Бледный как смерть пухлощёкий оруженосец лишь молча кивнул и направился к выходу.
— Стой! — крикнул ему вслед хирург. — У тебя самого кровь на пол из рукава течёт. Нечего тебе там больше делать!
Парень даже не обернулся на эти слова и покинул шатёр.
— Разве его не нужно остановить? — спросила Рия.
— Если человек решил умереть, медицина бессильна, — процедил сквозь зубы Гальн. — У нас и так дел по горло. Уберите тело!
Раненых становилось всё больше, и часто те, кто их приносил, тут же уходили прочь, не задерживались ни секунды. Среди несчастных было всё меньше тех, кого можно было спасти. Распоротый живот. Две стрелы в груди, одна в лёгком другая в сердце. Оторванная по середину бедра нога — бедняга истёк кровью по дороге. Раз за разом Гальн произносил слова: «унесите тело!» и с каждым разом его голос становился всё более раздражённым.
— Это уже не битва, — тихо проговорил он, глядя на очередную оторванную по самое плечо руку. — Это мясорубка… Рия, воды!
Девушка принесла кувшин, и хирург жадно отхлебнул, после чего бросил очередной наголенник в угол, где за всё время скопилась уже целая куча искорёженного железа, снятого с раненых рыцарей.
— Остаётся надеяться, что эльфийские лекари заняты не меньше нашего, — проговорил Гальн сквозь зубы.
Рия уже не замечала ничего вокруг. Инструменты, доспехи, земля, ставшая липкой от крови, потные лица ассистентов, стоны и крики раненых — всё это смешалось в бесформенный круговорот форм и звуков. Реагировала она только на громкий и решительный голос Гальна, вновь и вновь требовавшего принести скальпель, щипцы, воды или настой. Сколько прошло времени она не знала. Когда Гальн отправил очередного раненого в шатёр белых сестёр, а нового ещё не принесли, он смог позволить себе сесть. Один из ассистентов, воспользовавшись минутной передышкой, раздал всем по куску твёрдого хлеба, смоченном в вине. Врач уговорил Рию поесть, и после недолгих уговоров она согласилась и почувствовала себя немного легче. Чувство реальности возвращалось.
Вдруг Рия почуяла запах жареного мяса. Вначале она решила, что это злая шутка разума, вызванная голодом, но запах становился всё сильнее.
— Это что ещё за чёрт… — Гальн шумно втянул воздух. — Кто-то посреди боя вздумал зажарить кабана в стенах замка? Или… Нет, неужели пожар!
Ответ появился спустя несколько секунд. В шатёр внесли рыцаря без шлема с обугленной спиной и сожжёнными волосами. Лицо пехотинца, что нёс его на спине, было тоже обожжено до волдырей.
— Во имя Троих! — взмолился он. — Спасите этого славного сына Церкви!
— На стол его! Кольчугу долой! — скомандовал Гальн. — Что за чертовщина там происходит?
— Мы посланы Церковью, господин, патриархом Храма Троих. Не отдохнув ни минуты, мы ударили в ряды врага. Святые рыцари разили врагов, не зная…
— Говори короче, чтоб тебя! — вскрикнул хирург. — Нет времени на чёртову проповедь!
— На нас напали ожившие деревья! Они не боялись ни мечей, ни копий, крушили воинов, ломали коням хребты, разбрасывая их, словно собак. А потом всё вокруг поглотило пламя! Древесные чудовища запылали факелами! И мы вместе с ними.
— Пламя, — прошептала Рия, похолодев. — Игнат.
— Я видел, как огненная буря раз за разом обрушивается на нас с холма, и решил спасти хоть кого-нибудь. Не знаю, уцелел ли кто ещё.
— Чёрт бы побрал эту магию! — процедил сквозь зубы Гальн. — Я слышал, что в наших рядах будет огненный маг, но какого дьявола он жжёт наших же воинов!
— Кольчуга не снимается! — донёсся голос одного из ассистентов.
— Дай взглянуть, — сказал Гальн. — Ох, она прилипла к ткани и коже. Попробуем снять — освежуем беднягу заживо. К чёрту! Промойте ожоги водой и отправьте к сёстрам. Теперь его жизнь в руках богов.
Спустя минуту принесли ещё одного обожжённого. Потом ещё. При этом прочих раненых стало чуть меньше. Рия чувствовала горечь и непонимание, земля словно уходила из-под ног, всё вокруг вновь стало неправильным, нереальным. Как Игнат мог так поступить? Неужели ему приказали? Или же… Или же он вновь потерял контроль над собой?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Либо они побеждают и гонят эльфов к их лагерю, либо у нас просто заканчиваются воины, — мрачно проговорил хирург. — В любом случае, скоро всё завершится.
