Аппарат послушно развернулся в сторону шоссе, метнувшись между стволов, опустился за густым, ещё не ломаным малинником. Люк вновь открылся. Я схватил бидон и корзинку, выбрался наружу и напрямую, через кусты, по крутым увалам бросился к людям. Подбегая, едва сдержался, чтобы не завопить, не нырнуть в салон, забиться там между сидениями. Потом, выпучив глаза, потребовать, чтобы хозяева немедленно отъезжали от этого места, спасались. Не могу точно сказать, какая из трех моих шкур сильнее дрожала от ужаса. Справиться с охватившей меня паникой оказалось делом нелегким. Так, размахивая корзинкой и бидоном, я вывалился из малинника, и, сломя голову, бросился к дорожному полотну, чем немало напугал стоявших возле машины людей.
Перед обочиной перевел дух, отряхнулся, метнул в их сторону полный дружелюбия взгляд, заулыбался, разговорил. Когда они тоже немного успокоились, попросил доставить дары леса ко мне домой. Объяснил, что я геодезист, мы здесь нивелированием занимаемся и вряд ли до конца недели мне удастся вырваться в Снов. Они помявшись согласились. Спросили, что передать на словах. Я ответил — скажите, это гостинец, после чего продиктовал адрес и объяснил, как лучше отыскать дом. Тут же решительно полез в малинник.
Устроившись в кресле, краем глаза уловил, как погас на полу лоскут дневного света. Затем услышал прежний ровный, с гнусавинкой, голос.
— Больше просьб нет?
— Нет. Поехали…
Не могу сказать, сколько времени длился полет. Я скоро заснул в кресле, тем более, что экран сразу после старта потух и обернулся частью сплошной обшивки, которой была отделана рубка. Разбудил меня мягкий толчок. Спросонья я ничего не понял и только по обозначившемуся светлому пятну на полу догадался, что мы приземлились. Никакой команды не последовало, и я суетясь полез в образовавшееся отверстие.
Был поздний вечер. Солнце село, однако света ещё хватало. Серебристые сумерки стояли окрест. В излучине полноводной горной реки были в беспорядке расставлены срубы, между ними по печным трубам можно было различить несколько изб. Никаких признаков заборов, палисадников, подсобных участков, огородов. Пологий мысок, на котором располагался поселок, был ровен, сух, густо порос травами и кустарником. Противоположный берег крут стремительный поток неутомимо вгрызался в подножие большой горы, обрывистый склон её осыпью скатывался к урезу. Выше по распадкам густо грудился ольховник.
С нашей стороны ровный мысок переходил в обширный болотистый кочкарник. Вся речная долина в ширину была чуть менее километра. На болоте там и здесь, вкривь и вкось торчали зазубренные палки — по-видимому, стволы погибших деревьев. Выше по течению — там, где долина заметно расширялась, угадывалась длинная, сколоченная из жердей загородь. Земля там была обнажена и утоптана — скорее всего, на том месте располагался загон для оленей. Ниже по реке начинался хилый, редкий лесок, который постепенно заполнял всю ширь долины и тянулся до крутого поворота вправо. В том направлении река резко забирала на восток.
Вот каков оказался брошенный поселок Нонгакан, о котором мне рассказывал Рогулин. Когда здесь в последний раз были люди? Трудно сказать. Все вокруг поросло стлаником, кипрей вблизи строений стоял в человеческий рост. Хилая тайга, постепенно завладевавшая мыском, уже просунула в поселок невысокие лиственницы и березы.
Было душно, тихо — это тревожило. Пот с меня лил градом, я постоянно озирался — то на скрип сколоченных из неструганых плах дверей, то на звонкий шлепок рыбы в реке, то на мяукающий вскрик полярной совы. Койс недвижимо лежал рядом, я невольно жался к нему, все чего-то ждал… Так и не дождавшись, полез в машину, достал свою сумку. В то же мгновение входное отверстие закрылось, аппарат взмыл в небо и был таков.
Я постоял ещё несколько минут, потом принялся изучать крок(, составленные по описаниям Рогулина. Сам фламатер должен был находиться в западном направлении, вон за теми сопками. Эта мысль не принесла успокоения. Вокруг на глазах темнело, а я все ждал и ждал… Чего — сам не мог объяснить. Делегацию, наверное… Потом, очнувшись, первым делом обошел поселок. Все двери здесь были нараспашку. Каждый, кого заносила судьба в этот забытое Богом и людьми поселение, по-видимому, считал своим долгом перевернуть здесь все вверх дном. Повсюду валялись брошенные шкуры и сгнившие изделия из меха и кожи, крышки на сундуках и коробах в домах были откинуты. Набрел я и на неширокий, но достаточно глубокий ручей, разделенный на равные отрезки запрудами, представлявшими из себя сколоченные из толстоватых хворостин щиты. Наконец в избе, дверь в которую была подперта палочкой, обнаружил кровать и постельные принадлежности, а в картонном ящике из-под японского телевизора съестные припасы: несколько банок тушенки, в мешочках крупы, круг сухого картофеля и лука, пряности, соль в банке из-под кофе, само растворимое кофе в стеклянном фигурном пузырьке, сахар. Рядом с ящиком стояла тульская одностволка двенадцатого калибра, тут же патронташ с семью патронами. Два были снаряжены пулями. Оружие меня несколько успокоило, и все равно с каждой минутой недоумение все сильнее охватывало меня.
Я вышел на крыльцо, сел на ступеньки, засмотрелся на первую робкую звездочку, выступившую на темнеющем небе. Недолго длилось её сиротство, вот ближе к зениту загорелся ещё один огонек, скоро небосвод заискрился. Во всю ширь развернулись созвездия. Если бы не моя древняя кровь, не вера в тайное, я, возможно, не смог бы совладать с нахлынувшими на меня тоской и страхом одиночества. Даже стук крови в висках хотелось приглушить — того и гляди на эти громовые удары со всей округи сбежится нечисть, слетится воронье…
Сон не брал меня, ночь казалась особенно жуткой, скрывающей угрозу. Я остался один на один со звездным небом и дал волю самым темным инстинктам, которые, казалось бы, были придавлены образованием, человечиной… Я осторожно приоткрыл душу и ясновидящим взором попытался проникнуть в недра окружавших меня гор, в глубь речных струй; вобрал в себе посвист разгулявшегося к ночи ветра, клубы запахов, шелест ольховника и дрожание листочков на карликовых березах. Теперь местность не казалась мне чуждой. Чужой — да! Но не враждебной, не ощетинившейся злом. С удивлением я обнаружил, что окрестности Нонгакана — причем, на многие десятки километров вокруг, буквально вычищены от всякой порожденной Мирами возмездия нечисти. Даже припаха злых духов-абасов не было слышно. И я завыл — вольно, во весь голос. Мне не надо было вставать на четвереньки. Я уверенно пел на своих двоих. Наслаждался запахами, вглядывался в колодец, которым обернулось слово «миллионолетие». Жуть брала от его глубины, и все же дно у него было. Его можно было пощупать лапой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
