Я размотал уже больше половины стометровой лески, а пещера все уходила вдаль. Ничто не выдавало присутствия человека в этом подземелье. По стенам медленно ползли струйки воды, пахло сыростью и известкой, было темно и тихо.
Мурка уже освоилась с пещерой и бежала впереди, временами оглядываясь. Когда она поджидала нас, глаза ее вспыхивали в свете фонарика зеленым огнем, как у волка. Становилось страшно, почему-то вспоминалась «Майская ночь, или утопленница» и страшная «Собака Баскервиллей»…
Ход раздвоился: узкий вел налево, а широкий продолжался прямо. Стометровая леска уже кончилась, я привязал к ней вторую, и мы пошли дальше по широкому ходу. Скоро от него стали отходить в обе стороны все новые и новые коридоры.
Пещера окончилась широким — как бы это сказать? — залом.[37] Иначе, пожалуй, и не скажешь, потому что сверху спускались вроде люстр огромные белые сталактиты, а стены сверкали и переливались тысячами огоньков.
— Смотри-ка, Вася, — прошептал Димка.
У его ног лежал, оскалив зубы, человеческий череп, а рядом валялись остатки скелета.
Что там ни говори, а мне стало не по себе. Димка тоже оробел. Только Мурка спокойно обнюхала череп и пошла выписывать круги по подземному гроту.
Когда мы освоились немного и перестали бояться человеческих костей, я решил испытать Левку и с силой дернул за леску.
— Что ты! — ухмыльнулся Димка. — Да разве этот трус придет?
Но вдали скоро забрезжил свет. Сначала он был неподвижным, потом стал колыхаться, как луч прожектора, освещая то одну, то другую стену, а иногда скользил по потолку. Чувствовалось, свет идет от фонарика.
«Не может быть, чтобы Левка так быстро прибежал, — думал я. — Неужели…»
— …старик! — шепнул Димка, видимо, обеспокоенный той же мыслью.
В самом деле, что, если он?
— Гаси фонарик!
Я моментально сообразил, что без света мы окажемся в более выгодном положении, чем наш таинственный противник.
Мы очутились в кромешной тьме. Даже Мурке, видимо, стало боязно, потому что она прижалась к моим ногам и заискивающе колотила хвостом по коленям.
А свет приближался. Вот на одном из поворотов ярко блеснул фонарик, и мы с Димкой на какое-то мгновение оказались освещенными, но я рванул Димку за руку, почти протащил за выступ стены.
Мурка осталась стоять посреди пещеры. Она вся сжалась и замерла, ее глаза горели, как изумруды.
Я невольно вынул из-за пояса топор и взял его в правую руку. Теперь фонарик все время освещал наши лица, я уже слышал спотыкающиеся шаги.
Мурка нервничала. Уши ее еще больше насторожились, она то пятилась, то порывалась броситься вперед, то и дело принималась рычать. Вдруг сорвалась с места, пулей умчалась в темноту.
Мы ждали, что сейчас услышим злобный лай и шум схватки человека с собакой. Вместо этого до нас донеслось радостное Муркино повизгивание и ворчание Федора Большое Ухо:
— Да ну тебя, Мурка, к свиньям собачьим… Отстань! Не до тебя…
Перед нами вынырнул Левка.
— Что случилось? — спросил он, запыхавшись.
Вот так Федор Большое Ухо! Я и не подозревал, что он способен на подвиги. Но все же решил попугать. И на вопрос, что случилось, сделал страшные глаза:
— Видишь что — мертвый череп.
У Левки разочарованно опустились губы:
— Подумаешь, череп! Печенеги из этих черепов водку пили. И то ничего! Да и Олег, верно, пил!
— Какой Олег?
— Ну князь, который собирался отомстить неразумным хазарам.
— Вот за это его змея и укусила, — сказал Димка. — Она же из черепа выползла.
— Откуда тебе известно?
— Эх ты, ботаник![38] — рассмеялся Димка. — Пушкина не знаешь! А еще в пятом учишься.
И он начал читать «Песнь о вещем Олеге»:
Князь тихо на череп коня наступилИ молвил…
— Так то — коня! — закричал Левка. — А это — человека. В человеческих черепах змеи не водятся. На, посмотри!
Он схватил череп и поднес его прямо к Димкиному носу, так, что Димка отпрыгнул шага на четыре.
— Что, струсил? — засмеялся Левка. — А еще говоришь, будто я — трус. Я только мышей боюсь, а из черепов, если хочешь знать, могу даже чай пить.
Он отбросил череп и начал ползать по пещере, как завзятый сыщик, направляя свет фонарика на каждый выступ и в каждую щель.