После этих слов Рия услышала тяжелые шаги и стоны. Она обернулась и увидела столь необычную для сегодняшнего дня картину, что не смогла вымолвить ни слова. В шатёр вошёл рыцарь в полном доспехе, несший на себе простого воина, облачённого лишь в стёганку. Половина лица рыцаря была сожжена до корки, как и часть светлых волос, а на груди остались обгорелые остатки церковной накидки с половиной знака Троих. Тяжёлым шагом он подошёл к столу и сбросил на него воина, у которого кроме ожогов была ранена нога. Сам же рыцарь остался стоять, тяжело и хрипло дыша.
— Чего встал? — обратился к нему Гальн. — Сам еле живой. На стол, живо! Рия, займись им. Доспехи долой, раны промыть!
Ассистенты помогли девушке уложить полуживого рыцаря на стол. Она же освобождала его от железа, благодаря богов, что это не кольчуга, а латный доспех. Разрезая поддоспешник, она услышала слабый голос.
— Рия?..
Девушка замерла. Голос рыцаря показался ей странно знакомым. Она взглянула на него и замерла в изумлении. В наполовину сожжённом лице девушка узнала Эрниваля из Дорема. Он глядел на неё, приподняв здоровый уголок рта в жутком подобии улыбки.
— Эрниваль, — судорожно выдохнула Рия. — Ты только держись… Ожоги не такие сильные. Ткань плотная, тело не обожгло…
Через полчаса в шатёр вошёл лорд Джеррод Раурлинг. Его доспех покрывала кровь и грязь, а от алой накидки остались лишь клочки ткани. Оглядев всех, он объявил о победе войск Энгаты, вот только радости в его глазах не было, как её не было и в ответном взгляде Гальна.
После этого раненые вновь стали прибывать — с поля боя начали выносить тех, кому не посчастливилось иметь собственного оруженосца, но кому повезло не оказаться затоптанным конскими копытами и не истечь кровью, но теперь раненых после шатра Гальна уносили в просторный холл замка, что переделали под госпиталь. Когда хирург смог, наконец, выпустить из рук инструменты, Рия отправилась туда, где и пробыла там до глубокой ночи, помогая белым сёстрам.
Она меняла повязки, проверяла швы и выносила горшки. Простолюдины, рыцари, сыновья лордов в рваных накидках своих домов — здесь все они лежали рядом и были равны в своём несчастье. Иногда, когда девушка проходила мимо, кто-то хватал её за рукав платья и, едва шевеля губами, умолял передать последние слова родным. Рия слышала десятки имён и в горле стоял ком от осознания, что она не в силах помочь всем этим людям, но она дала себе слово оказать всю помощь, какую сможет. Вот в очередной раз её схватила чья-то рука. Немолодой лысый мужчина, чья грудь была перевязана влажными от крови бинтами. В его голосе что-то булькало, а лицо выражало страдания.
— Сестра… Я Ашербах, Глен Ашербах… Мой отец… — он зашёлся в страшном кашле, хватал ртом воздух, испуская жуткий хрип. — Отец… Он кастелян… В Чёрном замке… Скажите ему… И брату… Сестре… Я люблю их… Я…
В глазах Рии застыли слёзы, но она не смела проронить ни одной. На плечо легла рука Эббена Гальна. Лицо его было серьёзным и печальным.
— Три стрелы в грудь, — сказал хирург. — Лёгкие залило кровью. Моё искусство здесь бессильно, увы. Тебе нужно отдохнуть, Рия. Ты сегодня сделала немало и заслужила отдыха, как никто другой. Обойди раненых напоследок, смени повязки, если нужно, и ступай к себе.
Но девушка, вопреки словам Гальна, провела в госпитале ещё не меньше часа. И хоть она старалась ухаживать за всеми в равной степени, но больше всего внимания получал светловолосый юноша с обожжённым лицом. Изуродованный, накрытый влажной повязкой, он молча лежал на своей кровати среди воплей и стенаний.
Иногда слышались новые голоса — кто-то просыпался и начинал кричать от боли, а порой некоторые крики превращались в затихающие стоны, после чего замолкали навсегда. Многие в тот вечер умерли уже после битвы, шепча дорогие сердцу имена посиневшими губами.
