместо "томиться в горшке" у неё обычно получалось "томиться во всём доме" — волшебство срывалось с крючка. Конечно, контролировать магию трудно даже опытному колдуну. Котэсса знала, что в плане боевых заклинаний в группе у неё не было равных, но на уровне бытовой — нет. Потому что специальность, в конце концов, у неё ни к целительству, ни к кулинарии не имела никакого отношения. Но народ есть народ, у математика они не потребуют знания медицины, а вот маг, на кого б он ни учился, должен уметь абсолютно всё.
— Я отвратительно готовлю, — отметила она. — И получается съедобно только потому, что у вас хорошие продукты.
— Не принижай себя, — отмахнулась Хелена. — Продукты у нас самые обычные, а если там и начертаны какие-то названия вычурными буквами, то я бы на твоём месте им попросту не верила. В конце концов, этикетки обычно лгут не меньше, чем люди… Не суть. Просто постарайся не приближаться к моему супругу. Не то чтобы я ревновала, — женщина улыбнулась так мягко и нежно, что Котэсса внезапно позавидовала Элеанор, — но мне б не хотелось, чтобы он трепал нервы ещё и тебе. Верности от таких мужчин не жди. Кстати… Сагрон не показывался в университете?
— Нет, госпожа профессор, — по привычке отозвалась Арко. — Но ведь у него отпуск. С чего б ему быть в университете?
Разумеется, Ольи прекрасно знала о проклятии. Знала о том, что изучала её дочь. Но распространяться об этом Котэссе не хотелось — ей подумалось, что всё то, что случилось после произнесения ритуальной фразы, уже исключительно её с Сагроном дело, а значит, посторонние не должны догадываться о том, как и что проходит в его жизни.
Она иногда думала о том, что проклятье на нём, предположительно, разыгралось не на шутку, но старательно отгоняла от себя эти мысли и раз за разом повторяла, что ей нет никакого дела до того, как он себя чувствует. Сам виноват. Сколько девушек рыдало долгими зимними и короткими летними ночами о нём? Сколько у неё однокурсниц вздыхало по "тому преподу", как они привычно выражались? На деле, Котэсса никогда не считала — но одной только просьбы поделиться на денёк статусом старосты, чтобы именно она, избранная в собственных глазах девица, отнесла на подпись Сагрону эти бумажки?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
