8
В дверь трижды постучали. Звук замер при звуке отпираемой щеколды – одной из трех. Челси поспешила откинуть другие две задвижки, чтобы впустить долгожданного гостя, Брайана Кэллоуэя. Он пришел на пять минут раньше и, естественно, застал ее в ванной. Она как раз думала о том, что их ждет на предстоящих репетициях, радуясь своему счастью играть на Бродвее. Внутренний голос говорил Челси, что наконец-то заветная дверь к славе распахнулась перед ней, осталось в нее только войти. А молодой симпатичный актер, стоящий на пороге, мог составить ей прекрасную компанию.
Урчание стекающей воды сопровождалось гулом старых труб, пока наполнялся бачок. Казалось, этот отвратительный шум, разносившийся по всей квартирке, никогда не прекратится. Челси еще несколько мгновений подождала у двери в надежде, что он наконец стихнет, и отбросила блестящую металлическую цепочку, безвольно повисшую на ободранной двери. В последний момент Челси поспешно выдернула из джинсов ярко-желтую рубашку и молниеносным движением распушила волосы, лишь после этого открыв дверь.
Слабый свет едва освещал переднюю.
– Привет! Ты дома? – обрадовался Брайан и переступил порог. Под мышкой он держал драгоценную копию пьесы. – Я уже было решил, что что-то перепутал и тебя нет дома.
– Как видишь, ты ничего не перепутал, – с улыбкой ответила Челси. – Заходи.
Брайан вежливо кивнул и вошел в крошечную квартирку с высокими облупившимися потолками и незамысловатой обстановкой. Дом, построенный еще до Великой депрессии, был старым, но поддерживался в приличном состоянии. Квартира, занимаемая Челси и ее подругой, оказалась на редкость опрятной и уютной. У большого окна по левой стене помещался видавший виды просторный диван. На деревянном ящике пристроился маленький черно-белый телевизор с антенной в форме смешных заячьих ушей. Солдатский сундучок, притулившийся рядом с диваном, был приспособлен под кофейный столик. У противоположной стены возвышался импровизированный книжный шкаф, заполненный очаровательными безделушками и коллекцией статуэток. Лишь нижние полки отводились непосредственно под книги. В дальнем углу располагалась небольшая кухонька с раковиной, холодильником и узкой стойкой, одновременно служившей и столом, и перегородкой.
Рядом, в нише, помещался обеденный стол с тремя стульями, раскрашенными цветочками и с металлическими ножками светло-зеленого цвета. Стол украшал букетик цветов, изготовленных из тонкого шелка.
Деревянный пол был покрыт столькими слоями мастики, что потерял свой первоначальный цвет, став неестественно темным. Повсюду были разложены цветные коврики. Дверь в крохотную ванную комнату была приоткрыта, и там горел свет. Брайан успел заметить, что миниатюрные размеры ванной комнаты все же позволяли уместить в ней всевозможные банные штучки. Две другие двери, очевидно, вели в спальни.
– Если хочешь, мы могли бы порепетировать у меня, – нерешительно предложил Брайан, боясь обидеть хозяйку. – У тебя ведь есть соседка, и все такое. Да?
Челси прикрыла входную дверь и защелкнула задвижку.
– Все в порядке. Ронда по субботам работает. Она вернется не раньше шести.
Брайан взглянул на часы. Было без двух минут час. Все утро ему пришлось провести в драматической школе, репетируя со студентами.
– Ну так времени у нас больше чем достаточно. Мы успеем пройтись по тексту.
– Ну вот и отлично. – Челси указала ему на диван. – Садись. Хочешь чего-нибудь выпить? Есть кола и пиво.
– Нет, спасибо. – Брайан сбросил ветровку и аккуратно разложил на коленях пьесу.
Челси устроилась рядом с Брайаном, который в данный момент занимал ее куда больше, чем работа.
– Так во сколько ты вчера вернулся с вечеринки?
– Около девяти. – Брайан перевернул титульный лист и принялся листать пьесу. – Сегодня в восемь утра я уже должен был начать урок.
– Ах да, ты же учитель, – кивнула Челси. – Ну и как прошел урок?
– Не хуже обычного. – Брайан пожал плечами. – Ребята разучивают роли, но пока больше дурачатся, чем вникают в пьесу.
– И ты не орешь на них? – Ей припомнился психопат, обучавший ее драматическому искусству в школе: за любой промах или ошибку ученик рисковал получить удар теннисным мячом.
Брайан отрицательно покачал головой и откинул упавшую на лоб прядь волос.
– Я же не идиот. Пусть они сперва выпустят энергию, побесятся, а потом мы приступим к серьезной работе. Они ведь не профессионалы, а просто дети. И пусть они еще немного побудут детьми.
