В электрической плавильной печи всего этого нет. Чистое дуговое пламя расплавляет здесь чистый металл вместе с необходимыми примесями, а примесей этих немало.
Чтобы податливое железо стало хорошей сталью, нужно сплавить его в первую очередь с углеродом. Отсюда и слово — сплав. Чем больше углерода в стали, тем она тверже. Казалось бы, превосходно: загрузить в печь как можно больше углерода — и получится сверхтвердая сталь. Действительно, получится, но… при этом станет хрупкой, совершенно непригодной для судовых конструкций. Поэтому количество углерода в стали не должно превышать определенной величины.
Не один углерод «усиливает» железо, превращает его в сталь. То же самое делают и «легирующие» элементы — хром, никель, вольфрам, кобальт, молибден… В зависимости от того, чему обязана сталь своей крепостью — углероду или этим элементам, — она разделяется на углеродистую и легированную.
Немало разных металлов и сплавов пришлось поварить в «литейке». Но сейчас предстояла плавка, отличная от других, ответственная. Закрылись плавильные камеры. Вспыхнуло электрическое пламя.
Теперь все зависело от искусства сталеваров. Плавка — процесс тонкий, деликатный. Здесь мало внимательно следить за приборами, постоянно контролируя температуру шихты. Нужно еще особое «чутье», способность по малозаметным признакам угадывать, что происходит в плавильной камере. Рабочий любой профессии имеет возможность хорошо рассмотреть предмет своего труда, взять его в руки, ощупать, измерить.
А сталевары? К расплавленному металлу не притронешься; все, что с ним происходит, надо научиться понимать по его едва уловимым оттенкам, по игре цветов.
Рабочие в совершенстве владели этим искусством. Когда шихта расплавилась и металл стал приближаться к кондиции, к тому состоянию, когда его уже можно было наливать в форму, Игорь Кузьмич бросил пристальный взгляд на соседей. По всему было видно, что их плавка завершится позже.
— Хорошо, — отметил бригадир. — Будем первыми.
Внимательно следя за печью, он не заметил, как распахнулась цеховая дверь и вместе с клубами пара в нее ввалилась гурьба заиндевевших судосборщиков. Стараясь не мешать и не привлекать к себе внимания, они прошли поближе к форме, готовой к разливке стали.
Выждав еще немного для верности, Игорь Кузьмич сделал знак. Застрекотал электрический подъемник, и тяжелый чайниковый ковш поплыл к печи. Он и в самом деле был похож на чайник, только вместо мелкой сеточки в самом начале горлышка, которая удерживает чаинки, не давая им упасть в чашку, у него была огнеупорная перегородка. Она разделяла ковш на две емкости. В одну из них заливался расплавленный металл, и все легкие примеси, шлаки, которые могли оказаться в нем, всплывали на поверхность. Внизу оставался чистый расплав. Сквозь донную часть огнеупорной перегородки он попадал во вторую часть ковша, куда уже не было доступа шлакам. Отсюда чистый металл подавался в формы.
Подъехав к печи, ковш вобрал в себя порцию пылающей всеми оттенками чистого солнечного блеска стали и пошел к форме. Игорь Кузьмич шел за ним, с раздражением замечая собравшихся судосборщиков, цеховое начальство, инженера-технолога.
«Только этого не хватало, не сглазили бы, уж лучше оставили бы нас до времени в покое».
Он подвел ковш к форме и привычным движением направил в нее стальную струю. Делал он это спокойно, как можно аккуратнее. Но что-то случилось. Струя в отверстии формы вдруг беспокойно забилась, заметалась.
— Все, — литейщик сокрушенно вздернул и опустил руку.
Струя металла размыла форму, свела на нет всю работу. И он знал почему. Ее надо было направить чуть-чуть иначе, по касательной к внутреннему выступу формы.
Окружающие молчали. Никто не сказал ни слова, ругать литейщика было не за что. Ведь он старался на совесть. Утешать его они не могли, потому что расстроились сами.
Теперь, когда Игорь Кузьмич упустил свой шанс — это было очевидно, — он уже совсем по-другому взглянул на Панкратова — не как на соперника, а как на товарища, которому он обязан был помочь.
Сняв рукавицы, он направился к его бригаде, у которой дело тоже подходило к концу, и все «зрители» подались туда.
В бригаде Панкратова все шло своим чередом. Вот наполненный ковш так же медленно и величаво, как несколько минут назад, поплыл ко второй форме.
Панкратов взялся было за ковш, готовый вылить металл в форму, но его остановил Игорь Кузьмич:
— Ты извини, дозволь разлить мне. Вроде бы я понял, в чем тут секрет. — Он смотрел на коллегу не умоляюще, а спокойно, с достоинством.
