В один из теплых летних вечеров, на праздник тела Господня, Магдалена по обыкновению, как почти каждый вечер, была в фургончике Рудольфо. И тут произошло нечто странное, нечто, что впервые вынудило Магдалену задать ему вопрос. Была уже ночь, и они сидели при свете свечи на целомудренном расстоянии, словно дети, страшащиеся собственной смелости. Неожиданно в дверь вагончика постучали.
Рудольфо, казалось, был не расположен реагировать на стук, даже после того, как стук стал громче. Канатоходец не привык принимать незваных гостей в своем жилище. Потом снаружи донесся глухой голос, медленно, словно в глиняный кувшин, произнесший:
— Сатан адама табат амада натас.
Магдалена удивленно посмотрела на Рудольфо и спросила, понимает ли он, что все это значит. Услышав странные слова, гот побледнел и вперил немигающий взгляд в противоположную стену с книгами, словно чужая сила овладела им. Хотя Магдалена была не в состоянии вникнуть в смысл непонятных слов, звуки магической формулы будто повисли в воздухе, как заклинание, врезаясь в сознание.
С вымученной улыбкой Рудольфо попытался успокоить Магдалену, но оставил свое намерение, когда девушка с нажимом вновь произнесла:
— Рудольфо, что все это значит?
Стук возобновился, и загнанный в угол Рудольфо вскочил, схватил Магдалену за руку и подтолкнул ее к двери.
— Я тебе все объясню, — шепнул он сдавленным голосом. — Потом. Пожалуйста, уйди сейчас!
Магдалена не видела причины возражать, хотя ситуация показалась ей странной и жутковатой. На ступеньках фургона стоял рослый мужчина в просторной дорожной накидке. Когда узкий луч света из фургона упал на его лицо, мужчина стыдливо отвернулся. Преодолев четыре ступеньки двумя размашистыми шагами, он исчез в фургоне канатоходца.
В монастыре Зелигенпфортен, где в определенные часы было запрещено разговаривать, монахини позволяли себе подслушивать чужие разговоры, воспринимая это как приятное развлечение. У некоторых это превращалось в страсть сродни греховной жизни в городе порока Содоме на Мертвом море. Магдалена не была исключением. А потому, не дойдя до места своей ночевки, она тут же вернулась назад и, не в силах совладать со своим любопытством, пристроилась под единственным окошком фургончика Рудольфо.
Она стала свидетельницей бурного разговора, легшего скорее бременем ей на сердце, чем доставившего удовольствие. Слова, долетавшие до ее ушей, были овеяны тайной и звучали устрашающе, как «Откровение» Иоанна Богослова. Видения любимого ученика Господа, которому повсюду мерещились изрыгающие огонь мифические животные и одухотворенные ангелы, чьи словеса были не в состоянии расшифровать даже ученые толкователи Библии, всегда казались Магдалене плодом разгоряченного воображения сумасшедшего, и даже с детства привитая вера не смогла переубедить ее.
Странные слова, благодаря которым незнакомец открыл перед собой двери жилища Рудольфо, поразительно походили на загадки, что задавал в своем «Откровении» апостол.
— Кто вы? — услышала она голос Рудольфо. — Назовите свое имя! Я имею право узнать его. Ибо вы, очевидно, один из «девяти». Во всяком случае, вы произнесли тайную формулу Незримого.
Незнакомец ответил своим глухим голосом:
— Тогда называйте меня Децимус. Как вам присвоено имя Квартус, Четвертый, так я буду Децимусом, Десятым.
— Вы дурачите меня!
— Ни в коем случае.
— Есть лишь девять Незримых, пребывающих среди живых.
— Знаю. Я хотел лишь продемонстрировать вам, что посвящен во внешние обстоятельства, окружающие ваш тайный союз, но при этом не имею понятия о тех знаниях, которые вы храните.
— И на чем основывается ваше, скажем, полузнание?
— Это мы тоже не будем обсуждать, как и мое имя. Итак, называйте меня Децимус.
— Ну хорошо. Так что же привело вас ко мне в столь поздний час? Вы меня действительно заинтриговали.
Повисла долгая пауза, словно незнакомец собирался с мыслями. Наконец он произнес:
— Я бы хотел предложить вам сделку. Выражаясь точнее, речь идет о деньгах, больших деньгах. Не отказывайтесь сразу от моего предложения. Сначала выслушайте меня.
— Ну так говорите, в конце концов!