Челси осуждающе взглянула на Брайана.
– А не стоит ли дать им почувствовать, что такое настоящая работа?
– Зачем? – Его голубые глаза смотрели весело и простодушно. – Достаточно и того дерьма, с которым они постоянно сталкиваются в школе и дома. Некоторые из них уже работают. Для многих мои занятия – единственная отдушина. И пускай себе на моих уроках они веселятся, играют и смеются, если им хочется. – Брайан задумался. – Невыполнимые, чрезмерные требования действуют на детей так же пагубно, как физические наказания. Я не имею права подвергать их такому испытанию. – Брайан снова улыбнулся. – Мои репетиции для них – это мир фантазий. Да и для меня, пожалуй, тоже, – закончил он, смущенно опустив глаза.
Челси даже стало жаль, что в школе у нее не было такого учителя, как Брайан Кэллоуэй. Она потянулась к столику и взяла папку со своей ролью.
– Да, но мы – профессионалы, и поэтому нам пора работать.
– Точно, – согласился Брайан.
Они окунулись в текст Артура Трумэна, штудируя слова и диалоги, отрабатывая интонации и реплики. Про себя Челси решила, что Брайан Кэллоуэй ей определенно нравится. Вскоре она заметила, что он почти не заглядывает в текст. Челси была поражена – он выучил роль всего за неделю. Брайан с извиняющейся улыбкой раскрыл свою тайну: «проклятая» фотографическая память. Умение мгновенно запоминать – благо, если оно сопровождается умением забывать. Однако несмотря на то, что Брайан почти наизусть знал свою роль, вел он себя очень скромно, предупредительно. Он работал чрезвычайно терпеливо и основательно, в том темпе, который лучше всего подходил Челси. Чувствуя такое отношение, Челси справилась со скованностью и даже попробовала экспериментировать. Добравшись до середины второго действия, оба неожиданно остановились и после паузы расхохотались.
– Так. Наша важнейшая сцена. Мэтью Кровелл, очарованный художественным талантом Джулии, пытается вызвать ее на откровенный разговор и в то же время борется со своими чувствами к ней.
– Но… – задумчиво произнесла Челси, – мне показалась, что поначалу он ей совсем не понравился. Брайан повернулся к Челси и покачал головой.
– Я думаю, ты не права. Он ей нравится. Только она не признается себе в этом до тех пор, пока они не сталкиваются лицом к лицу.
– Тогда почему же она так резка с ним? – настаивала Челси.
– Потому что поначалу она не признается в своих чувствах даже самой себе. – Брайан продолжал объяснять, активно жестикулируя. – Поняв, что любит его, она не сразу поддается своим чувствам.
Челси с улыбкой посмотрела на Брайана.
– Разве?
Во взгляде Брайана читалось неподдельное удивление.
– А что, ты не согласна?
Челси вздохнула, но настаивать не стала и лишь тихо заметила:
– Все равно решать будет Джун Рорк. Но пока мы можем придерживаться этой точки зрения.
– Ну и отлично. Я начну с того места, где Мэтью любуется скульптурой. В авторской ремарке сказано, что это абстрактная композиция, высокая и остроконечная, с как бы подтаявшим основанием. Да, интересно было бы взглянуть на нее. – Брайан откашлялся, перевел дыхание, и через мгновение его голос зазвучал совершенно неузнаваемо, с неожиданно язвительными интонациями: – И что вы хотели этим сказать, мисс Портер?
Челси подняла глаза от текста и задумчиво произнесла:
– Как ты думаешь, он действительно так нелепо ведет себя вначале? Или ему просто любопытно? Возможно, он просто хочет завязать разговор. Ведь он к ней неравнодушен, верно?
Брайан на минуту задумался.
– Да, возможно. Давай попробуем оба варианта. Начинай свою реплику.
Челси поискала глазами нужную реплику.
– Я назвала эту композицию «Точный удар».
– Почему? – спросил Брайан.
– Она олицетворяет страдание, боль от удара, – ответила Челси.
– Страдание? – озадаченно переспросил Мэтью Кровелл – Брайан.
– Вы ведь служите в полиции, детектив Кровелл. Вам хорошо известно, что такое страдание, сопряженное с актом насилия. – Челси говорила медленно, как бы примериваясь к незнакомым словам. – Но вы видите только раны, видите внешнюю сторону преступления. Страдание – это когда кинжал разит в самое сердце. Когда преступник жестоко бередит рану. Вот такой удар и есть настоящее страдание. – Челси нахмурилась и, не удержавшись, вышла из роли: – Чепуха какая-то!
