- Зеркальный ты или настоящий? - сказала Гиза.
- Люди придумали меня, злобных карликов, моих псов...
- Один из твоих псов и откусил мне ногу, - сказала Гиза.
- Ты попала под маневровый паровоз. Псы не в счет.
Гиза кивнула.
- Зато я знаю, как проверить, настоящий ты или нет.
Он молчал.
- Сделай мне ребенка, Бох. Я никого об этом не просила, а тебя вот прошу. Я не дам ему погибнуть и не погибну сама. Сделай. Ведь это же правда, что когда-то ты вздымал женщин, как весеннее солнце - посев яровой, и за одну ночь зачинал двенадцать детей.
- Почему у тебя такое имя - Гиза Дизель? Неужели родители дали?
- Я сама себя так назвала. А настоящего имени не помню.
Он бережно обнял ее, и на несколько часов одноногая патлатая цыганка, пахнущая чесноком и водкой, стала главной и последней женщиной в его жизни. А наутро и принял решение о жизни и смерти.
К тому времени, когда Четверяго выкрасил при помощи басмы своих сивых коней и выбелил мелом им копыта, стало известно, что табачная фабрика выиграла в лотерею. Узнав же о выигрыше, Катерина Блин Четверяго, опытная акушерка и мастерица подпольных абортов, вместе со своей соседкой тетей Брысей напились так, что не могли выговорить слово "мама". Город Палачей и Жунгли, птицы небесные и даже одинокие жабы в своих сырых углах смеялись до слез и боли в животе, потому что сто пятьдесят человек, включая директора фабрики Ценциппера, выиграли авторучку.
Очухавшись к вечеру и солидно опохмелившись, тетя Брыся разделась донага, натянула белоснежные носки, обвилась медным своим змеем, который только издали напоминал духовой инструмент и играл наподобие альта, хотя какой же это, скажите, альт помещает медный хвост в желейной Брысиной заднице, - и пошла маршировать по улице, играя всеми своими пышными и упругими телесами "Прощание славянки". А Катерина Блин Четверяго после третьего стакана, по своему обыкновению, открыла окно наружу и принялась искушать силы тьмы, выкрикивая в темноту сначала слова безобидные вроде "брандмейстер", "стеклорез" или "шмуцтитул", а после невесть какого стакана грозно прорычала страшнейшее: "Ризеншнауцер!". Но и на этот раз силы тьмы не откликнулись ей.
Рано утром, когда лотерейную авторучку с трепетом понесли директору табачной фабрики, Великий Бох наголо обрил голову и остриг ногти. А потом спустился в подвал Голубиной башни, где столетиями в гробнице покоилась Спящая Царевна, увезенная неизвестно куда после его ареста.
- It serves right1, - без улыбки, но и без тени отчаяния прошептал он. - Этой смертью жизнь не умалится, этой жизнью смерть не прирастет.
И на всякий случай оглянулся: не слышал ли кто посторонний этих его слов. Но в подвале, кроме Боха, никого не было. И вообще, вдруг с ужасом понял он, в мире не осталось никого и ничего такого, на что нельзя было бы не оглядываться.
Плита, обшитая серой слоновьей шкурой, была так велика и тяжела, что пришлось Четверяге звать на помощь мужиков, и они ввосьмером с натугой взгромоздили надгробие на катафалк.
- А покойник как же? - спросил, отдуваясь, зеленоглазый Август, сын Люминия.
- А он уж там, - ответил Четверяго. - Где положено. Да ведь и договорились: без попов, музыки и родни.
И тронул четверку лошадок, которым с утра для бодрости дал меру овса, замоченного в водке с мышьяком.
На кладбище возле могилы, на дне которой сидел со скрещенными по-турецки ногами Великий Бох, пили потихоньку паровозную водку один из его младших сыновей по прозвищу Шут Ньютон, обрядившийся по такому случаю в собственноручно скроенный и сшитый фрак из кухонной клеенки - на ней еще остались следы от ножа, которым резали селедку и лук, - и мастер на все руки Бздо, славившийся тем, что мог бабахнуть задницей в любой миг - только попроси, почему его редко когда и просили, особенно в ресторане: после его выстрела обычно лопались лампочки в большой люстре.
- Холодно, - вдруг сказал Великий Бох. - Налейте и мне. И что с лотереей? Неужели выиграли?
Ему налили стакан с верхом.
- Ты будешь смеяться, - сказал Бздо, - но они выиграли авторучку. Все вместе.
- Я больше никогда не буду смеяться, - пообещал Бох, возвращая порожний стакан. - Каждому ужу по ежу, каждому ежу по чижу. Налейте еще. Пока дождешься Четверяги, дуба можно дать.
Вдали, почти у самых ворот кладбища, неподвижно стояли Гавана, окруженная внуками, и Гиза Дизель в черном платке на патлатой голове, опиравшаяся на дареный костыль.
