Долгими зимними вечерами было поначалу довольно тоскливо, но потом у него появился Тимка, Тимофей. По ветпаспорту — Тамерлан Хан, сын старикова алабая.
Раньше Тихон алиментных щенков не брал, но, предвидя одиночество и тоску Кирилла, выбрал самого крепкого и сильного.
Так в избушке затопотал неуклюжий медвежонок с обрезанными ушками и хвостиком.
Который к лету вымахал почти с папашку. С мозгами, конечно, у него пока не всегда складывалось, но это — вопрос времени.
Глава 16
Весной Кирилл впервые в жизни занялся огородничеством, и теперь у него были свои овощи и зелень. Дед Тихон подарил ему ружье и научил охотиться, вокруг было много грибов и ягод, километрах в трех обнаружилось лесное озеро, переполненное рыбой.
В общем, жизнь постепенно наладилась. Кирилл посвежел, окреп, постоянные тренировки вернули рельефность мышцам, простая здоровая пища окончательно очистила организм, о чае, кофе и сигаретах он уже не тосковал, приохотившись к травяным настоям.
Бурлящая энергия переполняла тело, требовала выхода, действий, азарта. Частично удавалось выпустить звенящий поток через небольшие дверцы с надписью «охота» и «рыбалка», но этого было мало.
А еще… Почти каждую ночь ему снилась Лана, сны становились все откровеннее, все реалистичнее. Там, во сне, женщина‑радуга смеялась, пела, любила. Его, Кирилла, любила нежно и страстно. Такого влечения Кирилл не испытывал никогда. Там, в прошлой жизни, все было гораздо техничнее. Сексуального опыта у него было более чем достаточно, Кирилл умел доставить удовольствие партнерше, не забывая о себе.
Но сейчас, во сне… Меньше всего он думал о технике секса и точке G, он растворялся, улетал и — просыпался с рвущимся наружу сердцем, мокрый от пота.
А потом вспоминал, что сейчас, в этот момент, его половинку, его радугу Лану, возможно, пользует мерзкий липкий жиртрест…
Тимка, привыкший к выходкам хозяина, уже даже не выбирался из своей будки, продолжая спать, когда тот посреди ночи вылетал во двор и начинал остервенело избивать обмотанный тряпьем столб.
Успокоительные сборы деда Тихона помогали мало. С каждым днем жизнь отшельника напрягала Кирилла все сильнее. А осознание собственной никчемности становилось все мучительнее.
Что там говорил старец Никодим? Что он, Кирилл, должен жить, потому что нужен здесь? Кому он нужен в этой глухомани? Зачем?
Чтобы хоть как‑то израсходовать переполнявшую его энергию, Кирилл вместе с Тимкой отправлялся в двух‑трехдневные походы, исследуя окрестности. Разузнав у деда Тихона, где находятся обжитые людьми места, он уходил в противоположную сторону, забираясь все дальше в чащу. Чего‑чего, а леса в этой местности хватало.
С собой он брал только спички, соль и хлеб. Ну и охотничье ружье, разумеется. И нож. И моток лески. И фонарик.
Этого было достаточно. Ни он, ни Тимка голодными в таких вылазках не оставались. Алабай, шалопаистый дома, в лесу становился надежнейшим охранником и помощником. Он не ломился с шумом сквозь заросли, распугивая дичь в радиусе трех километров, нет, гигант двигался абсолютно бесшумно, внимательно присматриваясь и принюхиваясь. И на рыбалке не плюхался в воду, а либо спал в тенечке неподалеку, либо исследовал окрестности, никогда не отходя от хозяина слишком далеко.
Так было и на этот раз. Погода в конце июля стояла великолепная. Она, погода, не только стояла, но и кружилась, летала, играла с солнечными зайчиками, пляшущими на макушках лениво отбрыкивающихся от легкого ветерка волн.
Путешественники впервые ушли так далеко от дома. А чего сидеть на одном месте, когда нет дождя, когда солнце не жарит, а ласково греет, когда лес буквально переполнен жизнью!
Заблудиться Кирилл не боялся, он прекрасно ориентировался в лесу. К тому же здесь, вдали от людей, вдруг обнаружились и развились способности, которые, видимо, и имел в виду дед Тихон, говоря, что Кирилл «из наших». В народе этих «наших» называли ведунами, знахарями и гадалками (иногда и ведьмами, правда), а в научном мире — экстрасенсами.
Нет, чужие мысли Кирилл не читал и предметы взглядом не двигал. А вот чувствовать эмоции других людей и передавать свои он, как оказалось, умел. Боль, страх, ненависть, покой, радость, восторг — весь спектр эмоций и чувств, до мельчайшего оттенка, мог теперь ощущать Кирилл. Для этого ему вовсе не надо было находиться рядом, он «слышал» человека на расстоянии. И поэтому свободно разгуливал теперь по лесу, не опасаясь напугать какого‑нибудь бедолагу своим внезапным появлением. Любое разумное существо засекалось издалека, и Кирилл сворачивал в сторону.
