...Однажды, по своему обыкновению, он отправился на вокзал, чтобы подышать свежим воздухом и заодно перекинуться несколькими фразами с Авдеевой. Но киоск был закрыт и он, присев в скверике на лавку, вдыхал вечерние запахи, глядя на реку, над который плыли белые кучистые облака и в которой плескалась рыба и отражалось предзакатное светило. Возможно, какие-то воспоминания настроили его на элегический, даже просветленный лад...
И вот какое совпадение: на лавке лежала кем-то забытая книга, которую Рощинский от нечего делать взял в руки и начал листать. Это были рассказы Льва Толстого и какая-то фраза из них, как паук муху, затянула его воображение в словесные тенета. Он сидел, читал пока не наступили сумерки глаза заслезились и он не без сожаления захлопнул книгу. "Вот и я, как этот сивый мерин, - думал о прочитанном Рощинский. - Кому я такой нужен, хотя порой пытаюсь ржать и кого-то учить жить...А копыта-то сбиты, зубы сточены, маслы, как у дохлой скотины..."
О том, что Холстомера разрежут на куски и скормят волчатам, он узнает позже, дома, когда дочитает до конца рассказ про судьбу лошади. И почему-то при слове "волчата" он подумает своих новых знакомых - Пуглове с Ройтсом. Это у них повадки серых, быстрые ноги и крепкие челюсти...
Уже был поздний вечер, а он все сидел за своим круглым столом, не зажигая света. Он смотрел и смотрел в окно, за которым плескались едва уловимые лучики вечерней зари.
Посидел, погоревал, вспомнил о тех, кого нет и без кого его жизнь превратилась в бесцельный бег по замкнутому кругу. Но вдруг тоска развеялась, куда-то самотеком отошла и Владимир Ефимович уже как солдат, получивший приказ, встал и отправился на кухню. Поставил на плиту чайник, достал последние сухари, конфетки и начал наслаждаться тем, что Бог послал. Потом он сотворил какую-то еду и отнес ее Форду. Перед тем как закрыть на запоры все двери, он вышел на крыльцо, постоял несколько минут, поглазел на небо, где уже гуляли первые звездочки и присоединившийся к ним молодой месяц.
Проверил калитку, закрыл ставни, сходил в туалет и - жизнь кончилась. Уже лежа в постели, он снова вернулся к переживаниям Холстомера и снова захолодило душу. Подумал было сходить в кладовку и раскопать клад, чтобы лишний раз убедиться в его сохранности, но что-то его сдержало.
Когда первые отрывки сна начали его придавливать к подушке, зазвонил телефон. Аппарат стоял на полу и когда Рощинский взял трубку, ничего кроме беспрерывных гудков в ней не услышал. Он перевернулся лицом к стене и, лежа с открытыми глазами, внимал своим тихим думам. А они по-прежнему были невеселыми: годы, как птицы, пронеслось у него из забытой, молодой поры песни, и с этим не поспоришь. Ну, год, ну два-три...да хоть десять, но не больше, душа и тело слишком изношены...А кому все останется, кто заберет Форда или его крючьями за пах подцепят собачники и отвезут на переработку живого утиля? Три дня он будет биться в железом обитом отстойнике. А когда собачники поймут, что никто за ним не придет, никто не поставит им бутылку на радостях находки, его опять же крюком зацепят за что попало и под его огрызания и лютый тоскливый вой потащат в фургон, тоже обитый железам. А там...А похороны, кто придет проводить в последний путь меня? Да кроме Ани и некому...Соседям некогда, пьют и дерутся, Пуглов с этим охальником Игорем...Э, нет, нет на них надежды...
Под грустную сурдину он улетел в сны и, потеряв грань между сном и явью, увидел себя в пустом вагоне электрички, идущей вдоль реки. Он чувствовал, вернее, даже знал, что первые вагоны почему-то сошли с рельсов и двигаются по воде. Но не тонут и вода не заливается в вагон. За окном он увидел парящую, с большими серыми льдинами реку и содрогнулся: его потрясла необъятность холодной сумеречной реки...
... Где-то зазвонило, он открыл глаза, но ничего кроме темноты не увидел. Протянул руку - стена, он перевернулся и, опустив руку, взял трубку. После непродолжительного молчания на другом конце провода откликнулся мужской голос. "Привет от Вани Ножичка", - сказал этот голос, от которого у Рощинского побежали по спине мурашки. Он ждал, что еще ему скажут, хотя и так было ясно - спокойная жизнь его кончилась. Между тем голос продолжал: "Как думаешь, Кабан, на сколько килограммов драгметалла тянет смерть Ножичка?"
Рощинский покрылся холодным потом, но все же нашел в себе силы отбить эту вероломную атаку: "Кто бы ты не был, хмырь, приходи днем, обсудим проблему..." Но незримый абонент повесил трубку. И гудки, раздававшиеся в ней, показались ему абсолютно безобидными, едва ли не чьей-то шуткой...
