мы также неоднократно встречаем чахотку. В одной из лучших книг о судьбе врача – «Цитадели» А. Кронина – главный герой занимается лечением силикотуберкулеза у шахтеров, а в другом романе писателя, «Памятник крестоносцу», герой погибает от туберкулезного истощения. Однако нельзя сказать, что эти прекрасные книги повествуют именно о туберкулезе, о борьбе человека с этой болезнью. И всё же есть на свете два романа, которые с поразительной точностью описывают не только быт туберкулезных санаториев, но и внутренний мир больных.
«Скажи смерти нет» Димфны Кьюсак – с таким точным, правдивым, жестким описанием туберкулеза в литературе мы еще не сталкивались.
Что творится в душе у человека, который узнает свой диагноз? О чем он думает, когда понимает, что лечение неэффективно? Как он воспринимает свой новый больничный мир и широкий мир за окном, в котором ему уже нет места? Какое облегчение испытывают близкие люди пациента, когда им удается пристроить его в санаторий и хоть немного отдохнуть от тяжких обязанностей сиделки? Как ведут себя люди, узнавшие, что в их доме поселился больной? Как жестока бывает по отношению к больным система государственного здравоохранения с учетом бедности, неустроенности и социального неравенства?
События книги разворачиваются в Австралии в середине 40‐х годов XX века. Методы лечения тогда были весьма специфическими. Жесткий постельный режим с гигиеническими процедурами прямо в кровати, иногда – запрет разговаривать, короткие курсы стрептомицина лишь самым запущенным больным, каждому второму – пневмоторакс[7]. И всё же глобально ничего не изменилось даже в XXI веке, поэтому книга остается чтением на все времена. Всё такая же несъедобная больничная пища, невыносимые соседи по палате, грубый медперсонал, двуличные доктора; всё так же трудно сегодня попасть в хорошую клинику и получить должное лечение и уход. А вообще это книга о любви, огромной любви.
В биографии Димфны Кьюсак мы не нашли упоминаний о том, что она сама или кто-то из ее родных болели туберкулезом. Еще интереснее то, что роман она писала в 1951 году, будучи уже 5 лет как прикованной к постели. То есть психологию лежачего больного она понимала хорошо, но откуда она знала всё о туберкулезе, словно изнутри? В этом виден высокий писательский профессионализм. Да, старина Кох рекомендует. Но запаситесь сразу носовыми платками, и побольше.
Еще одна книга, которую невозможно не упомянуть, – «Волшебная гора» Томаса Манна: это настоящая энциклопедия о жизни в туберкулезном санатории, но читать ее советуем лишь сильным духом – это объемный труд, наполненный к тому же многостраничными философскими отступлениями.
Так или иначе, психология больного, процесс принятия болезни и его противоположность – погружение в болезнь, разделение на своих и чужих (санаторий и мир вне его стен), особенный быт и атмосфера туберкулезных лечебниц – всё это здесь присутствует. И, что важно, роман основан на реальных событиях, поскольку многие детали были взяты Томасом Манном из дневников и писем его жены, проходившей лечение в одном из санаториев швейцарского Давоса, ставшем прототипом санатория «Берггоф» на Волшебной горе. Впрочем, он навещал ее и видел всё своими глазами. В завершение предлагаем вам одну цитату из романа – посмотрите, как изящно и профессионально здесь описана суть заболевания, которую мы пытались разъяснить на десятке страниц во второй главе.
«Он слушал о собственном его, Ганса Касторпа, скромном, но затяжном случае, о раздражающем действии бацилл на клетки бронхов и легочных альвеол, об образовании бугорков-туберкул и возникновении дурманящих растворимых токсинов, о распаде клеток и казеозном процессе, который может обернуться по-всякому, то ли приведет к обызвествлению и прорастанию соединительной тканью, что приостановит болезнь, то ли разовьется дальше, размягчая всё новые участки и образуя каверны, пока окончательно не разрушит легкие. Он услышал о скоротечной, галопирующей форме этого процесса, которая за два-три месяца или даже несколько недель приводит к exitus'y, услышал о пневмотомии, с величайшим искусством производимой гофратом, о резекции легких, – эту операцию завтра или послезавтра предполагают сделать недавно прибывшей тяжелобольной, очаровательной или некогда очаровательной шотландке, страдающей гангреной легких…»
Пауль Томас Манн (06.06.1875–12.08.1955)
Воистину, романы лучше учебников по медицине.
Глава 5
Чахотка – маслом. Художники и картины
Сейчас вряд ли кому-то придет в голову идея выставить на общий показ в какую-нибудь модную соцсеть портрет своего друга, долго страдающего от туберкулеза. Заостренные черты лица, впалые щеки, шрамы на груди после операции… Сейчас говорить о такой болезни просто не принято, а местами даже как-то постыдно. И лишь единицы, сумев найти в себе силы, могут спокойно изображать будни больных, их внешний вид и вообще окружающую обстановку. Но так было не всегда. Последние несколько веков больные чахоткой вполне органично, может, даже не всегда по воле авторов, попадали на холсты картин. Во многом именно благодаря этим художникам у людей и сложилось представление о туберкулезе как болезни и о типичном облике больного, который помогает врачам распознать болезнь, еще даже не получив результаты рентгеновского снимка. И следует отдать им должное – ведь вы наверняка не слышали ни одной песни про чахотку, зато при упоминании этого недуга перед глазами всегда встает написанная маслом на холсте угасающая бледная девушка с кем-то у кровати и парой алых капель крови на белом одеяле…
Да, в каком-то смысле художники сформировали у нас стереотип больного, который сейчас в целом сложно найти. Но, с другой стороны, можно сказать, что уже в XIX веке эти художники начали одними из первых выводить болезнь «из тени» и тем самым бороться со стигмой, что остается крайне злободневной проблемой для любых инфекций и в наше время. Впрочем, мы что-то всё еще не видим у ворот туберкулезных больниц верениц молодых романтичных художников в шарфах и кепи, поджидающих свою единственную бледную и чахнущую музу, дабы скорее достать этюдник и приступить к портрету. Эталоны красоты и отношение общества к такой болезни меняются, и с этим ничего не поделаешь. И если раньше чахотка была частью повседневности, принятой людьми в осознании неотвратимости собственного конца, то теперь туберкулез нередко становится подробностью, которую хочется скрыть от окружающих. А ведь еще 100 лет назад какой-нибудь парижский художник мог поделиться со своим менее удачливым «коллегой по цеху» натурщицей с чахоточной внешностью. O tempora, o mores!
Эта глава может иметь даже прикладное значение – заинтересовать читателя, чтобы он скорее оторвался от любимого дивана (с которым у всех нас так славно наладились отношения во время пандемии) и сводил себя в Русский
