— Он прав? Ты можешь что-то от него прятать?
— Говорят, иностранный язык надо учить ребенком, потому что тогда обучение идет гораздо быстрее, чем у взрослых. Я думаю, то же самое с умением прятать воспоминания от Хискотта. Многое мне спрятать не удается, но с каждым месяцем я прячу все больше, включая и это место, куда я ухожу, чтобы укрыться от него. Я не верю, что это по силам кому-то из взрослых, но, думаю, Макси мог научится тому же, что сейчас умею я. Возможно, Хискотт заподозрил Макси. Возможно, испугался, что Макси научится не пускать его в свой разум, поэтому и убил его.
— Ты думаешь, что научишься не пускать его, не позволишь контролировать твой разум?
— Нет. На это ушли бы годы, а он не позволит мне так долго жить. Но я сделала кое-что еще.
Она легонько постукивает указательным пальцем по остриям нижних зубов Орка, продвигаясь слева направо по акульей ухмылке трупа.
Если рука Орка могла резко дергаться, выбивая пальцами дробь по полу, его челюсти, вроде бы раскрытые скукожившимися сухожилиями и усохшими мышцами, вполне могут захлопнуться, и зубы вопьются в нежные подушечки пальцев.
Я уже собираюсь предупредить ее, но она наверняка думала об этом и проигнорирует мои слова. Что-то подсказывает мне, что ни само существование Орка, ни его происхождение нисколько не интересуют Джоли, и остроты зубов она тоже не замечает. Нахмурив лоб, облизывая губы, она водит пальчиком по торчащим из пасти Орка кинжалам, размышляя над вопросом, который ее волнует.
А потом озвучивает его:
— Монстр знает, что он монстр?
Вопрос кажется простым, и кто-то может посчитать его нелепым, потому что, как знают современные мыслители, психология и теория социальной несправедливости могут объяснить мотивы всех, кто совершал злые деяния, доказывая, что фактически они сами жертвы, а потому никаких монстров не существует — ни минотавров, ни оборотней, ни орков, ни гитлеров, ни маоцзэдунов. Но я понимаю, почему она задает этот вопрос и почему он так важен для нее.
Джоли заслуживает полного и детализированного ответа, хотя в сложившихся обстоятельствах такой ответ только добавит ей сомнений. У нас нет времени на подобную неопределенность, потому что она рождает нерешительность, а нерешительность — одна из матерей неудачи.
— Да, — заверяю я ее. — Монстр знает, что он монстр.
— Всегда и везде?
— Да. Монстр не только знает, что он монстр, но ему еще и нравится быть монстром.
Она встречается со мной взглядом:
— Откуда ты знаешь?
Я указываю на монстра:
— Это не первый мой монстр. Я сталкивался с самыми разными. По большей части, в человеческом облике. И монстры в человеческом обличье просто обожают творить зло.
Вновь глядя на острые зубы Орка, девочка, похоже, обдумывает мои слова. К моему облегчению, она больше не рискует остаться без пальцев и теперь прикасается к большому выпуклому лбу. Несколько отшелушившихся кусочков кожи отлетают на пол.
— В любом случае, — она вытирает руку о джинсы, — я сделала кое-что еще, помимо того, что скрыла от него место, где он не может меня найти. Я представила, что эта потаенная пещера спрятана в кустах, высоко на холмах, но все-таки на территории «Уголка» и далеко-далеко от дренажной трубы, выходящей на пляж. И вчера, когда он захватил мой разум, я позволила ему увидеть эту пещеру в моей памяти как настоящую, но не в том месте, где она на самом деле. Поэтому, пусть он и готов меня убить, он, возможно, потратит какое-то время, направив членов семьи на поиск пещеры.
— Откуда у тебя такая уверенность, что он готов… для этого?
— Слишком многое ускользает из-под его контроля. Тебе известно о нем, поэтому он должен убить тебя. Потом он убьет женщину, которая приехала с тобой, потому что не может контролировать ее. Меня он собирался убить через день или два, но теперь появился ты, и со мной он расправится лишь после того, как прикончит вас двоих.
Аннамария в сравнении со мной обладает куда более глубокими знаниями о сверхъестественном. Она говорит, что в «Уголке» ей ничего не грозит. Может, так. Может, и нет. Я сожалею, что одновременно не могу быть в двух местах.
— Я доберусь до него первым.
— Думаю, ты сможешь. Но если не доберешься… нас троих похоронят на лугу рядом с Макси, без гробов и надгробий.
Она поднимается, упирает руки в бока. В футболке с черепом и джинсовой куртке с заклепками она выглядит и воинственной, и уязвимой.