От нечего делать он тренировал свои способности, стараясь увеличить радиус, так сказать, действия и улучшить восприятие. А еще — общаться с Тимкой на уровне тех же самых эмоций и чувств. Успокаивать пса не только голосом, но и делясь с ним своей уверенностью, передавая ему любовь и ласку.
И хотя ситуаций, в которых это умение может понадобиться, не было и не предвиделось, делать‑то все равно нечего.
Кирилл начал заниматься с Тимкой практически с момента появления карапуза в его избушке, и в итоге душа пса стала частью души хозяина.
Вот только на охоту он ходил теперь исключительно ради пищи, а не ради развлечения. И старался сразу убить дичь, не доставляя ей лишних страданий.
И сейчас часть души куда‑то тихо слиняла, оставив хозяина наслаждаться рыбалкой.
А наслаждаться было чем. Отправившись три дня назад в очередную исследовательскую экспедицию, Кирилл с Тимкой не стали возвращаться после первой, максимум — второй ночевки, а продвигались все дальше. Очень уж красивые места вдруг обнаружились: высоченные мачтовые сосны, никакого бурелома и цеплючих кустарников, лишь изумрудно‑зеленая трава да изредка — кудрявый подлесок. А еще — притаившиеся россыпи грибов и ягод, следы непуганого зверья — зачем возвращаться, еще успеем!
И они шли все дальше, пока на третий день не пришли к симпатичному лесному озерцу, потерянным зеркальцем великана поблескивавшему среди сосен. Чистейшая вода, небольшой природный пляжик с пологим спуском, да к тому же так удачно сросшиеся две сосны, образующие небольшую пещерку — лучшего места для привала не найти.
Кирилл проснулся еще до рассвета, быстро смастерил удочку, нашел подходящее дерево, из‑под коры которого были выковыряны несколько возмущенных гусениц, и, когда солнце только сдувало утренний туман с поверхности озера, надергал уже несколько рыбешек.
Разбалованный Тимка сырую рыбу есть не стал и отправился на разведку. Вдруг неведомые злыдни на его драгоценного хозяина покуситься решат? Надо покусать их первым.
Алабая не было довольно долго. Кирилл успел не только нарыбачиться, но и запечь рыбу в костре, когда пес появился на грани восприятия.
Тимка был еще довольно далеко, но Кирилл сразу почувствовал его странное возбуждение. Пес был чем‑то очень взволнован и чуть‑чуть — озадачен. Но взволнован все же больше.
Да так, что мчался к хозяину со всех лап, не разбирая дороги и с шумом проламываясь сквозь кусты.
Кирилл выложил оставшуюся после его завтрака рыбу на большущий лист лопуха и решил немного позагорать, дожидаясь возвращения бродяги.
Минут через десять ментальный шум сменился реальным, даже земля слегка подрагивала. Вернее, поначалу слегка, но, чем ближе приближался пес, тем сильнее сотрясалась земля. Интересно, сколько баллов по шкале Рихтера спровоцировал финальный выпрыг Тимки?
Во всяком случае, Кирилла этот прыжок буквально подбросил.
— Эй, эй, потише, слонопотам бесхвостый, — проворчал он, нехотя поднимаясь. — Посмотри, что ты со своим завтраком сделал! Хозяин, значит, старается, рыбу ловит, потом чистит, потом готовит, на лопушок старательно складывает, чтобы у песика песок на зубах не скрипел, и что? Одна свинская лохматая глыба вламывается в Эдем и затаптывает своими лапищами свою еду! И кто, получается, хозяин?
Тимка, для которого пожрать было самым главным жизненным приоритетом, впервые не обратил внимания на вкусно пахнувшую рыбу. Он нетерпеливо перебирал лапами, жалобно поскуливал и, оглядываясь на хозяина, порывался бежать обратно.
— Ты что, зовешь меня куда‑то? — Кирилл присел перед алабаем на корточки и, обхватив ладонями морду пса, заглянул ему в глаза. — Для начала сядь и постарайся успокоиться. Вот так.
И — глаза в глаза — направил Тимке умиротворенность:
— Сейчас ты угомонишься и просто посидишь, а я тебя послушаю. Да, я уже понял, надо идти, и мы обязательно пойдем, но я должен кое‑что уточнить.
Так, что тут у нас, по очереди проявления. Удовольствие, спокойная радость, любопытство, настороженность, удивление, жалость, гнев, снова жалость. Ничего себе коктейльчик! Это что ж такое обнаружил Тимка в глухой глуши?