Такие костыли были в городке у всех. Когда Великий Бох устроил ревизию подземелий Города Палачей, среди вещей нужных и ненужных обнаружились огромные запасы костылей. Выяснилось, что когда-то здесь собирались разворачивать тыловой госпиталь. У больницы был свой запас костылей, и Великий Бох приказал раздать костыли бесплатно. Трое суток люди давились в очереди, ссорились из-за места, записывали номера на руке химическим карандашом, пока наконец все желающие не получили бесплатный товар. Кто огородную ограду из них построил, кто про запас на чердак забросил, а одно время было модно щеголять на костылях вечером на променаде у железнодорожного вокзала. А потом и забыли о них, об этих костылях.
Наконец в воротах появились оскаленные морды Четверягиной четверни, за которой брели мужики - без их помощи нельзя было надгробную плиту ни снять с катафалка, ни яму ею закрыть.
- Шкуру-то с нее срежьте, - сердито велел Бох, которому спустили в яму литровую бутыль чистой водки. Он протянул Четверяге узкую бумажку. - Это для Катерины - пусть выучит и крикнет хоть разок.
- А что это означает? - удивился Четверяго, едва осилив слово до конца.
- Боязнь длинных слов. С Анюткой устроился?
- Устроился. - Четверяго со вздохом перекрестил живот. - Продал ее старику Нестерову за десять литров, ящик мыла хозяйственного и пять мешков семенной картошки. Да обещал бочку половой краски к весне. По-хорошему разошлись. Что не целка, так это его уже не очень того, хотя сам еще ничего, особенно если выпьет. А пьет он для этого паровозную на лимонной корке и с медом. Остальное сладится. В случае чего побьет - своя жена.
Старик Нестеров после смерти жены давно подыскивал хозяйку, и вот Четверяге удалось всучить ему свою слабоумную, но спелую, статную и довольно милую лицом дочь.
Бох кивнул.
Рядом с ним стояла глубокая глиняная миска, в которую он накрошил хлеба и налил водки.
- А сам-то пробовал выговорить? - полюбопытствовал Четверяго, все еще глядя на бумажку, чтобы не видеть этой миски, поставленной нарочно для мертвых зайцев, которые ко многим приходят наяву, а к Великому Боху уж точно заявятся на том свете. Уж в этом-то Четверяго был уверен. - Гиппо и так далее?
- Гиппопотомомонстросесквиппедалиофобия. Теперь закрывай, - приказал он, не поднимая головы и не повышая голоса. - Накрывай, говорю!
Сорвав с плиты последние ошметки слоновьей шкуры, мужики поднатужились и со скрипом в костях аккуратно и медленно уложили надгробие точно в пазы. И только после этого переглянулись. Плита была заказана давно, как это вообще было принято у Бохов, но тот мастер, как и нынешний, во все дни бывал пьян и записывал заказ со слуха, поэтому, видно, и вырезал на черной плите крупно и броско - "Бог".
Бздо от изумления сделал оглушительное бздо.
Шут Ньютон криво усмехнулся и сказал:
- Когда граната разрывается, от счастья сердце разрывается.
Гавана круто развернула свое кресло на колесах и повела детей домой.
- Слушай, - вдруг спросила ее Гиза Дизель, с трудом догоняя Гавану на костыле, - а бывает, что отрезанная нога вдруг да начинает отрастать, а? Живот не растет, а нога - растет. Бывает?
Гавана пожала плечами.
- Дай Бог, если так. Значит, ты единственная счастливица сегодня в этом городе.
Гиза от страха перекрестилась и понюхала свою подмышку: ей показалось, что от нее пахнет не конским потом, а леденцами. Но после ночи с Бохом отрезанная паровозом нога у нее и впрямь начала помаленьку отрастать, чесаться и покрываться младенческим пушком.
Когда Ценциппер пришел в Африку, в зале было уже битком народу. Ему освободили стул и налили чистой паровозной.
- Великий Бох умер, - тихо сказал Ценциппер.
И все молча, не чокаясь, как и полагается на поминках, выпили водку до дна. Малина на пару с Августом пошли между столами с чайниками, наливая по второй.
А Баба Жа торопилась. Она считала своим долгом доставить лотерейный выигрыш Ценципперу: ведь это ей когда-то доверили покупать лотерейные билеты. Первым делом горбатенькая наполнила авторучку чернилами и на пробу написала донос на свою непутевую дочь, которая жила с двумя мужьями сразу и от обоих имела детей, и оба ее любили, а она - их. Баба Жа двенадцать лет писала такие письма в милицию, в суд, да кому угодно, жалуясь на неправильное поведение дочери и всячески ее обзывая, но при этом нецензурные слова выводила латиницей.
Авторучка писала безотказно. Баба Жа завинтила колпачок и отправилась в Африку, где наливали уже по третьей и воздух густел от мужского дыхания и папиросного дыма. Горбатенькая отыскала Ценциппера и, умильно улыбаясь, протянула ему красивую коричневую авторучку.
