— Скажи… Ты думаешь, когда мы увидим конечный результат… мы сможем смыть с себя их кровь?
— Нет. Как раз мы и заплатим самую высокую цену.
Весна приходит в Сьерру холодной и влажной. Снег медленно тает в лесах и предгорьях, вздувшиеся реки ревут в каньонах. Первая зелень на осине кажется несравнимо более нежной, чем у елей и сосен, рвущихся к ослепительному небу. Но вот вы поднимаетесь выше линии лесов, и мир открывается в мертвой беспредельности. В нем только камень, снег и свист ветра. Да ворон парит низко над скалами, опасаясь жестокого ястреба.
Томас Даниэлис, капитан полевой артиллерии лоялистской армии Тихоокеанских Штатов, свел лошадь на обочину. За его спиной десяток солдат, с ног до головы покрытых грязью, пытались вытащить из глинистого месива орудийный тягач. Его мотор, работающий на спирте, едва вращал колеса. Пехота выглядела измученной, на такой высоте вообще было трудно дышать, особенно после ночевок на холоде и маршей с пудом грязи на каждом сапоге.
Цепь людей извивалась вверх по дороге от скалы, похожей на бушприт корабля, к видневшемуся вдали перевалу. Порыв ветра донес запах пота.
«Но они отличные солдаты», — подумал он. Его рота получит сегодня горячий обед, даже если придется зажарить ротного сержанта-квартирмейстера.
За этой горной цепью лежали земли в основном пустынные, на которые притязали Святые. Сейчас они не были опасны, с ними велась даже кое-какая торговля. Поэтому никто не заботился о том, чтобы чинить горные дороги, а железнодорожный путь заканчивался у Хэнгтауна. Так что экспедиционному отряду в район Тахо предстояло пробираться по необитаемым лесам и плато, покрытому льдом. Да поможет им Бог!
«И да поможет Бог тем, кто остался в форте Накамура», — подумал Даниэлис. У него пересохло во рту. Натянув поводья, он без нужды сильно пришпорил лошадь. Искры брызнули из-под копыт, сабля ударила по ноге Даниэлиса, и бедное животное вынесло его на гребень перевала.
Бросив повод, он достал полевой бинокль. Отсюда ему был виден горный ландшафт с беспорядочным нагромождением скал и долинами внизу, по которым плыли тени облаков. Даниэлис все еще не мог отыскать окулярами крепость. Естественно, рано еще. Он знал эти места. Хорошо знал!
Даниэлис пытался разглядеть хоть какой-нибудь след противника. Жутко было продвинуться так далеко и не увидеть ни одного врага, раз за разом посылать разведку на поиски отрядов повстанцев и не находить их, сидеть напряженно в седле в ожидании снайперской стрелы — и ни одной стрелы не увидеть. Но старый Джимбо Маккензи не такой человек, чтобы прятаться за стенами, да и «Бродяги» не зря заслужили свою славу. Если Джимбо жив…
Даниэлис закусил губу и заставил себя сосредоточиться на том, что показывали ему линзы бинокля. Не думай о Маккензи, не вспоминай, как легко он мог перепить тебя, перекричать, переспорить. Как он хмурил брови над шахматной доской, где попадал в десять ловушек из десяти и никогда не обижался, как горд и счастлив был он на свадьбе… Не думай о Лауре, скрывающей от тебя частые слезы по ночам. Она носит под сердцем твоего ребенка и просыпается в одиночестве в пустом доме в Сан-Франциско от страшных снов беременности. И у каждого из этих пехотинцев, бредущих к крепости, где нашли свой конец несколько посланных против нее армий, есть кто-то дома. И кто-то — на стороне повстанцев. Не думай об этом. Лучше высматривай вражеский след.
Вот оно! Даниэлис напрягся. Всадник. Нет, свой: в армии Фэллона добавили к униформе одну голубую полоску. Вернувшийся разведчик. Даниэлис хотел сам выслушать доклад. Но всадник был пока на расстоянии мили, с трудом преодолевая заболоченное пространство, и капитан продолжал изучать местность.
Появился разведывательный самолет — неуклюжий биплан. Солнце сверкало в круге пропеллера. Рокот мотора рождал эхо в скалах. Наверняка корректировщик-разведчик. Бомбардировщиком он быть не мог: форт Накамура неуязвим для того, что эта стрекоза могла на него сбросить.
Сзади о камень звякнуло копыто. Даниэлис выхватил пистолет, однако, увидев всадника, сразу же опустил оружие.
— Прошу прощения, Философ.
Человек в синей накидке дружески кивнул. Улыбка смягчила его суровое лицо. Ему было около шестидесяти, волосы седые, морщинистая кожа, но двигался он среди этих камней с ловкостью дикого козла. Золотой символ Янь и Инь поблескивал на груди.
— Сын мой, твои нервы напряжены до предела без всякой нужды, — сказал он. Слова его выдали чуть заметный техасский акцент. Члены Ордена Эспер повиновались законам тех мест, где они жили, но сами не претендовали ни на какую территорию. Для них было своим все человечество, быть может, все живое во Вселенной во все времена. Когда глава ордена предложил, чтобы Философ Вудворт сопровождал экспедицию в качестве наблюдателя, это не вызвало возражений даже у капелланов: все церкви сошлись на том, что учение Эсперов нейтрально по отношению к религии.
Даниэлис усмехнулся:
— Вы меня осуждаете? — Он вспомнил, как некий апостол посетил — по приглашению — его дом в Сан-Франциско, чтобы хоть немного успокоить Лауру. Утешение оказалось предельно простым: «Тебе придется мыть только одну тарелку после еды», — сказал апостол.
— Мне станет легче, если вы скажете, пользуясь данным вам даром, что ждет нас всех впереди.
— Я не посвящен в эти таинства, сын мой. Боюсь, я слишком погряз в материальном мире. Но кто-то должен заниматься практическими делами Ордена.
Вудворт задумчиво смотрел на вершины гор, как бы сливаясь с ними в одиночестве. Даниэлис не смел прервать его размышления. Он думал о том, какую практическую цель преследовало участие Философа в этом походе. Написать отчет, более глубокий и точный, чем могли подготовить простые смертные, не умеющие обуздывать свои впечатления и чувства? Может быть. А может, Эсперы решили принять одну из сторон в этой войне? С многими оговорками, но руководство Ордена все-таки разрешило использовать ужасающие пси-взрывы там, где Ордену возникала серьезная угроза. Они были более расположены к судье Фэллону, чем к Бродскому или прежним Сенату вождей кланов и Палате народных депутатов.
— И все же, — продолжил Вудворт, — я не думаю, что вы встретите здесь серьезное сопротивление. Когда-то, до того как я узрел истинный путь, я служил в рейнджерах у себя дома. Эта местность выглядит совсем пустынной.
— Если бы знать точно! — взорвался Даниэлис. — Всю зиму, пока нас сковывал снег, они могли делать здесь все, что хотят. Разведчики сообщали, что еще две недели назад здесь было оживленно, как в улье. Что они готовили?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