— Э! — вдруг воскликнул Большое Ухо, — это — что? — и из трещины в стене извлек тяжелую черную бутылку.
— Пожалуй, мы сейчас и винца выпьем из черепа!
Левка старался вытащить из бутылки деревянную пробку, но она не вынималась. Бутылка переходила из рук в руки, а открыть ее мы не могли.
— Нет, там не вино, — вспомнил я роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта», — там должна быть записка.
— Пошли в хижину, — предложил Димка. — Там чем-нибудь откроем.
И гуськом, держась одной рукой за леску, мы направились к выходу. Леску я сматывать не стал — было долго. Леску можно было вытянуть на поверхность и уже там смотать на катушку.
Около одного из боковых ходов Мурка вдруг остановилась, зарычала и с лаем бросилась в темноту.
Мы посветили в боковой ход, но лучи наших фонариков уперлись в стену: ход круто сворачивал в сторону.
— Как думаешь, Молокоед, — прошептал Димка, — не пойти ли навстречу врагам?
Ни черт нам не страшен!Ни шторм не опасен! —
громко заорал раздурачившийся Левка и направился, топая, в подозрительный коридор.
— Левка, назад! — крикнул я. — Ты с ума спятил?
— А что? — удивился он. — Я пойду, а вы с Димкой пока сбегайте за дровами.
— Тс-с! — мне показалось, что где-то бешено рычит и лает Мурка.
Мы прислушались: стукала об пол капель. Из бокового хода не доносилось больше никаких звуков. Еще через несколько минут явилась Мурка. Она была цела и невредима и, увидев нас, снова повернулась в сторону подземелья.
— Пошли к выходу, — скомандовал я.
Ребята послушались, но собака осталась на месте и продолжала лаять. Скоро она нагнала нас и посмотрела на меня такими глазами, словно хотела сказать:
«Он же здесь. Ну чего вы! Арестуйте его, и все».
Ребята молчали и, боюсь, тоже думали обо мне нехорошо.
Но я чувствовал себя правым. Моя трусливая осторожность все же лучше дурашливой Левкиной храбрости.
Мы выбрались по очереди из воронки. Я взял катушку и стал сматывать леску. Неожиданно она перестала подаваться, я хотел ее дернуть, чтобы освободить от зацепа, но тут дернул за леску кто-то оттуда, из пещеры, и так сильно, что катушка чуть не вылетела у меня из рук.
— Клюет? — рассмеялся Левка, увидев мою растерянность.
Но леска опять освободилась, и я смотал ее без всяких препятствий до конца.
Теперь все ясно, он тут!
Я хорошо сделал, что остановил ребят. Старик прятался в пещере. Когда мы стояли у бокового хода, он был где-то совсем рядом (иначе Мурка не стала бы рычать и лаять). Потом, когда мы вылезли из воронки, вышел в основной ход, и вот тогда-то и заело у меня леску: старик на нее наступил! И не дергал, а просто зацепил ногой.
— Полезли обратно! — воскликнул Левка. — Теперь-то он от нас не спрячется.
Но лезть снова в пещеру, зная, что ее обитатель уже насторожился и, может быть, поджидает нас за каким-нибудь выступом камня, было безумием, и я уговорил ребят идти к своему лагерю.
В хижине мы снова принялись открывать бутылку. Но деревянная пробка разбухла от сырости и сидела так прочно, что выдернуть ее мы не могли. Тогда пришлось отбить горлышко.
Я даже глазам не поверил — в бутылке лежала свернутая в трубочку бумага!
Пусть говорит теперь Сергей Николаевич, что в наш век, век электричества и радио, бутылки с письмами — выдумка досужих писателей. Про меня не скажешь, что я писатель, а бутылочка — вот она, в руках, и в ней записка. И еще план какой-то. Мы — только вернемся домой — покажем все это Сергею Николаевичу и тогда посмотрим, что он запоет!
Я осторожно развернул бумагу, разгладил и прочел:
«Передать в Острогорский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Дорогие товарищи!
Я пишу вам, оставшись один, так как вся моя партия погибла. Здесь орудует какая-то банда или кучка врагов рабоче-крестьянской власти. Они перебили нас по одному, как куропаток, стреляя из леса. Вчера был убит последний мой спутник — коллектор Звягинцев.
Я ранен в живот и единственное, на что оказался способен, — заполз в эту дыру, где, кажется, и умру.
Обиднее всего, что не встретился с бандитами лицом к лицу и умру, даже не зная, от чьей руки. Только однажды промелькнул тот, кто стрелял в Гренадерова, — низенький, немного сутулый человек в штатском, похоже, в форме старого горного ведомства. Но человек этот скрылся в лесу так быстро, что ни задержать, ни пристрелить его я не сумел.
