Однако Ярослава Всеволодовича ждало разочарование — Михаила Всеволодовича среди пленных не оказалось. К тому времени, как свидетельствует Ипатьевская летопись, он «бежа… Оугры» — вероятно, искать поддержки у венгерского короля Белы, у которого сватал дочь за сына Ростислава. «…Слышавъ же се Данилъ (и) посла слы, река: поусти сестроу ко мне, зоне яко Михаилъ обеима нама зло мыслить. И Ярославъ оуслыша словеса Данилова, и бысть тако. И приде к нима сестра, кДанилоу, и Василкоу, и дер-жаста ю во велице чести. Король же не вдасть девкы своей Ростиславоу, и погна и прочь. Идоста Михаилъ и Ростиславъ ко оуеви своемоу в Ляхы и ко Кондратови. Приела бо Михаилъ слы Данилоу и Василкоу, река: многократы согрешихо вам, и многократы пакости творях ти. Что ти обещахь и того не створих. Аще коли хотяхъ любовь имети с тобою, невернии Галичане не вдадяхоут ми. Ныне же клятвою кленоу тис, яко николи же вражды с тобою не имамъ имети. Данилъ же и Василко не помяноуста зла, въдста емоу сестроу. И приведоста его из Ляховъ. Данилъ же светъ створи со братом си, обеща емоу Киевъ. Михаилови а сынови его Ростиславоу вдастъ Лоуческъ. Михаилъ иже за стпрахь Татпаръскыи не сме ити Кыевоу. Данилъ же и Василко въдаста емоу ходити по земле своей, и даста емоу пшенице много, и медоу и говядъ и овецъ доволе…»
Итак, Ярослав Всеволодович посчитал нужным не ссориться с князем Даниилом Романовичем, который уже сел в Галиче, и вернул волынским князьям их сестру. Обращает на себя внимание, что Даниил Романович говорил Ярославу Всеволодовичу о том, что Михаил им обоим зло замышляет (т. е. является им обоим врагом). С Михаилом Ярослав спорил за Новгород, Даниил — за Галич. Но странная у них вражда к черниговскому князю: Ярослав пытается его внезапно схватить, а Даниил — возвращает жену и даже разрешает жить в своей земле на своем иждивении…
Но не только далеким рейдом на Киевскую землю запомнился тот год Ярославу Всеволодовичу. В то же лето Ярослав еще успел совершить поход к Смоленску и отбить очередной набег литовцев; попутно Ярослав Всеволодович поставил смолянам нового князя — Всеволода Мстиславича. Тем самым смолянам, разбившим его в 1216 г. близ Липицы…
Но и это еще не все. В том же году Ярослав женил своего первенца Александра на дочери полоцкого князя Брячислава. Свадьбу отгуляли широко, в двух местах: и в доме невесты, и в Новгороде. В общем, год был удачным.
Следующий, 1240-й от Р.Х., год также начался для Ярослава Всеволодовича удачно — у него родилась дочь Мария. Но уже летом случилась неприятность: пришли на подвластную Новгороду Ижорскую землю свей (шведы), сумь, емь и прочие северные народы и начали ее методично грабить. Молодой новгородский князь Александр смело вышел против супостатов в свой первый самостоятельный поход и… Первый блин, как говорят, оказался комом. 15 июля 1240 г. шведы побили новгородский отряд и, прихватив добычу, ушли восвояси. (Более подробно этот эпизод будет рассмотрен в следующей главе.)
Но неудача на Неве была только началом неприятностей. Хуже было то, что взбудоражились новгородцы, доселе девять лет покорно выносившие княжение залесских Рюриковичей. Брожение было столь сильно, что в конце концов Александр Ярославич вынужденно покинул Новгород со всей своей семьей и матерью и отправился в Переяславль-Залесский, к отцу.
Было ясно, что новгородцы попытаются найти себе нового князя на стороне. Это мог быть кто-то из смоленских князей, а мог быть и Михаил Всеволодович Черниговский с сыном Ростиславом.
Неожиданно на помощь Ярославу Всеволодовичу и его отпрыскам пришли… ливонцы. Ну, собственно говоря, не на помощь… но нельзя не признать, что их действия были на руку именно Ярославу Всеволодовичу.
Итак, ливонцы пошли походом на Псков. И сделали это очень своевременно: новгородцы всегда чувствовали себя в опасную годину неуверенно без князя и военного предводителя — и, как мы помним, все «возвращения» Ярослава Всеволодовича приходились именно на такие вот пиковые ситуации. Как пишет Новгородская Первая летопись, «…той же зимы придоша Немцы на Водь с Чюдью, и повоеваша и дань на нихъ възложиша, а городъ учиниша в Копорьи погосте. И не то бысть зло, но и Тесовъ взята, и за 30 верстъ до Новагорода ганяшася, гость биюче». Поведение ливонцев иначе, как дерзким и вызывающим, не назовешь. Покуситься на добро «гостей» (купцов) — это тебе не племя ижорцев вырезать. Это на святое позарились!