— Нас ждут плохие времена. После того как дворянство и духовенство разбили мятежных крестьян, в городах и деревнях осталось мало продовольствия. Никто сейчас не желает смотреть на циркачей и платить им деньги. Пусть это всего лишь пара крейцеров, которые вы просите за свой цирк. Осень и зима не заставят себя долго ждать. Боюсь, что голод и холод долгое время будут единственными зрителями — вашими и вашей труппы. При этом вы владеете богатством, способным мгновенно избавить вас от необходимости странствовать по городам и весям, зарабатывая не признание и славу, а хулу и издевки.
— Мне кажется, я догадываюсь о цели вашего визита и говорю «нет» еще до того, как вы выказали свое желание.
— Погодите!
Сердце Магдалены было готово выпрыгнуть из груди. Она даже отдаленно не представляла, о чем идет речь. До нее донесся характерный звон, как если бы незнакомец бросил на стол кошелек с деньгами.
— Тысяча золотых дукатов, если вы раскроете мне место, где хранятся девять книг. И одновременно сделаете меня своим преемником.
— То есть вы хотите стать одним из Девяти Незримых.
— Разумеется.
— Но я еще жив! Хотя вы — по неизвестным причинам — знакомы с союзом, как если бы были одним из Девяти Незримых. Однако же от вас, вероятно, укрылось, что один может занять место другого лишь после его кончины. И хотя я чуть ли не каждый день рискую головой, в мои планы не входит прощаться с жизнью в ближайшее время.
— Господь с вами, Великий Рудольфе! У меня и в мыслях не было желать вам смерти. Вам всего лишь надо сделать меня посвященным — десятым в кругу, Децимусом, как говорим мы, латиняне.
Тут Рудольфо рассвирепел. Судя по звукам, он вцепился пришельцу в горло, и Магдалене стало страшно. Еще не хватало стать свидетельницей убийства. Дрожа всем телом, она сложила ладони и прижала их ко лбу.
— Исчезни! — заорал Рудольфо вне себя от гнева. — Исчезни и никогда больше не являйся ко мне, а не то…
— А не то что?
Наступила тишина, жуткая тишина. Магдалене она показалась вечной. Неожиданно дверь распахнулась и одетый в черное чужак вывалился из вагончика. Он еще раз обернулся и крикнул:
— На случай, если вы все же передумаете, знайте: вы найдете меня завтра в это же время на развилке в направлении Миттельберга, это как раз в миле отсюда. Там есть охотничья вышка, с которой при полной луне хорошо просматриваются луга в долине Майна. Обдумайте еще раз дело, запомните: тысяча золотых дукатов!
Его последние слова были едва различимы, поскольку таинственный незнакомец побежал с такой скоростью, что его черная накидка надулась, словно парус на ветру. Не успела Магдалена опомниться, как тусклый лунный свет поглотил его, словно потустороннее явление, растворившееся в воздухе.
Магдалена была чересчур взбудоражена, чтобы отправляться в свой вагончик. Обрывки мыслей вспышками молний мелькали у нее в голове: Девять Незримых, таинственное сокровище — девять книг, за которые чужак был готов выложить тысячу золотых дукатов. А еще в голове застряли фрагменты магической формулы: сатан… адама… амада…
С помощью этой формулы незнакомец дал опознать себя и по крайней мере обеспечил себе вход в жилище Рудольфо. Пароль тайного союза или дьявольское заклинание?
Впервые увидев в Вюрцбурге, как Рудольфо балансирует на канате, Магдалена не могла избавиться от ощущения, что это был кто-то другой. Застывший, немигающий взгляд, механические движения и вызывающая уверенность его выступления зародили в ее душе подозрение, что Рудольфо одержим дьяволом. С тем Рудольфо, которого она узнала, приходя к нему по ночам, канатоходец не имел ничего общего. Сатан… адама… амада…
Ее скромных познаний в латыни, намного, впрочем, превосходивших багаж знаний большинства священников, не знавших ничего, кроме «Dominus vobiscum», то есть «Господь с вами», хватило, чтобы прийти к выводу: это была не латынь, скорее дьявольское заклинание какого-то таинственного братства. Магдалена опустилась на землю под кленом и глубоко задумалась.
Ночь была теплой. С деревьев, обрамлявших извилистый берег реки, доносилось уханье сыча. Напрасно пыталась Магдалена прогнать мрачные мысли о дьяволе и преисподней и переключиться на более приятные, пусть даже греховные мысли о мужчинах. В этом она не слишком преуспела. Перед ее мысленным взором неизбежно появлялся Рудольфо со своим пронзительным взглядом, который она не могла выдержать.
На востоке уже забрезжил рассвет, когда девушка в задумчивости добрела до лагеря артистов. Спать она уже не хотела, хотя в ее состоянии это было бы, наверное, самым правильным. Она стыдливо избегала Мельхиора, с которым по-прежнему жила в одном вагончике.
