Кюрелен много раз одолевал этот путь, всегда с нетерпением ожидал встречи. Среди красных скал и колонн храмов, высеченных ветрами и ливнями из громады камня, тоже красных, как кровь, он всегда выглядывал высокий гранитный холм серо-стального цвета. На жгуче-синем небе скала напоминала профиль спящего великана, который никак не мог проснуться, и лицо которого, обращенное к ветрам и буре, смотрело в небеса. В вечной позе было нечто ужасное и даже отвратительное, думал Кюрелен. Ему эти скалы напоминали дух пустыни, дух судьбы и смерти. Возможно, думал калека, это «создание» погружено в вечный сон, но, вероятно, оно все-таки пробуждается через длительные интервалы времени, и тогда злобно посматривает на мир и, оставив на земле зло и жестокость, снова на века погружается в сон.
Много лет спустя он вспомнил об этом каменном великане, о дремлющей судьбе, когда взглянул в лицо Темуджина.
Глава 9
Выпуклая чаша земли светилась глубоким пурпурным светом, а отдельные яркие полосы желтого цвета отражались и текли с запада. Всего через одну луну снова начнется зима.
В своей юрте Кюрелен пытался отогреть руки перед жаровней. Рядом с ним тихо сидели трое юношей. Они желали услышать еще один рассказ о Багдаде, Самарканде и разных городах Китая. Джамуху интересовали лишь рассказы об удивительных людях в железных доспехах, которых как-то встретил Кюрелен, и эти люди тогда отправлялись в незнакомую страну. Касар во всем всегда сомневался. Он никогда не верил в то, что сам не мог попробовать, понюхать, коснуться, увидеть или услышать.
— Если бы ты, Касар, родился слепым, ты бы назвал людей лгунами, когда они тебе рассказывали бы о солнце, — заметил Кюрелен.
— Касар не так уж был бы неправ, — ответил ему Джамуха уверенно. — Если он не видит солнце, значит, оно для него не существует. Я так считаю.
Кюрелен улыбнулся. Ему нравился Джамуха, но он не мог удержаться, чтобы не подразнить мальчика. Это желание было вызвано тем, что он понимал, что мальчик ему не доверяет и относится к нему с холодным презрением. Кюрелен должен был объяснить Темуджину, что Джамуха не в состоянии оглянуться по сторонам.
Темуджин был нетерпелив. Он не пытался командовать, но не любил пустой болтовни и неопределенности. Дело было не в его глупости, напротив — он понимал малопонятные разговоры, которые вели между собой Кюрелен и его анда[5] — Джамуха, но ему всегда хотелось действовать. Однако нежелание вести пустые беседы не относилось к разговорам о героических легендах или необычайных приключениях. В них чувствовался аромат силы, власти, и это возбуждало его.
— Расскажи нам еще о людях с бледными лицами, — насмешливо потребовал Касар, брат Темуджина.
Кюрелен хмыкнул.
— Они не были такими бледными, когда потерялись в песках Гоби, а мы на них напали. От жара солнца и постоянно дувших сильных ветров, несших с собой песок, у них лица покрылись струпьями, из которых сочилась кровь! На них были серебристые доспехи из металла. Они совсем не напоминали наши нагрудники из лакированной твердой кожи, а их сабли — лучше кривых турецких. Они убили и съели своих коней… Воинов было примерно пятьдесят, и они нам сказали, что их было гораздо больше в начале долгого путешествия. Своего вождя они называли Великий Князь! Мы понимали их речь, потому что среди нас было несколько христиан-несторианцев, и двое из них бывали за горами в далекой стране под названием Русь. Там проживают люди, говорящие на разных языках. Оказалось, что эти воины сбились с дороги. Они заявили, что отправились в путь, чтобы вести в незнакомой стране смертный бой и спасти ее от тех, кого они называли «безбожниками». Мы поняли, что так они называли людей из племени, жившего в другой стране, в которой умер Бог этих бледнолицых людей. Словом, все у них очень глупо и запутанно. По нашему разумению, мужчины должны сражаться ради женщин или еды, новых пастбищ или для того, чтобы добыть прекрасные вещи. Я с самого начала не очень поверил истории, которую они нам рассказали. Их накормили и смазали жиром сгоревшие на солнце лица. Им дали много вина, и, выпив его, они рассказали о своих истинных целях. Оказалось, что эти люди хотели найти человека, которого они называли Престер Иоанн, Старик с Гор. Он жил в громадном городе с палатками и юртами, покрытыми золотой тканью, и обладал многими сокровищами. Мне удалось узнать, что они слышали и о Китае, где, как они заявили, улицы и храмы сделаны из золота, а двери, ведущие в храмы и дворцы, украшены бирюзой и другими драгоценными каменьями. Там даже конская сбруя украшена серебром, а женщины — само воплощение красоты! Говоря о подобных вещах, они сладострастно облизывали губы. Я им сказал: «В Китае действительно много сокровищ, но не тех, которые вы желаете найти. Эти земли богаты сокровищами разума, драгоценностями философии, красивыми камнями чудесных манер и уменья красиво жить!» Им ничего не было известно об этих сокровищах, эти люди насмешливо смотрели на меня, как обычно смотрят на тех, кто лишен разума. После этого мне стало ясно, что именно этих людей следует считать варварами, хотя китайцы так называют нас. На наше гостеприимство они хотели ответить воровством и предательством. Они много разглагольствовали о Боге, но как-то утром мы проснулись и обнаружили, что они забрали самых лучших коней моего отца и двух моих сестер. Мы последовали за ними и без труда догнали. Потом мы оставили их тела на расправу хищным птицам. Я был в то время молод, и мой отец сказал мне: «Берегись того, кто приходит со святым словом и скромно возведенными небесам глазами, потому что этот человек обязательно окажется лгуном, вором и предателем!» Потом отец приказал подвергнуть пыткам христиан-несториан, живших среди нас, а затем они были убиты, ведь явно понимая то, о чем между собой говорили бледнолицые, они нас об этом не предупредили.
Кюрелен положил в рот кусок баранины и с удовольствием начал жевать. Казалось, ему было приятно вспоминать прошлое.
— Мой отец был мудрым человеком! Он предпочитал убивать, а не вести споры. Я думал, что ему понравились сабли и доспехи христианских воинов, поэтому ему на руку было их предательство. В ином случае ему пришлось бы что-то придумывать, чтобы оправдать нарушение законов гостеприимства.
Мальчики расхохотались. Джамуха слушал Кюрелена очень внимательно, и учитель взглянул на него.
— Джамуха, твоя мать — жена Лотчу, сводного брата Есугея. Она из рода найменов и была одной из самых красивых девушек. Но до свадьбы с Лотчу она родила ребенка от бледнолицего человека, и этот ребенок — ты! Как все странно: ты не любишь сладких слов, и ты не святоша, не предатель и не хитер. И это доказывает, что можно подпортить и хорошую кровь.
Джамуха сдержанно улыбнулся — ему не нравились те, кто любил шутки и был остроумен. Уверенный в том, что Кюрелен над ним посмеивается, он в душе был очень горд. Сильное солнце и дикие ветра Гоби не смогли сделать смуглой белую кожу Джамухи, а его глаза были такими же синими, как воды Проклятого Озера. Сам он как-то раз видел этот мираж. Однако синева его глаз не была суровой или чересчур насыщенной. Нет, глаза у него были бледно-синие с поволокой, будто их насыщенный цвет был размыт утренним туманом.
Волосы Джамухи имели оттенок осенних листьев, а тело его было стройнее, чем у Темуджина, и весил он меньше его. Широко расставленные глаза Джамухи не были узкими и раскосыми, как у остальных ребят. Нос у него был маленьким и немного вздернутым, а губы красиво очерчены. От этого юноши не исходил запах опасности, ему несвойственны были припадки ярости, когда он злился, то становился холодным и бледным, как смерть, и лишь напряженные красивые черты лица выдавали глубину его эмоций. Он, будучи смелым, не любил борьбу, которая была основным развлечением молодых Якка Монголов. Из-за его странного нрава его не очень любили. Он держался в стороне, часто бывал хмурым и даже надменным, а временами — очень добрым и чутким, вероятно, поэтому ему зачастую подчинялись люди, не обладавшие чувством собственного достоинства.
Правда, он бывал щедрым, в особенности к очень бедным и беззащитным. Его глаза не выражали каких бы то ни было теплых чувств и человеческих эмоций, относящихся к любому человеку, кроме Темуджина. Однако и его он не считал слишком умным. Когда в орду возвращались охотники с трофеями, его не интересовали мечи, сабли, копья или колчаны со стрелами, он оставался равнодушен и к лакированным щитам, скоту и верблюдам, его даже не волновали мешочки, полные серебряных монет, среди которых иногда попадались и золотые монетки. Мать Джамуху обожала, и он отвечал ей тем же, отчим Лотчу хорошо к нему относился. Джамуха мог выманить все, что ему нравилось, из их доли трофеев. В юрте, которую он делил со своими сводными братьями, стоял принадлежащий ему крепкий китайский сундук, изготовленный из твердого черного дерева. В этом сундуке юноша хранил длинные шелковые отрезы с серебряными нитями, чудесные резные фигурки из слоновой кости, манускрипты с удивительными иероглифами и изображениями прекрасных лиц и великолепных китайских пейзажей. Там же хранились серебряные чаши, кинжалы в костяных ножнах, небольшие коврики, сверкающие подобно редким жемчужинам, и даже бусы из бирюзы и жемчуга, серебряные и костяные флейты. В лицо над Джамухой никто не смел смеяться, потому что его отчим Лотчу был свирепым вином, да и в нем самом было нечто таинственное и странное, отчего шутки застывали на губах насмешников. Джамуха уже давно понял, что люди смеются над теми, кто им напоминает их самих, и если кто-то сидит с тобой рядом, есть и пьет из твоей чаши, он посчитает себя равным тебе или даже стоящим выше тебя. Джамуха тайно считал, что ему нет равных среди этих людей, но никого не презирал, кроме Кюрелена, который смеялся тогда, когда лучше было промолчать. (К концу жизни Джамуха не доверял и тем, в чьих глазах видел смех, или подозревал, что они посмеиваются про себя.) Шаман терпеть его не мог, и от него и от Кюрелена Джамуха ничего не мог скрыть, хотя был очень скрытным и эгоистичным.
