Крючков начал с общего положения в стране и в мире, как будто хотел прочитать очередную политинформацию. Горбачев молча слушал, мрачнея все больше и больше. Новости были неутешительные. По прогнозам аналитиков, страны Восточной Европы, не связанные договором с Советским Союзом, запрещающим им вступление в НАТО, через несколько лет дружно войдут в эту организацию. Просчеты Шеварднадзе и самого Горбачева были более чем очевидны. Вместо того чтобы закрепить в двусторонних и многосторонних договорах твердые гарантии невступления бывших стран Варшавского договора в новые организации, лидеры Советского Союза позволили не только остаться в НАТО объединенной Германии, но и разрешили другим странам Восточного блока в будущем присоединиться к НАТО.
– Я все-таки тебя не понимаю, Владимир Александрович. – Горбачев традиционно обращался ко всем на «ты». – Получается, что не только Шеварднадзе, но и мы все прошляпили этот момент, недосмотрели. А где вы были? Почему не посоветовали? Почему промолчали? Где были наши члены Политбюро, почему они так не возражали против объединения Германии?
Крючков мог бы ответить, что вина за подобное положение лежит целиком на Горбачеве и Шеварднадзе, но не решился высказаться. Он знал, как именно проходили переговоры с немцами. Федеральный канцлер Германии Коль и его министр иностранных дел Геншер были готовы на любые уступки, на любые условия ради объединения их страны. Они понимали, что президент Франции Миттеран и премьер Великобритании Тэтчер категорически против подобного объединения. Англичане и французы слишком хорошо помнили уроки двух мировых войн, когда объединенная и мощная Германия была их главным соперником не только в Европе, но и во всем мире. Для немцев невероятным подарком стала позиция советских руководителей, рассуждавших о новых временах и «новом мышлении». Конечно, Горбачев ошибался. По-человечески он поступил замечательно – позволил объединиться разделенному народу в одну страну. Но как политик и государственный деятель оказался просто не на своем месте, так и не осознав, что в политике не всегда можно руководствоваться только гуманными соображениями и мотивами человечности. Его просчетами и ошибками в полной мере воспользовались сначала американцы, затем немцы, а позже и все остальные страны Восточной Европы.
Крючков имел полную информацию по немецкому вопросу и хорошо знал, как неприятно были поражены в европейских столицах подобной безвольной политикой Москвы. Но руководителем министерства иностранных дел был Шеварднадзе, который тоже считал необходимым демонстрацию «нового мышления». Если Горбачев просто не справлялся со своими обязанностями, не умея просчитывать варианты и анализировать ситуацию хотя бы на несколько ходов вперед, то Шеварднадзе в руководстве внешнеполитическим ведомством оказался самым большим провалом Советского Союза в его внешней политике.
Но отвечать подобным образом Крючков не мог и не хотел.
– Никто не думал, что наши бывшие союзники и немцы так быстро поменяют свои позиции, – осторожно сказал он. – Мы считаем, что еще можно обговорить наши особые позиции на переговорах с американцами. Особенно сейчас, когда им очень нужна наша поддержка в Кувейте.
– Это ты передай Бессмертных, пусть он с американцами договаривается, – посоветовал Горбачев. – Что у вас по выборам? Опять твои аналитики все и про всех знают? Наверное, уже посчитали, с каким процентом победит Борис Николаевич на выборах?
– Он может набрать больше пятидесяти процентов, – мрачно ответил Крючков, – мы регулярно проводим социологические опросы.
– А остальные ничего не наберут? Не смогут даже выйти во второй тур?
– У Николая Ивановича Рыжкова стабильный электорат около двадцати процентов. Может, чуть меньше. По нашим сведениям, хорошие шансы набрать больше пяти процентов имеют люди, впервые принимающие участие в республиканских выборах и не участвовавшие в прежних дебатах, – Жириновский и Тулеев.
– А Бакатин, значит, по-вашему, ничего не наберет? – неприятно поразился Горбачев. Рыжкова он не считал до конца своей кандидатурой, тогда как Бакатин был абсолютно его кандидатом.
– Не больше трех процентов, – с удовольствием ответил Крючков. Он не любил Бакатина, считая, что тот не имел права примыкать к демократам, будучи министром внутренних дел. – С погрешностью не больше одного процента, – добавил Крючков. – Наши аналитики считают, что даже генерал Макашов опередит его на этих выборах.
– Почему? – окончательно разозлился Горбачев. – Российскому народу не нужны порядочные и толковые политики?
