— А где вы находились, мистер Уиггерс, когда это произошло?
— На бульваре Морриси. Точнее, на мосту у Малибу-Бич.
— То есть вы видели ракету, поднявшуюся на востоке и полетевшую на запад?
— Да. Скорее на северо-запад.
— Другими словами, ракета летела к вам?
— Нет, она летела к северу. Ощущения, что она летит на меня, не было.
— Я вот думаю, как вы могли видеть огненный хвост за ракетой.
— Источник пламени я не видел, инспектор. Только огненный хвост, уж не знаю, как его точнее назвать. Который вырывался из ее торца.
— Ясно. И Туберг тоже все это видел?
— Нет. Я ему сказал: «Смотри!» Рей клевал носом. Я резко затормозил, прямо на мосту. В лунном свете увидел инверсионный след самолета, реактивного самолета. Ракета с ним пересеклась. Она как бы нагоняла самолет.
— Ракета покинула инверсионный след?
— Нет. Не знаю. Все произошло очень быстро. Тут же небо осветилось вспышкой. Самолет взорвался. Взрыв этот разбудил Рея. Он подпрыгнул и спросил: «Какого черта?»
— Но ракету он не видел?
— Нет.
— Но вы пытались указать вашему спутнику, Рею Тубергу, на ракету еще до взрыва? Вы сказали ему: «Смотри?»
— Да.
— До того, как взорвался самолет?
— Да.
— Он это подтвердит?
— Уже подтвердил.
— Ясно, — кивнул Флинн. — И что, позвольте спросить, вы сделали после этого?
— Развернул машину, включил сирену и погнал в аэропорт Логана.
— Почему?
— Я вожу машину «Скорой помощи», инспектор.
— Ой! Как я мог это забыть. Но ведь взрыв произошел над заливом.
— Я знаю. Наверное, я действовал автоматически. Мы увидели, как взорвался самолет, поэтому и помчались в аэропорт. Между прочим, не напрасно.
— Из аэропорта вы кого-то увезли в больницу?
— Девушку. Девушку, которая собирала билеты у пассажиров, улетевших этим рейсом… как их называют… стюардессу. У нее был шок. Она то и дело теряла сознание. А когда приходила в себя, говорила одно и то же: «Дэрил Коновер, Дэрил Коновер».
— Наверное, из всех пассажиров она узнала только его.
— Мы отвезли ее в Массачусетскую центральную больницу. Я думаю, ей сделали укол транквизизаторов. Не знаю.
— Хорошо, мистер Уиггерс. — Наверху включили пылесос. — Представители Комитета авиационного контроля заявили сегодня, что взрыв произошел на борту самолета. В грузовом отсеке. Они в этом абсолютно уверены.
Уиггерс молча смотрел на Флинна.
— Что вы на это скажете?
— Ничего, — ровным голосом ответил Уиггерс. — Инспектор, я ничего не понимаю ни в ракетах, ни в самолетах.
— Вы отвечаете только за то, что видели собственными глазами, так?
— Я отвечаю только за то, что я, как мне представляется, видел. Воображение может выделывать всякое. Некоторые настаивают, что видели летающие тарелки.
— Вы когда-нибудь видели летающую тарелку?
— Нет.
— Скажите мне, мистер Уиггерс, как газеты узнали о том, что вы видели ракету?
— В аэропорту. Там уже собрались репортеры. Я и сказал, что видел, как в самолет попала ракета. Я думал, другие люди тоже видели ракету. И они все подлетели ко мне.
— Не прошло и часа, как боевые корабли вышли в море.
— В последние… сколько прошло времени? Двадцать четыре часа… тридцать шесть? Я все время жду, что кто-то еще подтвердит мои слова. Скажет, что видел ракету.
— Вы чувствуете, что поставили себя в глупое положение?
— Естественно, чувствуешь себя дураком, если во всем мире ты один видел что-то особенное. Я словно встал на одну доску с теми, кто утверждает, что видел летающие тарелки.
— Похоже на то.
Уиггерс потер виски, пожал плечами.
— Но я видел ракету.
Глава 17
— Так вот, Коки, — Флинн уселся за свой стол. — Этим утром я пригладил перышки Гроуверу, насколько он мне это позволил, посетил несколько ломбардов, осмотрел куски и кусочки самолета, допросил сотрудника «Зефир эйруэйз», ведающего обслуживанием пассажиров, бродвейского продюсера и абсолютного трезвенника, который утверждает, что видел ракету, сбившую «семьсот седьмой». По крайней мере, Гроувер не будет кормить нас сегодня ленчем. Я отправил его домой. Надеюсь, там он и останется. К сожалению, не навсегда.
Коки протянул Флинну сложенную телеграмму.
— Как же так? — Флинн развернул телеграмму. — С чего такая скромность? По телефону ты принимаешь все адресованные мне сообщения.
Коки улыбался.
