- Я понимаю, дядя Яша, бриллиант устал и ему надо отдохнуть.
Ювелир осторожно взял в руки кольцо и спрятал в нижний ящик стола.
На улице Ройтс накинулся на Пуглова.
- Ты что, Алик, сдурел? Практически незнакомому человеку отдал бриллиант...
- Полубриллиант! - поправил друга Альфонс.
- Неважно! Зато это бриллиантовый дуплет, великая редкость, - Игорь пыхал сигаретой. Этот дядька для нас десятая вода на киселе, а ты перед ним расшаркиваешься: "Дядя Яша, я вас понимаю..." Конечно, понимаешь, как таких, как мы, лохов обводят вокруг пальца вот такие дяди Яши...Теперь иди доказывай...
- А я бы на его месте сделал бы то же самое. Откуда он знает, кто мы, и вечером не пришли бы к нему с мусорами. А деньги он отдаст, никуда не денется. Меня удивляет другое: неужели Рощинский причастен к убийству Этого, как его...Бонвивана?
- Этот хряк мне с самого начала не понравился. Что-то он вертит и крутит, как Лелька моя жопой. То взялся за Симчика, то подсунул нам стекляшку, за которую тем не менее можно срок схлопотать.
- И это все претензии к нему?
- Знаешь, между прочим, на какую мысль меня дуплет навел?
- Не морочь ни себе, ни мне голову, - отмахнулся Альфонс.
- А я кадыком чувствую, если его хорошенько потрясти, из этого Буратинки посыплется и золотишко и бриллианты. Судя по этому кольцу, или у него таких дуплетов черпаками хлебай, или же это самая пустяковая вещь из его золотых запасов...
- А почему тебе надо трясти именно Толстяка, потряси лучше свою Монтану с Королем. У них, я думаю, чулок ничуть не меньше.
- Сравнил хрен с пальцем! У Монтаны, разумеется, деньжура из ноздрей прет, но она же еще не дошла до того, чтобы расплачиваться бриллиантами. А твой дядя Рощинский очень похож на подпольного миллионера. Копыта этот Корейко отбросит - привет родне, все добро останется потомкам...
- Не знаю, - раздраженно сказал Пуглов, - я не местный...Но, если серьезно, я сам видел, как он в сквере собирает бутылки...
- Это для маскировки. А может, бздык на фоне синдрома Плюшкина?
- Не знаю, - повторил Альфонс и стал рассматривать костяшки руки, которой он сбил с ног Короля.
По дороге домой, они заехали к Поэту - бывшему журналисту, находящемуся в очень тесных отношениях с алкоголем.
- Сколько он тебе должен? - поинтересовался Пуглов.
- Дело не в количестве долга, а в сроках его невозвращения. Я понимаю, безработица, вечный запой, но при чем тут мои бабки? Три года и все завтра. Завтра...
Ройтс имел неосторожность дать Поэту пятьсот долларов на поездку за радиоаппаратурой в Арабские Эмираты. Тот один раз съездил, привез партию видеомагнитофонов и вырученные деньги в течение Великого поста прогулял.
- Под какой процент ты дал ему взаймы?
Ройтс курил и делал вид, что вопрос мимо ушей пролетел.
- Небось, кабальный процент? - желая поддеть дружка, настаивал Пуглов.
- Тут другое...Просто Поэт меня однажды крупно выручил, достал косячок, когда я уже Богу душу отдавал.
- Ну, тогда это меняет дело. Вы почти с ним родственные души...
- Перестань, Алик, сейчас увидишь эту родственную душу...
Поэт жил в аварийном домике - без крыльца и забитыми окнами. В темном коридоре они едва не влетели в открытый сухой туалет, из которого несло тошнотворной вонью.
Дверь не была заперта и в полумраке двадцатипятиваттовой лампочки, в дымном чаду, они с трудом обнаружили диван, на котором спало дурно пахнущее волосатое существо.
Поэт, услышав шаги, вскочил, словно его за мошонку укусила гадюка, и тут же схватился за недокуренную сигарету. Однако нигде не мог найти спички.
Ройтс, теряющий наркоградус, почувствовал как к горлу подступает тошнота. И тоже закурил, но не дал огня Поэту. Тот, не глядя на гостей, бестолково моргал и чесался.
- Ты, я вижу, опять не готов со мной рассчитаться? Или я ошибаюсь? Ройтс дотронулся до того места, где еще недавно сидел зуб. Поэт идиотски улыбнулся и одной рукой сделал широкой жест - мол, сам видишь, готов или не готов...
Пуглова тоже поташнивало и он механически взял в рот батончик жевательной резинки.
- Валим из этой помойки, - сказал он и направился на выход.
Но Ройтса, только что потерявшего вместе с зубом и порядочную дозу самолюбия, ничья не устраивала. Он взял Поэта за его роскошную, но порядком всклоченную бороду, и потянул на себя.
- Если бы ты был немного почище, я бы тебя сейчас заставил стать шалашиком, понял? Даю еще две недели, со следующей среды включаю счетчик.