— Если Хискотт разделается с тобой, что мне понадобится, так это немного времени, пока он будет искать несуществующую пещеру, немного времени, чтобы подготовиться к смерти. Я не хочу молить и кричать. Я не хочу плакать, если будет такая возможность. Когда он станет убивать меня руками моих близких, я хочу говорить им, как сильно я их люблю, что не виню их и буду за них молиться.
Глава 10
Это далось мне нелегко — оставить Джоли с мумифицированными останками Орка в желтом, но все равно жутком коридоре, который легко можно представить себе тропой в ад или, того хуже, одним из аэропортовских коридоров, неизбежно приводящих в гнездо службы безопасности, где ее сотрудники всегда готовы раздеть догола бабушку, обследовать задний проход монахини, просветить нас всех сканером, мощности которого вполне хватает для инициирования рака костей или начала формирования третьего глаза в самом неудобном месте. Даже моя собака- призрак и та убежала.
С другой стороны, Джоли уже много раз оставалась в этом коридоре одна. И здесь она в большей безопасности, чем в любом месте «Уголка». А кроме того, хотя она девочка и ребенок, мужества у нее ничуть не меньше, чем у меня.
С маленьким фонариком в одной руке и пистолетом в другой я иду тем же путем, каким она привела меня сюда: между раздвинутыми створками дверей. Через два просторных воздушных шлюза или через две камеры обеззараживания. Отверстия в стальных стенах целятся в меня, как винтовки.
Когда добираюсь до бетонной трубы, по которой ранее мы шли в кромешной тьме, я останавливаюсь, чтобы осветить стены тонким лучом. Труба напоминает мне подземный лабиринт, о котором я писал во втором томе этих мемуаров. Там меня едва не убили. Я не могу позволить себе бояться одного места только потому, что оно напоминает мне о другом, где я чуть не погиб, будь это полицейский участок, или церковь, или монастырь, или казино, или кафе-мороженое. Я никогда не находился на грани смерти ни в прачечной-автомате, ни в «Макдоналдсе», ни в суши-баре, но мне еще нет двадцати двух, и при удаче я проживу достаточно долго, чтобы почти умереть и в этих, и во многих других местах.
Я вновь продвигаюсь по наклонной трубе, вспоминая первоначальную версию «Захватчиков с Марса», вышедшую на экраны в 1953 году, в которой злые марсиане тайком построили подземную крепость под тихим американским городком, а киноактеры изображали инопланетных монстров в костюмах с торчащими наружу молниями на спине и крались по тоннелям, чтобы сотворить очередную гадость. Несмотря на молнии, фильм получился неплохой, вошел в золотой фонд научно-фантастических фильмов, но пугающего в нем совсем ничего нет, особенно в сравнении с утренними воскресными выпусками программы «Встреча с прессой».[13]
Не успев далеко уйти, я подхожу к первой трубе справа, которая в полной мере соответствует описанию Джоли: примерно пять футов в диаметре, передвигаться по ней можно, только пригнувшись. Поскольку ранее девочка обследовала эту часть дренажной системы и знает, что на другом конце труба заглушена, у меня нет намерения заходить в нее.
Когда я прохожу мимо входа в боковую трубу, меня останавливает шум. Его источник далеко, и эхо, проносясь по узкой трубе, напоминает грозное гудение, будто по бетону движется что-то тяжелое и металлическое. Луч моего фонарика пробивает темноту лишь на считаные ярды, но едва я задаюсь вопросом, а может, ко мне катится металлический шар, пущенный злобным инопланетянином с молнией на спине, шум смолкает.
Тут же начинает дуть ветерок, принося воздух, который пахнет старым бетоном. Это не затхлый воздух темных тоннелей. Он свежий и чистый, ласкает лицо и даже немного ерошит волосы, приятный, прохладный утренний воздух, каким он и должен быть в январский день в центральной части побережья Калифорнии.
Если в дальнем конце этой трубы ранее стояла заглушка, то теперь ситуация изменилась. Кто ее открыл и почему
— вопросы крайне важные, потому что случайностью это не назовешь: время рассчитано очень уж точно.
Больше из трубы не доносится ни единого звука, никто по ней ко мне не приближается.
Хотя, скорее всего, никто не видел, как мы с Джоли в безлунной темноте бежали по пляжу к жерлу дренажной трубы, хотя девочка направила Хискотта — а таким образом, всех — по ложному следу к несуществующей пещере, мне не очень хочется возвращаться на пляж. Любой другой выход из дренажной системы сулит больше плюсов, чем тот, что укрыт кустами и лианами.
