— Вот ведь, черти, достают же где-то, — удивляется командир. — В городе не продавали ее лет пять, на корабль не получали месяцев восемь, а все сосут. Где же вы ее, старшина, все-таки достали?
— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, — уклоняется от прямого ответа старшина.
— Я вот проверю ваших друзей, — обещает командир. — Эти интенданты — как мыши, в каждом углу у них что-нибудь да припрятано.
Под шумок очищаю воблу. И верно, от соленого становится немного легче.
А за стеклом рубки качается полосатый океан, гюйсшток вычерчивает в небе замысловатые кривые. Волна то и дело окатывает палубу, и впередсмотрящий каждый раз отряхивается, как утка. Мне становится жаль его. Даже если мы и встретим другой корабль или обнаружим нарушителя наших морских границ в этом походе, то первым его заметит не впередсмотрящий. Радиометристы, сигнальщики, акустики прощупывают небо и океан намного дальше, чем можно увидеть простым глазом.
Но морскую границу охраняют пограничные корабли. А большой противолодочный корабль предназначен для того, чтобы обнаруживать и уничтожать подводные лодки. Вот бы и нам обнаружить чужую подводную лодку, притаившуюся в глубине наших территориальных вод.
Словно подслушав мои мысли, командир корабля, вроде бы ни к кому не обращаясь, говорит:
— К любому делу можно привыкнуть, хотя и не всякое можно полюбить. Но хорошо исполнять можно любое, если сознаешь его значимость. А в нашем деле главное вовсе не в том, чтобы задержать нарушителя, а в том, чтобы ни один чужой корабль не полез в наши воды. Не посмел. И никогда не смог…
Я понимаю, что эти слова предназначаются сейчас главным образом мне. Вроде бы ничего нового в них нет, об этом же нам не раз твердили и в учебном отряде. Но здесь, в океане, они звучат как-то более весомо.
— Разрешите я еще постою на руле, товарищ командир? — прошу я.
— Разрешаю.
Охрименков уступает мне место. Корабль опять начинает рыскать на курсе, но теперь я действую спокойнее и увереннее и постепенно приспосабливаюсь, картушка компаса тоже успокаивается, курсовая черта лишь слегка подрагивает возле цифры «45». Конечно, лежать на прямом курсе не то что проводить корабль через извилистую узкость, а все-таки приятно, что хоть что-то да я умею.
Сменившись с вахты, выбегаю на крыло мостика и смотрю на кильватерный след.
Он, конечно, не такой ровный, как у старшины второй статьи Охрименкова, но и не такой загогулистый, как в первый раз.
На палубе меня окатило водой. Спустившись в кубрик, переодеваюсь в сухое. Доставая из рундука носки, нащупываю на полочке боцманскую дудку. Потихоньку высвистываю «Захождение» и мысленно клянусь, что научусь водить корабль не хуже старшины.
В. Белозеров
АППЕНДИЦИТ
ОпасенДаже малый промах.ВодаТверда,Как антрацит…И надо ж так:Схватил старпома,Согнул в дугуАппендицит.
На стол, под скальпель…В медицинеПока другого средстваНет.Врач лодки —В лейтенантском чине —Единственный авторитет.
По боевому расписанью,Забыв про отдых,Каждый встал.МинерЛатинские названьяЗаносит в вахтенный журнал.
Жарища —Череп распирает:СофитВ пятьсот свечейПалит.
Лоб лейтенантуВытираетВ халате беломЗамполит.
«Щадящим» курсом,Дизелями,Наклоном легкимНа корму,Горизонтальными рулями —ВсеАссистируют ему.
НакрытыйПростыней стерильной,ВдыхаяНашатырный спирт,Старпом —По должности двужильный —Зубами,Как швартов,Скрипит.
Нашел!Чуть-чуть пинцет продвинул.ЛегкиПрикосновенья рук.Как невзорвавшуюся мину,Аппендикс«Вытралил» хирург.
…Старпом —Измучен и распарен —Потрогал бережно живот:— Спасибо, док,Ты — флотский парень…Не беспокойся —Заживет.