В общем, даже не перезимовав толком, при «полной демократии», новгородцы смиренно послали своих представителей к Ярославу Всеволодовичу — за помощью и военным вождем. Тот зла новгородцам не упомнил и дал им нового князя — своего сына Андрея. Новгородцы, глянув на юнца — Андрей был младше Александра, — рассудили, что за одного битого двух небитых дают, и попросили в князья все-таки Александра Ярославича.
Что было потом, в общих чертах известно практически всем: захват Копорья, освобождение Пскова, набег на Чудскую землю и Ледовое побоище… (Все, что не очень известно, будет рассмотрено в следующей главе.)
Намного любопытней исследовать подноготную событий от момента появления немцев в Русской земле.
* * *
Итак, по версии Старшей Ливонской рифмованной хроники, дерптский епископ Герман, в отместку за набеги русских на свои земли (вспомним поход Ярослава на Дерпт и «Юрьеву дань»), решил пойти походом на них самих. Епископ обратился к магистру Ливонского ордена за содействием, и тот с радостью согласился. Пригласил Герман в поход и датских феодалов, живших на севере современной Эстонии. Предположительно в сентябре[31] 1240 г. это разношерстное войско (далее для простоты именуемое «ливонцы») вместе с князем Ярославом Владимировичем (в Старшей Ливонской рифмованной хронике он назван Герпольтом), сыном Владимира Мстиславича и названым внуком епископа Германа, захватили город Изборск в Псковской земле. После кровавого захвата Изборска (всех, кто оказал сопротивление, умертвили или взяли в плен) ливонцы разбили и псковичей, которые бросились к изборчанам на выручку. Так ливонцы «отплатили» псковичам за их помощь против литовцев.
Чуть позже ливонцы осадили и сам Псков. Неделю они простояли под Псковом, опустошая окрестности. Страшась штурма и разграбления города, псковичи сдались на милость победителей. Старшая Ливонская рифмованная хроника уточняет: «…Тогда повели переговоры о мире. Мир был заключен тогда с русскими на таких условиях, что Герпольт, который был их князем, по своей доброй воле оставил замки и хорошие земли в руках братьев-тевтонцев, чтобы ими управлял магистр. Тогда штурм [Пскова} не состоялся… Там оставили двух братьев-рыцарей, которым поручили охранять землю, и небольшой отряд немцев»[32]. Новгородская Первая летопись старшего извода дополняет: «…бяху бо переветъ держаче с Немци пльсковичи, и подъвели ихъ Твердило Иванковичь съ иными, и самъ поча владети Пльсковомь с Немци, воюя села новгородьская…»
То есть пронемецкая партия в Пскове одержала верх, во главе города стал местный боярин Твердило Иванкович, который тут же начал организовывать набеги на новгородские села. Ливонцы же, оставив незначительный гарнизон, ушли к себе.
Действия ливонцев после захвата Изборска трудно объяснимы.
22 сентября 1236 г. литовцы князя Миндовга нанесли Ливонскому ордену меченосцев (и их союзникам-псковичам) сокрушительное поражение у г. Саула (Шяуляя): 48 рыцарей вместе с великим магистром Фолквином фон Винтерштаттеном[33] пали (что составило около половины их списковой численности); набранное среди чуди ополчение разбежалось; из 200 псковских «мужей», отправившихся в злополучный поход на «безбожную Литву», «придоша кож-до десятый въ домы своя». Чтобы хоть как-то восполнить потери, ливонские рыцари безоговорочно подчинились римскому папе и своим старшим тевтонским товарищам, сняли с себя плащи с красными крестами и мечами и облачились в накидки с тевтонским черным «крыжем». И вот через четыре года ливонцы вступили в открытый вооруженный конфликт с псковичами — своими недавними союзниками, — даже несмотря на то, что Литва после Саульской победы только усилилась. Захватом Пскова ливонские рыцари не только обескровили своего союзника, но и заимели в придачу нового противника — Новгород.
А сил держать Псков у ливонцев просто не было. Разграбив окрестности и, вероятно, получив выкуп, отряды датских феодалов и дерптское ополчение потянулось домой. Да и «новоявленные тевтонцы» (бывшие ливонские рыцари-меченосцы) лишними силами не располагали — как было сказано выше, они смогли оставить в Пскове только двух рыцарей с их отрядами, т. е. от силы сотню человек. Ливонский хроникер недоумевал по этому поводу: «…Это — неудача. Кто покорил хорошие земли и их плохо занял военной силой, тот заплачет, когда он будет иметь убыток, когда он, очень вероятно, потерпит неудачу»[34]. С большой натяжкой действия ливонцев можно объясняться алчностью — при полном отсутствии предвидения последствий своих скоропалительных поступков.