Панкратов, сам кадровый литейщик, отлично понимал его состояние. Игорь Кузьмич брал на себя большую ответственность перед товарищами, перед собой. Ведь если бы разлив не удался снова, а такое могло случиться, его репутация хорошего литейщика, заработанная годами упорного труда, была бы поставлена под серьезное сомнение. Проще всего ему было остаться в стороне, наблюдая, чем закончится дело. Но его руки уже испытали секрет формы, глаза запомнили направление и силу падающей струи металла. Он лучше мог справиться с работой. И Панкратов уступил — отойдя на шаг в сторону, он жестом предложил Игорю Кузьмичу занять его место.
— Разливай сам, еще опять напортачит, — заворчали судосборщики.
Но Игорь Кузьмич уже взялся за дело. На этот раз струя пошла точно так, как ему хотелось. Люди затаили дыхание. На глазах пустел ковш.
— Готово, — радостно выпалил литейщик, отвел его в сторону.
Рабочие обступили остывающую форму. Всем не терпелось скорее взглянуть на отливку, но это требовало времени. Когда, наконец, ее извлекли из формы, стало ясно — деталь удалась!
В этот день оба литейщика возвращались домой вместе, без конца во всех подробностях вспоминая события минувшей смены. Было что вспомнить. Ведь за какие-то восемь рабочих часов от них потребовалось и мужество, и благородство, и мастерство. Происшедшие события заставили их и еще многих людей пережить сильнейшее волнение и гордость за свою профессию, а впереди ждали новые рабочие смены, «работы жаркие, на бои похожие», без которых не обходятся трудовые будни современного рабочего.
Так что если вам скажут, что профессия рабочего однообразна и неинтересна, не верьте. Любая из них, и особенно специальность литейщика, стоит того, чтобы посвятить себя ей.
…Мы подошли к автомату с газированной водой. Чижик полез в карман за монетой.
— Не надо, — Олег нажал на кнопочку и налил полный стакан, — на, пей, здесь в цехе газировка бесплатная.
Выпили по стакану. После огнедышащего цеха очень хотелось пить. Тима не утерпел и выпил подряд еще три стакана.
— Ну, если ты будешь работать так же, как пить, — пошутил Олег, — выйдет из тебя первоклассный мастер!
Все рассмеялись.
— Тима, — спросил я уже серьезно, — не заинтересовался металлургическими профессиями?
— Вообще-то интересно, дух захватывает, — ответил он, — особенно когда металл разливают. Не верится: железо жидкое, как вода, и светится. А еще Олег Иванович сказал, что это профессии — ответвления.
— Разные бывают ответвления, Чижик, — вступил в разговор Олег, — вот голова у тебя тоже вроде как ответвление от тела?
Мы опять засмеялись.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что металлургические специальности главнейшие на заводе? — спросил я.
— Не надо приписывать мне того, что я не говорил, — запротестовал Олег, — я вообще не берусь указать вам главную профессию. Мое дело — рассказать о наиболее существенных специальностях, а уж вы сами решайте, какая из них главнее. Вот, например, отлили мы стальную полосу, остудили. Вроде бы прочная она, а вдруг согнулась. В чем дело?
— Может быть, ее не закалили?
— Точно, Чижик, — Олег был явно доволен, что Тима начал разбираться в технологии, — от закалки очень многое зависит. Впрочем, сейчас вы сами убедитесь. Идемте-ка теперь на термический участок…
Как закалялась сталь
В прежние времена дорого ценился хороший булат. Поэтому мастера тщательно оберегали тайну его закалки.
Сам ее принцип был прост. Еще в IX–VIII веках до нашей эры древние греки знали: для того чтобы железо закалилось, надо погрузить его в воду. Вспомним «Одиссею» великого Гомера: «…как погружает кузнец раскаленный топор или секиру в воду холодную, и зашипит с клокотаньем железо, — крепче железо бывает, в огне и воде закаляясь…»
Казалось бы, чего проще — достаточно опустить клинок в холодную воду — и вся закалка. Но в том-то и дело, что так поступали все мастера, а клинки оказывались разной прочности. Может быть, все дело в составе воды? В тех примесях, которые в нее добавлялись?
Долгое время считалось, что тайна дамасского булата именно в этом и заключается. Хотя, по мнению других мастеров, дело было вовсе не в воде. До наших дней сохранилась легенда, рассказывающая о том, как, отковав клинок, мастер хватал его — раскаленный добела, — прыгал в седло самого резвого скакуна и несся что есть мочи в степь, держа булат над головой, закаляя его в холодных струях встречного ветра. Не отсюда ли пошли мистические рассказы о всаднике с молнией в руке, которого время от времени видели путники? Встречи с «молниеруким» всадником были тем более таинственны, что он по вполне понятным причинам избегал встреч — не хотел раскрывать свой способ закалки стали. А напрасно.
