– Помню. А помните, как мы его ловили?
– А помните, как он плясал?
– А помнишь… – Федор невольно осекся.
Станки работали без всякого присмотра. Готовое изделие, обработанное, отшлифованное, выверенное, поступало в соседний цех, и там упаковочная машина обертывала его промасленной бумагой, укладывала в ящик. Завод-автомат жил и работал так, как он мог бы работать в Арктике, где моряки, приплыв к нему через год, обнаружат на его складах автоматически уложенные штабеля ящиков с ждущими применения запасными деталями автомашин.
Глава вторая. Вдвоем
Федор и Женя договорились, что по окончании смены поедут вместе к Алеше.
Ходить по цехам еще два часа и отвлекать девушку от дела Федору было неловко. Он пообещал Жене ждать ее у ворот «Завода заводов» в скверике.
Федор расположился на садовой скамейке и принялся разглядывать песок дорожки, посасывая давно потухшую трубку.
Он вспоминал о далеком детстве своем и друзей, о маленькой девочке с косичками, превратившейся в высокую девушку с горделивой осанкой, неторопливыми движениями.
«„Любимая дочь академика“ Омулева. Росла без матери. Привыкла видеть выдающихся людей. Много знает. Еще больше хочет знать. Но не без самомнения».
Федор увидел Женю издали. Он пошел ей навстречу.
Здесь, на улице, одетая в серый костюм, в наглухо закрытую кофточку, Женя показалась Федору еще более строгой, чем в цехе. К тому же в туфлях на высоких каблуках она была выше Федора, что не доставило ему удовольствия.
– Знаете, о чем я думала? – заговорила Женя, пристально всматриваясь в обветренное лицо моряка. – Должны ли мы говорить друг другу «вы» или «ты»? – Глаза строгой девушки потеплели. Федор вынул изо рта трубку, чтобы ответить, но Женя властно продолжала: – И я решила, что мы будем говорить друг другу «вы», пока не подружимся снова.
Федору нечего было возразить.
– К Алеше сейчас ехать нельзя, надо дождаться, когда он освободится. Давайте погуляем немного по городу, – решила девушка. – Или вы против? – строго спросила она.
По дороге Женя заставила Федора рассказать ей о самом сильном шторме, который он перенес, потом о самом страшном сжатии льдов, которое ему приходилось видеть. Ее глаза смотрели куда-то вдаль, возможно, они не видели ни улиц, ни людей.
Федор смотрел на залитую вечерним солнцем улицу. Сегодня все ему казалось, поразительно красивым: мосты и мостики, бульвары и панели, стены домов, не похожих друг на друга, по вместе составляющих гармоническое целое, стекло и гранит, колонны и мрамор, серебристые полоски металла на фасадах и прикрывающие окна кроны деревьев. И цветы, повсюду цветы! Как только он не замечал их прежде? В полупрозрачных каменных вазах, в витринах, на клумбах, отделанных гранитом. Плющ и дикий виноград на балконах и подъездах.
Прошли по набережной Кремля. Встречалось много народу. Девушки в нарядных платьях, юноши в светлых костюмах. Все теснились около парапета набережной, шумели и смеялись.
По воде мчались гоночные восьмерки. На корме – рулевые с рупорами. Женя преобразилась. Тело ее напряглось. Одна из восьмерок перегоняла другую. Как крылья в такт команде рулевого, взмахивали мокрые весла.
– Это наши… студенческие, – отрывисто проговорила она.
Когда гонщики скрылись за мостом, Женя сказала:
– Я сидела на руле, когда была студенткой.
На золотых куполах Кремля играло вечернее солнце. Стекла дворцовых окон сверкали. Башни с острыми шатрами и рубиновыми звездами возвышались над древним Кремлем.
Из-за Кремля в самое небо поднималось чуть прикрытое дымкой величественное здание. Женя задумчиво смотрела на него.
– Забраться бы на самый верх и увидеть бы весь мир, – тихо, словно сама себе, сказала она. – Что вы обо мне думаете? – внезапно спросила Женя. – Вы совсем меня не знаете. Хотите, расскажу, какая я?
– Хочу.
– Давно-давно я читала чей-то фантастический рассказ. Люди далекого будущего собираются в чудесном Хрустальном Дворце, сильные мужчины и красивые женщины. У них светлые, открытые взгляды, горделивая походка. Вокруг них красота, изящество и изобилие. Стена зала тает в воздухе и за ней виден подобный же зал, где люди собрались на другом конце земли. Люди смеются, они счастливы. Один из них поднимает тост. Все, затаив дыхание, слушают поднявшегося человека. Он говорит о людях минувшего, которые в грохоте бурь боролись за то, чтобы жизнь стала такой полной и счастливой, какой знают ее люди, сидящие в Хрустальном Дворце. И вдруг одна гордая, строгая девушка, сидевшая рядом с оратором, заплакала, не стыдясь своих слез. Ей было жаль, что она не жила в то время, когда приходилось сражаться и строить, свершать великое!
– Это были бы вы?
– Да, я.
– Возможность свершать великое будет всегда.
– Будет! И я обо всех сужу но их стремлениям свершать великое. – Она посмотрела на Федора сверху вниз.
– Не по стремлениям судите. По делам, – недовольно заметил Федор.
– Всякое дело порождается замыслом, стремлением. Скоро вы услышите о таких планах, о которых ни вы, ни кто другой в Арктике даже не подозревали.
Федор догадался, о чем идет речь, и, спокойно выпустив клуб дыма, спросил:
– Что же Алексей выдумал?
– Мне казалось, этот вопрос вы зададите раньше. Не стану вас поражать, капитан. Оставлю эту возможность Алексею, Впрочем, Федя, – вдруг совсем простым заду гневным голосом сказала Женя, дотрагиваясь до локтя Терехова, – я очень хочу, чтобы Алеша получил поддержку полярного моряка. Очень хочу! Разве сейчас свершать великое не труднее, чем будет через тысячу лет, когда вы подняли бы тост за героев минувшего?
– Все понял.
– Мы отправляемся на новую, еще не сданную в эксплуатацию, трассу метро. Я звонила Алеше, он ждет нас на станции Светлой, – говорила Женя, перейдя на деловой тон. – Алеша предупредил, чтобы нас пропустили. Надеюсь, у вас найдется время для старого друга? Алеша ведает на строительстве туннелей замораживанием грунтов.
– Вроде меня. С холодом имеет дело!
Встав на один из многочисленных широких эскалаторов, Женя и Терехов спустились глубоко под землю.
Они оказались на центральной платформе огромного, залитого солнечным светом зала, разделенного на три части двумя рельсовыми путями.
Стены станции напоминали сплошные матовые окна. Снаружи слышались приглушенные звуки города – голоса, шорох шин, – и золотыми, лучами лился солнечный свет.
– Не пойму, – признался Федор. – Как будто спускались, а попали на поверхность!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