Владимир Ефимович, хоть и нервничал, однако страха не испытывал. Его душа готова была столкнуться с любым злодейством.
Поднявшись с кровати, он не стал пить чай, а взялся за магнитофон старенькую "Электронику"...В кладовке нашел кусок провода и с его помощью подключил магнитофончик к телефону. Сначала ничего хорошего не получилось видимо, не ту выбрал последовательность проводки. Для пробы позвонил в службу точного времени. Когда отмотал пленку назад и включил воспроизведение, услышал треск, в котором не было никаких на намеков на человеческую речь. Еще поколдовал и оказалось, что не в то гнездо в магнитофоне вставил разъем.
Он слышал как в кладовке скулит Форд, просит есть, но не до того было человеку, на чье добро покушаются.
Утром он набрал номер Авдеевой. И, видно, что-то в его голосе ей показалось необычным, ибо она с ноткой беспокойства спросила - как он себя чувствует и не нужна ли ее помощь?
- Если свободна, приходи, поговорим, - на пленке эта фраза и несколько слов Авдеевой воспроизвелись без малейших помех. Правда, немного фонило, причину чего Рощинский вскоре обнаружил - громкость при записи речи нужно было сделать нулевой.
Когда пришла Авдеева, они сели пить чай. Но стол был бедный: в хрустальной вазе сиротливо лежали три сухаря и одна конфета из старых запасов. Эта скудость угощения не осталась без внимания Авдеевой. Она спросила:
- Владимир Ефимович у тебя, кажется, проблемы с деньгами?
- И не только с деньгами, Аннушка. Не только...У меня проблемы по всему фронту...
Он попытался улыбнуться, но губы не желали складываться в улыбку. Про себя он решал другую проблему: рассказать ей о ночных звонках или сначала ситуацию немного прояснить?
- Так получилось, что совершенно случайно кончилась наличка...Так что, Аннушка, в эту субботу можешь отдыхать, платить мне нечем...
Авдеева положила на стол чайную ложку, насупилась.
- Прошу тебя, Владимир Ефимович, со мной так не говорить...У меня немного есть деньжат и я могу...
- Спасибо тебе душевное, но твои деньги моих проблем не решат. Только ты не обижайся, тут надо Алику и его дружку заплатить. Люди сделали работу, а я в должниках ходить не люблю.
- Они были вдвоем?
- Я этого не хотел, но нужен был транспорт. Хотя честно сказать, мне такой дуэт не нравится.
- Алик может подождать, а вот с Ройтсом можешь нажить лишние хлопоты. Он помешан на деньгах...
Рощинский встал из-за стола и вышел в другую комнату. Вернулся с кулончиком - топазовый ромбик в золотой оправе, не цепочке свешивался с его ладони.
- Эта вещица не очень дорогая, - сказал он, - протягивая кулон Авдеевой, - но если ее продать, мне на пару месяцев хватит.
- Жалко продавать, очень красивая вещица. Сколько за нее ты хочешь?
- Ты думаешь я знаю? Покупал за рубли, а сейчас в почете доллары...Сколько дадут, - он пожал плечами.
- Единственное, что могу сделать - предложить подруге Татьяны. У нее отец бизнесмен...Правда, сейчас в магазинах ювелирных изделий очень много...
- Это старинное украшение, но я отдам его по дешевке. Ну, скажем, можно попросить долларов пятьдесят...сто...Я думаю, за такую сумму любой бармен возьмет с руками...
- Можно попробовать, - Авдеева взяла кулончик и, не разглядывая, положила в маленький кошелек.
После чая женщина принялась за уборку. Рощинский слабо пытался ее отговорить, но пылесос, который она включила заглушал все его слова.
Он захотел возобновить их старое правило: когда Авдеева уже заканчивала уборку, он наполнил ванну горячей водой и насыпал в нее хвойного экстракта. Он даже приготовил ее замшевые тапочки, которые несколько недель простояли под кроватью без дела. Но когда он предложил ей принять ванну, она наотрез отказалась...
...Днем он отправился в дюны в надежде насобирать там пустых бутылок. Но отдыхающих было мало, пляж наполовину пустовал и Рощинский за три часа собрал всего шесть бутылок. Когда он собрался уходить домой, к нему подвалили два потрепанных субъекта и один из них, с синяком под глазом, налетел на Рощинского. Дипломатических переговоров не получилось, было силовое давление конкурентов и, слава Богу, что кулак ударивший его в живот, принадлежал спившемуся бомжу.
Толстяк сменил экспозицию: перейдя железную дорогу, начал обследовать мусорники, стоявшие в привокзальном сквере. Контейнеры были высокие и ему приходилось неестественно изгибаться, выуживая бутылки из их чрева. За четыре часа он насобирал еще десяток бутылок. Денег, вырученных за них, едва хватило на полбатона и два глазированных сырка.
