— У нее было еще мало времени… Ужасно. — Она рассмеялась. — Прости, мама, но, согласись, тебе уже через минуту хочется убежать из моего кабинета.
— Я стараюсь. Но, видимо, безуспешно, — сказала Пилар, вставая со стула.
— Мама…
— Все в порядке. Думаю, для всех будет лучше, если я сложу с себя свои нынешние обязанности. Прошу меня извинить.
— Я с ней поговорю. — София поднялась, чтобы идти за матерью.
— Не надо, — остановила ее Тереза. — Сначала закончим совещание.
Ей понравилась непокорность дочери. Наконец-то Пилар проявила характер.
Справившись у Марии, где может быть Пилар, Дэвид направился в оранжерею. Надев фартук и перчатки, Пилар пересаживала рассаду.
— Можно отвлечь вас на минуту?
— Времени у меня хоть отбавляй, — холодно ответила Пилар. — Я ведь ничего не делаю.
— Это в кабинете у Софии вы не делаете ничего такого, что приносило бы вам удовлетворение. Мне жаль, если моя оценка вас обидела, но…
— Но бизнес есть бизнес.
— Да, именно бизнес. Неужели вам действительно хочется сидеть за компьютером и подшивать бумаги?
— Я хочу чувствовать себя полезной. — Пилар стянула перчатки. — Мне надоело ощущать себя ни к чему не годной.
— Значит, вы плохо меня слушали.
— Почему же, я все слышала. От меня требуется быть обаятельной и элегантной.
Она повернулась, чтобы уйти, но Дэвид взял ее за руку, а когда она ее вырвала, схватил за другую.
— Отпустите меня!
— Отпущу. Но сначала договорю. Обаяние — это талант. И быть элегантным тоже не каждый умеет. Если вы думаете, что принимать экскурсантов и проводить дегустации — легкая работа, вы скоро убедитесь в обратном.
— Не надо меня учить.
— Судя по всему, надо.
Пилар вспомнила, как он обошелся с Тони на рождественском вечере. Сейчас Дэвид разговаривал с ней тем же холодным, сухим тоном.
— Должна вам напомнить, я не ваша подчиненная.
— Должен вам напомнить, по существу я — ваш начальник.
— Убирайтесь к дьяволу.
— Боюсь, у меня нет времени для путешествия в ад, — спокойно ответил Дэвид. — Я предлагаю вам заняться делом, в котором будут востребованы ваши способности. Меня просто злость берет, когда я смотрю, как вы себя заживо хороните.
— Вы не смеете так говорить. Ваше положение в компании не дает вам право на жестокость.
— И на это мое положение тоже не дает мне права, — сказал он и притянул Пилар к себе.
Она была слишком потрясена, чтобы его остановить. Когда Дэвидд ее поцеловал, они забыли обо всем. Кровь мощной волной бросилась в голову, сердце затрепетало в предвкушении блаженства.
— Что мы делаем? — еле слышно спросила Пилар.
— Об этом мы подумаем потом.
Дэвид не мог остановиться. Он уже начал снимать с нее свитер. Дождь стучал по стеклянной крыше, теплый, влажный воздух был пропитан ароматами цветов. Дэвид не помнил, когда в последний раз им овладевала такая яростная страсть.
— Пилар, позволь…
Она отстранилась. Блаженство сменилось страхом.
— Я к этому не готова, Дэвид. Я…
— Мы уже не дети.
— Совершенно верно. Мне сорок восемь, а вам, Дэвид… В общем, вы моложе.
Он не предполагал, что в подобной ситуации что-то сможет его рассмешить, но тут он рассмеялся:
— Несколько лет разницы — еще не повод.
— Это не повод, а факт. Так же как и то, что мы совсем недавно знакомы.
— Почти два месяца. Я не буду срывать с тебя одежду среди твоих торфоперегнойных горшочков. Тебе хочется чего-то менее шокирующего? Тогда я приглашаю тебя на ужин.
— Со смерти моего мужа прошло всего несколько недель.
Он взял ее за плечи:
— Пора бы тебе перестать прикрываться Тони Авано. — Он снова ее поцеловал. — Зайду в семь.
Стоя перед зеркалом, Дэвид завязывал галстук под пристальным взглядом Мэдди, лежавшей на отцовской кровати. По словам отца, они с мисс Джамбелли шли в ресторан поужинать и обсудить кое-какие дела, но галстук выдавал его с головой.
Мэдди еще не поняла, как она к этому относится. Но сейчас ее больше волновало другое, и она изо всех сил давила на отцовские чувства.
— Это способ самовыражения.
— Это негигиенично.
— Это древняя традиция.
— В роду Каттеров такой традиции не было. Я не разрешаю тебе прокалывать нос, Мэдслин. Разговор окончен.
Она вздохнула и сделала недовольное лицо. Прокалывать нос ей вовсе не хотелось, она всего лишь собиралась обзавестись третьей дырочкой в левой мочке. Но Мэдди знала: лучшая тактика — начать с заведомо невозможного.
— В конце концов, это мое тело.
— Нет, пока тебе не исполнилось восемнадцать, не твое.
— Тогда можно я сделаю татуировку?
— Ну конечно. В воскресенье мы все трое себя разукрасим. — Дэвид сгреб дочь в охапку и понес в коридор.
Каждый раз это грубоватое выражение отцовской любви наполняло Мэдди радостью.
— Если нельзя проколоть нос, можно мне сделать еще одну дырочку в левом ухе? Для маленькой сережки?
Остановившись у комнаты сына, он постучал.
— Сгинь, зануда.
Дэвид взглянул на дочь:
— Надо полагать, он имеет в виду тебя.
Распахнув дверь, он увидел, что Тео, развалившись на постели, говорит по телефону. Эта картина вызвала у него смешанные чувства. С одной стороны, он был недоволен, поскольку Тео явно еще не садился за уроки, а с другой — его не могло не радовать, что у сына уже появились друзья.
— Я тебе перезвоню, — пробормотал Тео в трубку. — У меня передышка, — объяснил он отцу.
— Ладно. Еды в холодильнике полно, на ужин разогреете что-нибудь в микроволновке. Не драться, не пускать в дом голых незнакомцев, не притрагиваться к спиртному. Пока не доделаете уроки — никаких звонков и никакого телевизора. Я ничего не забыл? Вернусь не позже двенадцати.
— Пап, мне нужна машина.
— Ага. А мне — вилла на Лазурном берегу. Что будем делать? Да, отбой в одиннадцать.
— Но мне действительно нужна машина, — крикнул ему вслед Тео.
Услышав, что отец уже спускается по лестнице, он выругался сквозь зубы, повалился на кровать и угрюмо уставился в потолок.
Мэдди покачала головой:
— Какой же ты кретин, Тео.
— А ты уродина.
— Если будешь к нему вот так приставать, у тебя никогда не будет машины. Хочешь, я помогу его уговорить? Но ты должен обещать, что двенадцать раз свозишь меня в торговый центр и не будешь при этом ворчать.
— Как ты можешь мне помочь, малявка?
— Сначала дай слово, а потом я тебе все объясню.
София думала не о винах, хотя перед ней и Тайлером стояли бокалы для дегустации, — она думала о мужчинах.