— Ага, ясно, — Флинн прочитал телеграмму: «ВСТРЕЧА С ФРИНГСОМ МЭТТОКОМ УИНТОНОМ ИЗ БАНКА КАССЕЛЬ-УИНТОН В ТРИ ТРИДЦАТЬ СЕГОДНЯ РИМ ХОЛОДНО ДОЖДЬ — БНЗ». — Ты не понял, о чем речь, поэтому сделал вид, что не знаешь, о чем телеграмма. А ты у нас дипломат, Коки.
Дальнейшее обсуждение телеграммы (молчаливый вопрос Коки, который Флинн оставил бы без ответа) прервал телефонный звонок.
— Френк?
— Он самый. Инспектор Френсис Ксавьер Флинн у телефона, Бостонское полицейское управление, Олд-Рекордс-Билдинг, третий этаж, Крейджи-Лейн, Бостон, Массачусетс, Новая Англия, Соединенные Штаты Америки. И с кем имею честь беседовать?
— Тим Рейган, Френк. Капитан Рейган.
— Ага! Я-то ждал звонка от фибби по фамилии Хесс.
— Френк, кто-нибудь говорил тебе, что некоторые твои действия лишены здравого смысла?
— Вроде я слышал что-то такое от жены. Раз или два.
— Я хочу сказать, ты очень умен, Френк, но…
— Я знаю, меня часто трудно понять. Мой совет — не надо и пытаться. В итоге все образуется.
— Сержант Уилен здесь. В управлении.
— Старина Гроувер? Я думал, он отлеживается в своей конуре.
— Что с ним случилось, Френк? Его сильно избили.
— Вы спрашиваете, что с ним случилось?
— Он нам не говорит. Заплывший глаз, порезанная щека, разбитые губы…
— А, вот вы про что! Разве он не упомянул, что вчера вечером на Гарвард-сквер на него напали два скрипача?
— Скрипача?
— Да. А теперь скажите мне, кто в здравом уме будет связываться с двумя скрипачами? А что делает Гроувер в управлении?
— Пытается посадить в камеру одного человека по обвинению в массовом убийстве. Конкретнее, по обвинению во взрыве самолета. Я подумал, если ты не знаешь, что он делает, пытается сделать, то знать тебе следует.
— Конечно. И кого он пытается посадить за решетку?
— Миссис Чарлз Флеминг.
— Сасси Флеминг?
— Жену судьи.
— Гроувер арестовал Сасси Флеминг?
— Привез ее сюда в наручниках.
— Потрясающе! Уже еду.
— Ты хочешь упрятать ее за решетку?
— Нет, — ответил Флинн. — Пригласить на ленч.
Глава 18
— Право же, инспектор, если вы хотели пригласить меня на ленч, хватило бы одного телефонного звонка, чтобы я обдумала ваше предложение. И вам не было нужды посылать за мной половину наличного состава полиции города Бостона и деревни Кендолл-Грин. В мою дверь ломились, меня обыскали, мне зачитали мои права, да так громко, что мне заложило уши, на меня надели наручники и под вой сирен доставили к вам. Я съем улиток. — Сасси Флеминг сидела, уперевшись локтями в стол, держа кисти рук на весу. На обоих запястьях виднелись следы от наручников. — Вам бы побольше уверенности в собственном сексуальном магнетизме. Конечно, вы, возможно, чувствовали, что неприлично приглашать на ленч только что овдовевшую женщину. И в этом я не могу с вами не согласиться. Неприлично. Но уж не стоило так грубо вторгаться в мою личную жизнь, нарушать мой покой, в конце концов, мешать мне скорбеть о безвременно покинувшем меня муже. И, пожалуй, зеленый салат.
— Это все?
— Нет, — ответила Сасси. — Не откажусь и от бокала белого столового вина.
Флинн перечислил официанту, что они будут есть и пить.
— Скажите мне, что вы не имеете никакого отношения к моему аресту, — продолжила Сасси.
— Я не имею никакого отношения к вашему аресту. Я отослал Гроувера в его конуру зализывать раны на соломенной подстилке… я не сомневался, что он именно этим и занимается.
— Как же его так избили?
— А, вы об этом. Гроуверу удивительно не везет с арестами.
— Я бы не возражала, появись он у моей двери с ордером на арест в одной руке и молнией в другой, но Кендолл-Грин не подпадает под вашу юрисдикцию, поэтому ему пришлось прихватить с собой местного копа. А их в Кендолл-Грин всего два. Мне это очень не понравилось. Особенно после того, как в прошлом году я пробила в совете деревни постановление о покупке им обоим новой формы.
— Я не могу даже извиниться, — ответил Флинн. — Я этого не делал. Даже не знал, что он задумал. Как вы себя чувствуете?
— Лучше, чем я ожидала. Вчера я заняла у соседа лошадь и долго-долго скакала по окрестностям.
— И вам полегчало?
— Надо же было чем-то занять себя, Френк. Нельзя забиваться в угол и плакать. На следующей неделе я вернусь на работу. В понедельник. А там начнется весна, и я смогу работать в саду.