– У него нет социальной базы, – пояснил Крючков. – Демократы и антисоветчики объединяются вокруг Ельцина, все, кто не желает поддерживать авантюристический курс нового российского руководства, будут голосовать за Рыжкова. У Тулеева свой, рабочий, электорат, у Макашова – свой, обиженные военные и их семьи. Даже новичок Жириновский имеет шансы получить голоса недовольных людей. А у Бакатина шансов гораздо меньше.
– Что значит обиженные военные? Ты о чем говоришь? – строго уточнил Горбачев.
Крючков понял, что невольно проговорился.
– Я говорю о семьях офицеров, которых мы спешно выводим из Восточной Европы, – пояснил он. – Пока военные городки не обустроены, будет много недовольных. Так всегда было. Жены офицеров не хотели уходить из Европы, – попытался сгладить он свою неудачную фразу. – Ведь там все удобно обустроено, жили в европейских странах, пользовались их благами…
– Они должны были понимать, что рано или поздно придется уходить, – махнул рукой Горбачев. – Я все хотел тебя спросить. Что это ты в последнее время постоянно каркаешь про распад страны? Как будто у нас других проблем нет. А у тебя сплошные донесения о том, как американцы готовятся к развалу нашего Союза. Я не могу вас понять. Вы сами мне докладывали, что визит Бориса Николаевича в Страсбург полностью провалился. Его там европейские парламентарии просто не приняли. А теперь вы говорите, что американцы хотят развала нашей страны. Мне Буш на нашей встрече у Мальты прямо так и сказал, что все это глупости и ненужные выдумки. Они нас поддерживают и будут поддерживать. Они даже прибалтийские республики не признают. Никто не признает до сих пор.
– У нас есть информация, поступающая по закрытым каналам, – понизив голос, сказал Крючков, словно в кабинете президента страны их могли прослушивать.
– Пора перестраиваться, – строго порекомендовал Горбачев. – Сейчас другие времена, холодная война закончилась. Мы сделали все, чтобы не допустить новой конфронтации и дать народам твердый мир. Поэтому хватит подсовывать мне ваши докладные о коварных замыслах американцев…
– Но наши сведения…
– Их нужно правильно оценивать, – перебил его Горбачев. – Конечно, у американцев есть свои интересы и всегда будут. Как и у нас. Но исчезла сама конфронтация, нас уже не разделяют непонимание и вражда. Посмотри, как к нам относятся немцы, они теперь наши главные кредиторы и готовы не жалеть денег на нашу перестройку…
Ему самому хотелось верить в то, что он говорит. Крючков не решился спорить. Он уже несколько раз сообщал абсолютно секретные сведения президенту страны, считая это своим долгом. Как бывший начальник Первого главного управления КГБ СССР, Крючков знал, что источник информации, который сообщает сведения в КГБ, абсолютно надежен. Это агент «Циклоп» – американский разведчик, высокопоставленный сотрудник ЦРУ Олдридж Эймс, завербованный советской разведкой. Эймс был руководителем группы по проблемам Советского Союза и сообщал в Москву абсолютно точные сведения. Но сам Крючков оказался в роли своеобразной пифии, которой никто не верит. Его попытка рассказать на закрытом заседании о планах расчленения Советского Союза вызвала непонимание и даже смех у депутатов, как и попытки объяснить все Горбачеву и руководству страны, также не встретившие поддержки.
Крючков оказался заложником собственной системы и своего имиджа. Прослуживший в КГБ почти четверть века, он пришел сюда вместе с Андроповым и дослужился до его должности. Крючков был абсолютным порождением советской системы. Выхолостивший в себе все нормальные человеческие чувства, адепт системы, принципиальный коммунист, добросовестный служака, он не мыслил своего существования вне этой системы координат. Всю свою жизнь он боролся за идеалы, которые к началу девяностых оказались высмеянными, оплеванными, растоптанными, оболганными. Крючков лучше других видел нараставшее разложение и распад прежде великой страны, понимал, какие роковые ошибки совершило советское руководство на международной арене, насколько непродуманными и непоследовательными были экономические реформы, проводимые в стране. И еще он получал информацию от своих агентов, легальных и нелегальных, платных и работающих на добровольной основе, по дипломатическим и другим каналам, и видел вопиющую разницу в подходах. Пока в Москве говорили о «новом мышлении» и перестройке, в западных столицах планировали новые акции, с учетом постоянно меняющегося места СССР в мире. И не скрывали, что дальнейшее ослабление Советского Союза будет использоваться ими в собственных интересах.
