— Тебе легко смеяться… ты не поймешь… а моя мама так мечтает о новой квартире… двухкомнатной, с большой кухней… — Говоря это, Витек даже повторил интонации матери.
Они спускались по лестнице, останавливаясь на каждом этаже. Любопытно было видеть, как постепенно сужался кругозор и здания становились все больше и больше, вырастая просто на глазах.
— Здорово ты все придумал! — одобрительно произнес Витек, когда они вышли на улицу. — И как это тебе в голову пришло? Ребятам покажем?
— Вот еще! От кошки рожки! А то как налетят целой оравой — скандал обеспечен! Ты что же думаешь, я каждого и всякого, — он лукаво прищурился, — стану водить к своей тете? Кого захочу, того приведу. Идея моя. Нет, что ли?
— Хорошая идея.
— Котелок у меня варит. Хотя Агнешка и говорит, что у меня нет воображения.
— А Агнешке покажем, а?
— Посмотрим. А пока можешь ей сказать: мол, Михал придумал кое-что интересное. Ну, как бы это назвать…
— Варшава с птичьего полета, — подсказал Витек.
— Во-во! Подходяще! Варшава с птичьего полета. Верно!
— А ты храбрый. Никого в этом доме не знаешь и осмелился…
— Кто тебе сказал, что я никого не знаю? Я знаю.
— Ага. Опять заливаешь.
— Что мне заливать? Не веришь, не надо. Недельки две назад пришел я сюда, чтобы посмотреть сверху на Варшаву. Вечером. Ох, и красота, доложу тебе! Всюду огни, рекламы. Прихожу, а лифт не работает. Ни один. Авария. Мне торопиться некуда: потихоньку поднимаюсь. Поднялся на третий этаж, а там на площадке стоят какие-то две старушки. Я — мимо, а одна говорит сладеньким голоском: «Мальчик, ты на какой этаж идешь?» — «На пятнадцатый, — говорю. «На пятнадцатый? Ах, как хорошо! Будь добр, зайди по дороге к нашей племяннице Еленке. Она живет на четырнадцатом. Скажи, что тетя Маня с тетей Франей пришли ее поздравить, но не могут подняться — лифт не работает. Пусть она спустится. Передашь?» — «Ладно, — говорю, — передам».
Уже на тринадцатом можно было догадаться, в какой квартире веселятся. Стучу. Открывают. Говорю: «Тетя Маня с тетей Франей застряли на третьем этаже и просят Еленку спуститься за корзиной с цветами». Хохоту было! Меня втащили в комнату и заставили умять два пирожных с кремом. И благодарили сто раз. Так как ты считаешь, знакомые они мне или незнакомые? Я даже знаю, где эта Еленка работает. В газете. Может, я к ней по делу иду. А?
Витек слушал и удивлялся: ну и парень этот Михал, ну и парень!
Михал, разумеется, был доволен. Он любил, когда им восхищались.
— Ты меня еще не знаешь… — сказал он хвастливо. — Что толку болтать попусту про дружбу. Я тебе на деле докажу, какой я друг, вот увидишь!
— И ты увидишь! — горячо заверил его Витек. — Я для тебя все сделаю!
— Правда? — спросил Михал, остановившись, и поглядел прямо в глаза товарищу.
— Правда! — твердо ответил Витек.
Михал открыл было рот, чтобы что-то возразить, но передумал и только махнул рукой.
— Ладно, посмотрим! Посмотрим! — повторил он. С улицы Краковское Предместье они спустились на эскалаторе и вернулись домой по набережной.
Агнешка уже доделывала уроки, когда в кухню нагрянул Витек. Он тут же собрался ей рассказать про гениальную идею Михала, но не успел и рот раскрыть, как пожаловал сам автор идеи. Вопреки своей обычной словоохотливости, Михал молча разложил тетради и стал подтачивать карандаш, но мысли его были заняты явно не уроками.
Время от времени он поглядывал то на Витека, то на Агнешку, словно ждал подходящего случая, и наконец сказал:
— Есть хочется, аж в животе бурчит. Витек, достань-ка из кладовки мою кастрюлю с бигосом, тебе ближе. Хотите, вас угощу?
— Спасибо, мы с тетей сейчас будем ужинать, — вежливо отказалась Агнешка.
— Я тоже не хочу… спасибо… Я не люблю бигоса! — заявил Витек, доставая огромную кастрюлю из кладовки.
— Отказываетесь? Тогда зачем мне все разогревать? — проговорил Михал с наигранной непринужденностью. — Витек, там на полке, кажется, стоит маленькая голубенькая кастрюлька. Дай ее сюда. Для меня хватит и такой.
— Но это же кастрюлька Шафранцев. Опасно! — предупредил Витек.
— Лучше не связывайся, а то опять будут неприятности, — отсоветовала Агнешка.
— Давай, давай! — поторапливал Михал.
Витек достал кастрюльку, но нечаянно уронил крышку и, вскрикнув от удивления, чуть не выронил ее из рук.
— Смотрите! Котлеты!
— Какие котлеты? — спросили одновременно Агнешка и Михал.
