Путешествие завершилось в крохотной комнатке с одиноким окном, выходящим на Темзу. Именно ее широкой гладью, из-за дождя грифельно-серой и матовой, словно асфальтовое полотно, и любовался хозяин, сидящий в кресле-каталке и укрытый до пояса старым шерстяным пледом в клетку цветов прославленного шотландского клана Кэмпбэлов. К коему он действительно относился, правда, в каком-то дальнем колене. Гость не слишком хорошо разбирался в генеалогии. Не его это был конек.
– Вам известно, сэр, что это дурная привычка, – плюхнулся он в свободное кресло, судя по скрипу, которым оно отозвалось на контакт с мощным накачанным телом, едва ли не двухсотлетнего возраста. Как и почти вся мебель в доме. – Прятаться от гостей – приглашенных, заметьте, гостей – в самом дальнем углу? Какая-то медвежья берлога, право! Паучье гнездо!
– Вы опоздали, – сухо заметил обитатель «гнезда» (так вообще-то и звался особняк на жаргоне людей, знавших о его существовании), не отвечая на саркастический вопрос.
– Бог мой! – всплеснул руками мужчина. – С каких это пор семь минут стали считаться опозданием?
– С тех самых, как я поселился здесь, – последовал ответ. – И еще двадцатью пятью годами прежде.
Он ловко развернулся вместе с креслом и сурово взглянул на посетителя из-под густых кустистых бровей, абсолютно седых, как и буйная шевелюра без малейших признаков лысины.
Хозяин, подлинное имя которого знали немногие люди в Соединенном Королевстве, а чуть более многочисленные остальные звали просто Пауком, был стар. Очень стар. Стар, насколько может быть старым существо из плоти и крови. Ходили смутные слухи, что появился на свет он еще в самом начале прошлого столетия, а первого в длинной череде прочих человека лишил жизни еще в той самой Второй Восточной войне, столь же памятной, сколь и позорной для Британской Империи.
– Давайте перейдем к делу, – занервничал гость, отводя взгляд от прозрачных, удивительно молодых глаз Паука.
– Вы торопитесь?
– М-м-м… да, в некотором роде.
– В таком случае давайте перейдем к делу, – наконец отвел свой вынимающий душу взгляд хозяин. – Вы не догадываетесь, зачем я вас пригласил.
– Наверное, чтобы поведать что-нибудь из своей чрезвычайно богатой биографии, – огрызнулся посетитель, снимая очки. – Только думаю, что вы обратились не по адресу – я не обладаю литературным даром и в качестве наемного мемуариста не гожусь.
– Бросьте ерничать, мистер…
– Только без имен! – торопливо перебил его «мемуарист». – Я вас внимательно слушаю.
– Вы – единственный остающийся у дел участник Спрингфилдского инцидента.
– У-у-у! Так вы решили послушать МОИ воспоминания?
– Я их знаю чуть ли не наизусть. Ваши отчеты двадцатипятилетней давности читаются, словно приключенческий роман. Отрицая литературный дар, вы клевещете на себя, мистер… э-э-э… не важно. Вообще, почему вы свое время пошли в армию вместо того, чтобы заняться беллетристикой?
– Не попалось ценителя вроде вас, – огрызнулся безымянный мистер. – И вообще, к чему эти дела давно минувших дней? Подобная чертовщина случается раз в сто лет. Нет, раз в тысячу лет… Если вообще не единственный раз в человеческой истории.
– Ошибаетесь.
– Неужели?.. – подался вперед всем телом гость…
* * *
Давешний «бой», не торопясь, спускался по покрытой дорогим ковром лестнице, и с каждым маршем простоватое выражение постепенно сползало с его лица, будто шкурка с линяющей змеи. Куда только девался глуповатый деревенский увалень…
Почему пешком? Дело в том, что лифт не останавливался на нужном ему этаже, и поэтому гости отеля просто не подозревали о его существовании. Но он был.
Очутившись на этом самом безымянном этаже, расположенном между тридцатым и тридцать первым, лакей открыл неприметную дверь с табличкой «Служебные помещения» и прошел по неширокому коридору, в который выходили такие же двери. Освещался коридор только окном в дальнем его конце.
– Тук-тук, – произнес он, отворив одну из дверей и входя в просторную комнату, до отказа заполненную разнообразной электронной аппаратурой, помигивающей сотнями светящихся глазков, гудящей, стрекочущей и попискивающей на разные голоса. – Гостей принимаете?
– Бакшиш принес? – оторвался от дисплея персоналки худощавый, похожий на цыгана молодой человек в тельняшке без рукавов, чуть приподняв один из огромных наушников, украшающих кудрявую вороную голову. – Делись, делись…
– Влас, я в следующий раз объектив жвачкой залеплю!
– Залепи, залепи… Сразу по шеям от начальства получишь.