С. Каменев
УЛЬТИМАТУМ ШТУРМАНА ГОЛОВАНОВА
Рассказ
…Было бы лучше, если бы эту радиограмму не приняли. Но, видимо, радист пароходства был опытным. Прижав плотнее телефоны, он весь поглотился в слух — вызов был еле слышен. Сигналы то появлялись, то куда-то уплывали. Включив тумблер ограничителя помех, радист пароходства услышал вызов яснее. Тут же поставил номер радиограммы, начал заполнять бланк. Дав подтверждение на принятую радиограмму, радист пробежал глазами текст и вздрогнул. Машинально открыл ящик стола, вынул брошюру «Указания по организации судовой радиосвязи», волнуясь перелистал ее и, найдя раздел о кратких указаниях по радиообмену, прочел перечень сведений, которые запрещается передавать в эфир…
Капитан плотовода «Крылов» информировал начальника пароходства о том, что старший штурман Голованов самовольно покинул судно.
Вложив радиограмму в папку с надписью «Срочно», радист вышел из диспетчерской и заспешил к кабинету начальника пароходства. Без стука вошел, молчаливо положил на стол папку и вышел. Начальник, слушавший своего заместителя по перевозкам и движению флота, раскрыл папку…
— Николай Михайлович, у меня все, — почувствовав, что его не слушают, сказал заместитель.
— Хорошо, оставьте мне ваши записи, — думая уже о своем, попросил начальник. — Я разберусь.
Как только заместитель вышел, Николай Михайлович откинулся на спинку кресла, взглянул еще раз на текст радиограммы, встал и подошел к карте бассейна реки. Где-то здесь плотовод «Крылов», лидер соревнования, шел за рекордным плотом. О судне, его экипаже передавали по радио, печатали в газетах. Успехами плотовода интересовался министр. И тут такое ЧП.
Николай Михайлович сжал кулаки, резко разжал их и потер пальцами виски. Что и говорить, ни один навигационный год не проходит без происшествий. Все вначале идет хорошо — и раз… Попытался представить себе этого штурмана Голованова и не мог. Нажал кнопку селекторной связи.
— Василий Яковлевич, — обратился он к кадровику, — какие суда сейчас в районе «Крылова»?
— «Пламя» буксирует плот, на подходе буксировщик «Бойкий».
— Вы еще ничего не знаете про Голованова? — спросил он.
— Не-ет, а что?
— Да вот отмочил он тут. Захватите-ка его дело, пожалуйста, да зайдите ко мне.
— Хорошо, сейчас.
И вновь задумался, но теперь уже о другом, о пароходстве. Сравнить его нельзя ни с каким другим учреждением. Потому как в любом учреждении в нужный момент можно всех собрать сразу, а тут он один, суда разбросаны на тысячи километров друг от друга. Из пароходства идет координация их движения. Вот что случилось на «Крылове»? Почему в такой момент, когда весь экипаж на хорошем счету, когда список с их фамилиями отправлен в Москву для поощрения, случилось такое?
Тем временем кадровик, волнуясь, перелистывал личное дело штурмана Голованова. Убедившись, что оно аккуратно подшито, пронумеровано, встал из-за стола.
«Голованов, Голованов, что же ты натворил?» — терялся он в догадках, идя по коридору.
Навстречу попадались сослуживцы, здоровались, кадровик лишь машинально кивал в ответ головой. Беспокоила неизвестность. Он сам ведь направил Голованова на плотовод.
— Бойко! Там же матрос Бойко! Не он ли всему виной? — Кадровик вернулся назад, решив взять еще и дело матроса.
…Бойко был простым матросом речного пароходства, но его личное дело было пухлым, как рукопись романа: докладные капитанов, различные справки, объяснительные, выписки из приказов.
Проще было бы уволить его, материалов хватало, но оставался всего год до призыва его в армию. Жаль было парня.
Перед тем как войти в кабинет, Василий Яковлевич осмотрел себя, одернул китель.
— Разрешите, Николай Михайлович?
— Давайте, давайте. — Начальник пароходства нетерпеливо протянул руку. — А почему два?
— Второе матроса Бойко, — волнуясь, пояснил кадровик. — Мне кажется, что все могло произойти из-за него.
— Это почему же?
— Матроса Бойко штурман Голованов взял под свою ответственность. Мы его хотели увольнять, а он взял на исправление.
— Вот как? — Начальник удивленно покачал головой и стал листать дело. — Так натворил-то Голованов, а не Бойко. Он самовольно покинул судно. Один.
Кадровик лихорадочно вспоминал все прежние поступки штурмана и ничего понять не мог.