- А что ты с меня возьмешь? - резонно заметил контуженный вино-водочными изделиями Поэт и ощерил свой беззубый рот.
А вот этого Ройтс стерпеть уже не мог. Тем более, ему срочно нужна была компенсация за недавно потерянное лицо. Не напрягаясь, он ударил несчастного в лицо и тот, как тряпочная кукла упал на диван-берлогу. Поэт захрипел, изо рта у него потекла слюна вместе с сукровицей.
- Идем, Таракаша! - Пуглов схватил Ройтса за руку. - Неужели тебе мало на свою задницу приключений?
- А мне бабки достаются, сам знаешь как...А этот шнурок, как видишь, не инвалид и вполне может подхалтурить на той же товарной станции. А не хочет работать, пусть немного поворует...Кругом полно богатых дач...
- Пошли! - Пуглов нерасчетливо подтолкнул Ройтса в спину и тот, не удержав равновесия, упал на заплеванный пол.
- Этого, Алик, тебе не следовало делать, - и Альфонс расслышал в голосе своего закадычного кореша угрожающие нотки.
- Не психуй, Игореха! Он с пьяни отбросит копыта, а ты опять сядешь...
- А может, я хочу немного посидеть, отдохнуть в тюряге от всей этой мрази. Я сейчас приду домой, а там Лелька мочится от страха. Куда мне прикажешь деваться?
- Поедем ко мне. Выпьем, посидим, посмотрим "Секретные материалы". Кстати, ты, кажется, еще не смотрел двадцать третью серию.
- В другой раз посмотрим, сегодня мне надо выспаться. Я не знаю, что делать с Лелькой. Может, ее того...расчленить и отвезти к Вани Ножичку?
Пуглов аж остолбенел. Они уже были у машины и Альфонс не верил своим ушам.
- У тебя, случайно, не супергрипп? Или я ослышался?
- Да ни хрена ты не ослышался. Сдаст по слабости нас обоих и пойдем по статье - грабеж средь бела дня с преднамеренным убийством. Может, вспомнишь, какое за это следует наказание?
- По прежним временам - вышка, по нынешним, когда мы рвемся в Европу, от силы пятнашка. Правда, тебе легче, ты сам торопишься на нары, так что бери свою "Дружбу" и разделай Лельку, а потом отвези в дюны...Но я не думаю, что ты это сказал всерьез.
- Правильно и делаешь. Лелька слишком хорошо трахается, чтобы ее потерять. Трудно найти замену...- Ройтс пытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Рот, словно стальной намордник сковал, а в горле заледенела слюна.
Однако в глазах Пуглова осталась настороженность. "Сегодня, Игорек, мечтаешь избавиться от Лельки, а завтра захочешь отделаться от меня, как от главного и единственного свидетеля", - подумал он невеселую думу.
Остаток дороги они ехали молча. И только перед самым домом Пуглова Ройтс сказал:
- Ты, Алик, не думай ничего такого, я иногда говорю не то, что надо.
Альфонс не ответил.
Он вышел из машины и за ним, словно змея, поползло отчуждение, порожденное двусмысленностью сказанных Ройтсом слов. Он долго смотрел вслед удаляющемуся "опелю", пока тот не завернул за угол кинотеатра.
Глава одиннадцатая
Дома Татьяну ждали мать и Рощинский. Несмотря на солнечный свет, льющийся в окна, на столе были зажжены три витые разноцветные свечи. В центре стола, с двадцатью небольшими свечечками, стоял огромный круглый торт, который Анна Александровна заказала и на котором были написаны имя и количество лет виновницы торжества.
В комнате пахло воском и старостью, которая исходила от плаща Рощинского, который он оставил в прихожей. Сам он сидел на диване и смотрел на экран телевизора. Он не испытывал ни малейших эмоций, пребывая во власти апатии, которая смирительной рубашкой обездвижила его душу. Однако он нашел в себе небогатый резерв ощущений, чтобы изобразить на лице улыбку и поздравить Татьяну. Он сказал ей самые банальные слова и, достав из кармана кулончик, стал совать его ей в руку. Татьяна засмущалась. Покраснела и спрятала руку за спину.
- Садитесь, пожалуйста, - пригласила она и отодвинула от стола простенький венский стул. - Прошу вас, садитесь, а то мне неловко, когда вы стоите...
Он опустился на стул, не зная, куда деть руки. Кулончик он положил на край стола, цепочка от него свесилась и отливала золотистой змейкой на фоне белоснежной скатерти.
Рощинский оловянно смотрел на желтые язычки свечей, находясь в полной неопределенности.
- Владимир Ефимович, тебе подать большую чашку или обычную, кофейную? спросила Анна Александровна.
- Самую обыкновенную. Мне и так у вас хорошо.
Авдеева старшая вышла в другую комнату и возвратилась со свертком. Шорохнула бумага и на свет появилась довольно элегантная сумочка с ремешком через плечо. Авдеева обняла дочь и поцеловала.