– На, держи свой полтинник, – принялся рыться в кармане форменной тужурки «бой».
– Брось, – отмахнулся «цыган», снова углубляясь в свое малопонятное несведущему человеку занятие. – Сменимся – пивка выпьем.
– Не лопнем, на рубль-то? – съязвил коридорный, прекращая поиски полтинника, которого в кармане, естественно, не было.
– Чего приперся? – буркнул Влас. – Колись, давай.
– Чего приперся?.. – повторил парень, ероша пятерней соломенные волосы. – Не нравятся мне что-то эти американцы…
– Ну и что? Мне вот австрийцы не нравятся. Органически. Я же не впадаю в истерику при их виде.
– Слышь, Влас. Давай пощупаем их, а?
– Пощупаем? – поднял густую бровь электронщик. – МЫ пощупаем?
– Ну, ты, ты пощупаешь.
– То-то…
«Цыган» скользнул взглядом по огромному экрану, разбитому на несколько десятков клеток, показывающих совершенно разные сцены, достал из ящика стола план, закатанный в пластик, и принялся водить по нему ногтем длинного аристократического пальца.
– Тридцать четыре… тридцать четыре… Какой там номер, говоришь?
– Восемнадцатый.
– Тридцать четыре – восемнадцать… Ага!
Проворные пальцы запорхали по клавиатуре, на дисплее появилась стена гостиницы, медленно ползущая вниз. Наконец ярко-красные нити перекрестья уперлись в окно требуемой лоджии.
Где-то далеко, в нескольких километрах от «Гипербореи», в оконной нише ничем не примечательного здания, пришел в движение укрепленный на гибком кронштейне матово-серый цилиндр, от которого в закрытое плотными жалюзи окно уходил толстый, металлически поблескивающий коленчатый кабель. Мгновение, и невидимый в свете дня тончайший луч протянулся к цели. Сверхчуткий прибор, разработанный в недрах одного из научно-технических подразделений Корпуса, считывал с оконного стекла разговор, ведущийся сейчас в номере «3418».
– Ну, чего там? – не выдержал «коридорный», склонившийся над плечом «слухача», вглядываясь в бегущую внизу экрана сдвоенную синусоиду, мало что говорившую непосвященному.
– Да ерунда одна, – буркнул «цыган». – О бабах болтают, мазурики заморские. Отключаю?
– Слушай, Влас… Поставь им постоянную прослушку, а?
– Еще чего! Ты знаешь, сколько час работы микрофона стоит? Да и мало их… У меня вот всего восемь.
– Десять ведь было.
– Ага, десять… А профилактика? На будущей неделе обещали вернуть еще пару – тогда и приходи.
– Ну, все-таки!
– Тащи требование за подписью Табардина – поставлю. Хоть с двух точек, хоть круглосуточное. А так – извини.
– Ну, ты и гад, поручик!
– Подбирали бы выражения, штаб-ротмистр!
Влас протянул руку и тронул клавишу «Отбой». Нужная клетка экрана погасла.
«Бой» постоял еще пару минут за спиной упрямца, сжимая и разжимая кулаки, а потом вышел, мстительно хлопнув дверью, то есть, совершив деяние, которое поручик Констанди, равно как и все «слухачи», прямо-таки ненавидел всеми фибрами души. Сотрудники техотдела ему, штаб-ротмистру третьего отделения Колокольцеву, увы, напрямую не подчинялись.
Но отступать упрямый и деятельный жандарм не любил и не умел…
8
«Неужели я еще жив? На кущи небесные не похоже. На геенну огненную – тоже…»
Последним, что помнил Александр перед тем, как сознание окончательно его покинуло, был страшный удар, разом выбивший дух из тела и погасивший все краски. А перед ним – полубессознательное состояние, из которого вывела только ясная мысль: он падает. Падает в неуправляемом самолете, и до столкновения с землей, возможно, остаются секунды. И отчаянное, на пределе сил движение руки, масса которой, казалось, возросла многократно, к спуску катапульты… Взрыв пиропатрона под креслом снова вырвал недостаточно крепко держащееся сознание из тела, поэтому все, что было между, вспоминалось урывками: чередующаяся синь неба и буро-рыжая косая плоскость земли, свист ледяного ветра, старающегося сорвать комбинезон, оглушительный хлопок купола вверху…
«Успел я выбраться из кресла или нет, – почему-то крутилась и крутилась в мозгу мысль. – Наверное, успел… Только почему я всего этого не помню?..»
– Привет, – раздался где-то рядом голос, который Бежецкому показался странно знакомым. – С добрым утром!
Глаза открыть, хоть и не с первого раза, удалось. Но перед ними маячила лишь белая поверхность, и непонятно было – находится ли она рядом, или парит в недосягаемой высоте.