Но дальше все пошло не так, как предполагал Михал. Неожиданно в кухню с криком примчался Геня:
— Агнешка! Скорей иди! Тетя зовет!
Агнешку точно ветром сдуло. Михал, недовольный тем, что ему помешали разыграть задуманный спектакль, решил сорвать зло на Гене.
— Ты что суешься не в свое дело? Лезешь, куда тебя не просят!
— Никуда я не лезу. И не кричи на меня. Пани Толлочко стало плохо, и она велела позвать Агнешку.
— Надо сказать пани Анеле, — забеспокоился Витек, отставляя кастрюльку в сторону. — Откуда взялись тут котлеты?
— Какие котлеты? — заинтересовался Геня и заглянул в кастрюльку. — Это, наверно, опять котлеты Шафранцев. Витек, не трогай их. Те Михал съел, а если эти пропадут, подумают на тебя.
— Я съел котлеты? — спросил Михал с таким неподдельным удивлением, точно слышал об этом впервые. — Как же я мог их съесть, если они в кастрюльке?
— Может, это другие. Надо узнать. Я сейчас скажу маме, — сказал Витек.
По дороге он постучал в дверь к медсестре, но на его стук отозвался только лаем Пимпус. Пани Анеля давно была у учительницы.
Геня счел самым разумным про котлеты рассказать Шафранцам. Не прошло и минуты, как они прибежали на кухню, возглавляемые Геней. Пани Леонтина заглянула в кастрюлю, охнула и, воздев руки к небу, возопила:
— Это невероятно! Это просто невероятно! Я же сама, сама отложила сюда две котлеты! Как я могла забыть? А все из-за письма. Говорю тебе, Франек, все из-за этого письма! Я уже не помню, что делаю! Ах, как это неприятно! Боже мой! Что же теперь делать?…
— Не расстраивайся, Леоня. С кем не бывает! — успокаивал жену старик. — Конечно, плохо, что ты зря обидела пани Толлочко! Но что делать? Придется извиниться. Она поймет. Годы, душечка, годы… память слабеет…
Пани Анеля хлопотала возле больной учительницы. То и дело медсестра прибегала за чем-нибудь в кухню, где занимались мальчики. Она уже знала, что нашлись котлеты, но говорить ничего не говорила, ей было не до этого.
Витек сидел за столом хмурый и молчал. Михал думал, что его мучают угрызения совести: не заступился же он за Михала, когда того пытались очернить! Но оказалось, что он ошибался.
— Ну что, справедливость торжествует? — не выдержав, произнес Михал.
— Что толку? — вздохнув, сказал Витек. — Вот если бы они вчера нашлись, тогда другое дело: пани Толлочко не отвезла бы Кисулю и Агнешка…
— При чем тут Агнешка? — рассердился не на шутку Михал. — Она свое получила! Так ей и надо!..
— Нет, нет! Неправда!.. Мне а все равно жалко… — сказал Витек, понизив голос. — Знаешь, вчера, когда учительница уехала, Агнешка даже… плакала!
— Подумаешь! Девчонки только плакать и умеют.
— Неправда, — вмешалась медсестра, оказавшись опять в кухне. — Агнешка очень выдержанная девочка. Выдержанная и добрая.
— Добрая, когда спит, — буркнул Михал.
— Вот что я тебе скажу, Михал. Не каждый человек осмелится говорить правду. И не каждый решится встать на защиту справедливости. А она это делает.
— Я вижу, какая она смелая! Чуть что — в квартире мокро от слез.
— А вот и нет. Вчера она плакала, верно, я и сама видела. Просто ей было жаль кошку. Но сегодня, когда потребовалась помощь, она вела себя, как взрослая! За «скорой помощью» хотела бежать. А ведь на улице темно и пустыри кругом…
— Если нужно, я сбегаю… мы вместе с Михалом… — предложил Витек.
— Можем, — согласился Михал.
— Спасибо, не нужно. Завтра вызовем врача. А сегодня и укола хватит. Вот что я еще хочу тебе сказать, Михал. Ведь я — прости меня! — подумала, что это ты съел котлеты.
— Вы? На меня подумали?
— Подумала!.. А Агнешка заступилась за тебя: «Нет! Этого быть не может! Он не возьмет!»
— Правда она так сказала?
— Что же, я тебе сказки рассказываю? Говорю, как есть. Ты уж прости, плохо я о тебе подумала. А вот Агнешка оказалась умнее меня.
— Вот видишь! Вот видишь! — неизвестно чему обрадовался Витек.
— Что? Что я должен видеть? Как вместо друга за меня заступается Агнешка? А ты-то промолчал!! Сдрейфил? И мне ничего не сказал!
— А что говорить? Глупости какие-то! Это же смешно! — И Витек рассмеялся.
— Тебе, конечно, смешно! А мне каково?
Глава X
За обедом Петровский был молчалив и задумчив и, вопреки обыкновению, не рассказывал о том, что делается на работе. Пани Ирена, разливая в тарелки суп, выжидательно поглядывала на мужа, но, видя, что он продолжает молчать, не выдержала:
