Когда он помер, ни один человек на свете о нём не заплакал, но ему было пофиг. Мёртвым вообще всё пофиг. Обычно, пацан, в сказках бывают морали — будь как герой, не будь как антигерой, и всё у тебя будет если не хорошо, то хотя бы правильно. Но я понятия не имею, кто тут герой, а кто — наоборот, и как правильно жить надо. Потому что живёшь такой живёшь, что-то себе думаешь, планы какие-то строишь, а потом хлобысь — вокруг апокалипсис. И если ты выживешь, то никто не спросит: «Был ли покойный нравственным человеком?» Всем будет пофиг. А если не выживешь, то пофиг будет уже тебе. Поэтому, пацан, морали у этой сказки не будет. Тем более, что и борт я уже законопатил. Большая вода покажет, но я бы поставил на то, что течь не должно. Крепкая посудина. О, вон и трактор к нам чешет. Пойдём встречать.
— Вот ваша солярка, на прицепе, — показал Тодор, отходя от трактора подальше. — Но с мели снимайте сами, я не тракторист. На машине умею, но на машине сейчас опасно. Заедешь в триггер-зону, и что? Трактор хотя бы едет медленно и его издалека слышно.
— Не вопрос, — ответил Ингвар, без тебя справимся. — Я, вон, уже покрышки к носу примотал, упрусь в них отвалом и столкну. Тут полметра всего надо.
— Надеюсь, вы не забыли, что после этого мы отправимся в общину? Митрид поручил мне ввести вас в курс дела.
— Не волнуйтесь, не сбегу. Вот, видите — уже всё. Сейчас проверю течи, зачалю понадёжнее и буду в вашем распоряжении.
***
Тодор неспешно едет на тракторе впереди, а Ингвар с мальчиком идут в двадцати метрах сзади.
— Вот интересно, если сейчас его догнать, он попробует задавить нас трактором или спрыгнет и побежит кусаться? Нет, проверять не будем, просто научное любопытство. Ставлю на то, что спрыгнет — когда планка рушится, не до управления техникой. Удивительный всё-таки феномен. Вообще люди везде друг друга с трудом переносят, но у вас это просто праздник какой-то. Ваше счастье, что здесь нет оружия, нечем грохнуть ближнего издали. Будь у вас хотя бы луки, вы бы уже вымерли, потому что валили бы соплеменников, не дожидаясь, пока они в агрорадиус попадут. «Умри ты сегодня, а я завтра». Но, согласись, есть нечто символическое в том, что твои тишайшие собратья, пацан, которые даже по морде никому дать не могли, стали натуральными берсерками. Точно, берсерки же, обещал рассказать. Была в нашем мире такая разновидность морских разбойников — «викинги». Бабуля говорила, что они наши предки. Наверное, от них у меня пиратские наклонности. Жили викинги на севере, где толком ничего не растёт и ни хрена не водится, поэтому всё необходимое для выживания приспособились отнимать у тех, кто обитает южнее. Так постепенно сформировалась целая народность отморозков, посвятившая свою жизнь грабежу. Поколение за поколением они занимались только тем, что грузились на свои корабли и плыли на юг, где высаживались на берег, убивали беззащитных крестьян и забирали у них еду и имущество. Метод экономически безупречный — отнять хлеб всегда дешевле, чем вырастить. Сами же они производили только корабли, оружие и алкоголь.
Вследствие такого образа жизни воинами они были отменными. Население южных земель долгое время не могло ничего противопоставить набегам. Завидев в море корабли, крестьяне хватали всё ценное и компактное и убегали в лес, а викинги забирали оставшееся. Когда на юге цивилизация развилась достаточно, чтобы организоваться в страны с регулярной армией, викингам, конечно, повсеместно начали вваливать конкретных люлей, им пришлось переквалифицироваться в рыбаки и перейти на питание селёдкой, но до того они были чисто «ужас, летящий на крыльях ночи». Так вот, среди этих отморозков встречались отмороженные настолько, что их даже сами викинги ссали. Это и были те самые «берсерки». В бою они выполняли роль штурмовых танков прорыва — кидались на вражеский строй и проламывали его, давая возможность вклиниться в боевые порядки остальным. Они не были самыми сильными или самыми храбрыми. Наоборот, я думаю, в берсерки подавались те, из кого почему-то не выходило обычных воинов. Чтобы преодолеть свои недостатки, они пили специальную настойку, от которой у них наглухо клинило башню, и они становились похожи на твоих соплеменников, пацан. Приходили в ярость, грызли щит и кидались в атаку, выпуча глаза и оскалив зубы. В этот момент они ничего не боялись и не чувствовали боли, поэтому остановить их можно было, только убив. В героических северных сагах — это такие сказки, только довольно однообразные, в которых рассказывается, сколько очередной Хренольдинг Кровавый Самотык убил людей и подробно перечисляется, сколько награбил добра, — так вот, в них полно историй, как берсерки бились, даже лишившись руки или ноги, утыканные стрелами и исколотые копьями. Текучка кадров, надо полагать, в этом сегменте была чудовищная, но всё время находились новые придурки, готовые налупиться мухоморного зелья и убиться о противника. Ради чего, спросишь ты? Ради социализации. Берсерки не были особо популярными парнями — сложно коммуницировать с тем, кто только грызёт щит и рычит, пуская слюни. Из-за употребления мухоморовки крыша отъезжала от малейшего шороха, обращались с ними как с неисправной гранатой, но это было публично одобряемой профессией. Их восхваляли, им наливали, про них упоминали в сагах. Почему? Ну, надо же кому-то проламывать вражеский строй! Мухоморы дешевле доспехов, а дефицита в амбициозных дураках человечество никогда не испытывало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нам сюда, — сказал Тодор. — В этот ангар. Я войду первым, подождите минуту, чтобы отошёл подальше.
— Воняет, — скривился Ингвар, проходя в огромное полутёмное помещение.
— Издержки технологии, — пояснил Тодор, — сложно соблюдать санитарные нормы в условиях триггерной дистанции.
— А почему эти двое в клетках?
— Для их же безопасности. Клетки на колёсах и могут передвигаться. Видите эти верёвки? Они через систему блоков… Впрочем, проще показать, смотрите… — мужчина принялся крутить закреплённую на стене лебёдку, наматывая на барабан трос. И клетки, заскрипев, поехали навстречу друг другу.
Первым ожил тот, что сидел в левой — лежавший до сих пор безучастно на полу, он поднялся и ухватился руками за прутья. Лицо его исказила гримаса ярости, зубы оскалились, глаза налились кровью. Он прижался к решётке и вытянул руки в направлении второй клетки, но до неё слишком далеко.
— У него триггерная зона больше, — сказал Тодор довольно, — видите, уже возбудился. Смотрите, сейчас второй подключится!
Запущенный грязный человек в другой клетке последовал примеру первого, и теперь они шипят, рычат и плюются, разделённые расстоянием метров в сорок.
— И в чём смысл этого перфоманса? — спросил Ингвар озадаченно.
— Это наука! — возмущённо ответил «переговорщик». — Так Митрид набирает экспериментальную статистику по триггер-агрессии и проводит свои исследования. Увы, из-за его большой триггер-зоны зайти в ангар он не может, практическую работу приходится делать мне. Я, в некотором роде, его лаборант.
— И что, вы так и держите их в этом состоянии?
— Нет. В первых опытах пробовали, но оказалось, что подопытные через короткое время умирают от нервного истощения. Пришлось признать способ неудачным и изменить методику.
— Признать неудачным? — скептически переспросил Ингвар. — А, ну да. То-то им легче стало, покойникам-то.
— Наука требует самоотверженности.
— Что-то эти ребята не похожи на добровольцев.
— Боюсь, научная этика сейчас не в приоритете. Важнее получить результат.
— Какой? Ещё пару трупов?
— Теперь мы сдвигаем их на менее продолжительное время, а при первых признаках ухудшения физического состояния раздвигаем обратно.
— Гениально, — скептически прокомментировал Ингвар, — так вот какая ты, Настоящая Наука!
— Не скажите, — покачал головой Тодор, закрутив ручку в другу сторону, — видите, они успокаиваются? Сейчас между ними тридцать восемь метров. А в начале эксперимента триггер срабатывал на пятидесяти шести! Это значит, что дистанцию можно сократить путём регулярных упражнений!
