– О-о… – сочувственно протянула я. – А что было потом?
– Тогда я пошла в университет, училась по специальности «сетевые коммуникации», баловалась хакерством. Именно баловалась, на любительском уровне – не хотела гробить себе мозги вживлением импланта, довольствовалась ментошлемом. И тем не менее в конце третьего курса мне удалось выйти на тщательно законспирированную группу агентов-пятидесятников, которых проворонила наша контрразведка.
Я посмотрела на Анн-Мари с восхищением:
– Ух ты, здорово! А я и не знала.
– Это было засекречено. Добыча оказалась такой серьёзной, что меня сразу взяли на службу в СБ, а после прохождения офицерских курсов присвоили звание лейтенанта. В двадцать пять я стала старшим лейтенантом, а в двадцать восемь, накануне операции «Освобождение», меня повысили до капитана-лейтенанта и зачислили в группу, обеспечивающую безопасность станций со сжимающими излучателями. Да и в последующие семь лет моя карьера развивалась неплохо. Через годик-полтора я рассчитываю получить первый ранг, а дальше… – Анн-Мари заговорщически подмигнула мне. – Дальше посмотрим. Может, я стану первой женщиной в чине адмирала-фельдмаршала.
«Ого!» – подумала я. Да уж, мы действительно родственные души. Хорошо хоть не конкуренты: она служит в галлийском флоте, а я – в земном.
При входе в сектор ОСО стоял усиленный пост охраны. Однако нас пропустили без проблем, как только мы удостоверили свои личности. Видимо, и здесь были предупреждены о пополнении личного состава Отдела. По пути я внимательно вглядывалась в каждого встречного, надеясь увидеть кого-нибудь знакомого, который служил вместе с отцом. Но знакомых мне не попадалось, что, впрочем, неудивительно – ведь с тех времён Отдел специальных операций превратился из небольшого подразделения армейской разведки в огромную самодостаточную организацию, напрямую подчинённую объединённому командованию, а численность его личного состава возросла едва ли не в сотню раз.
Когда мы поднимались в лифте на ярус, где располагался штаб, Анн-Мари снова заговорила:
– А вот твой отчим, похоже, совсем лишён амбиций. Его высоко ценят в руководстве, он давно мог бы стать адмиралом, командовать целым соединением, а то и эскадрой, но ему это неинтересно. У него нет никакого честолюбия.
– Во-первых, вы ошибаетесь, – сказала я. – Насчёт амбиций и честолюбия. И то и другое у него есть, просто он ещё не наигрался в звёздного капитана.
– Как это?
– Очень просто. До тридцати шести лет отец жил мечтами о звёздах, о космических полётах. Нам с вами трудно представить, как он мучился и страдал все эти годы. Мы не были прикованными к планете, над нами не летали станции чужаков, небо для нас всегда было открыто. А отец… Нет, это нельзя передать словами. Вам нужно было видеть его лицо, когда он впервые вышел в космос. С тех пор прошло больше семи лет, но он до сих пор находится… ну, даже не знаю, как это назвать. В состоянии эйфории, что ли. Он не хочет думать о карьере, потому что все его мысли заняты звёздами. Как я понимаю, он боится, что продвижение по служебной лестнице помешает ему в полной мере наслаждаться полётами.
– Понимаю, – произнесла Анн-Мари, выходя из лифта. – В некотором смысле он ещё мальчишка.
– Да, возможно.
– Но ты сказала «во-первых». А что во-вторых?
– Во-вторых, – немного замявшись, ответила я, – у меня к вам просьба: не называйте его моим отчимом. Это слово немного… э-э, задевает меня. Он мой отец, и точка. Я так думаю о нём, так воспринимаю его.
Анн-Мари кивнула:
– Хорошо, я учту твоё пожелание.
Хотя вряд ли она поняла меня. Я сама понимала себя с трудом. Я вполне отдавала себе отчёт, что человек, которого сейчас я называю отцом, и тот, кто в детстве качал меня на руках – разные люди. Однако в душе я не делала между ними никаких различий. Когда семь лет назад я повстречала в аэропорту Нью-Калькутты мужчину, поразительно похожего на моего покойного отца, Жофрея Леблана, то я… Просто не знаю, как объяснить, что со мной произошло. Это было как удар молнии. И в тот момент для меня свершилось чудо – мой отец воскрес…
А вот мама, к сожалению, воспринимала всё по-другому. Для неё мой новый отец оставался чужим. Она старалась, очень старалась привыкнуть к нему, смириться с этой заменой, но ничего у неё не выходило. Это страшно огорчало меня. Иногда мне было обидно до слёз, что у нас так и не получилось нормальной семьи.
9
Начальника Отдела специальных операций, адмирала Лефевра, на месте не оказалось. Как сообщил его секретарь, около часа назад он ушёл по вызову адмирала-фельдмаршала Дюбарри. Сопоставив время, мы с Анн-Мари легко догадались, куда ушёл Лефевр и с кем сейчас разговаривает. Судя по всему, отцу собирались поручить действительно важное задание – и наверняка связанное с нынешним кризисом. Причём, по словам мадам Пети, он был одним из двоих, кто способен справиться с этим делом. Ну и ну! Интересно, кто же второй?.. Я была заинтригована.
Вместо Лефевра нас принял его заместитель, контр-адмирал Симонэ. Он выполнил все необходимые формальности в связи с нашим зачислением в Отдел, немного побеседовал с нами о том о сём (так сказать, для предварительного знакомства с новыми подчинёнными), после чего отправил нас в медсанчасть для стандартного осмотра и последующей психообработки.
Как и обещала мадам Пети, ничего особо страшного в этой процедуре не было. Установка психоблока заняла не более получаса и осуществлялась посредством обычного ментошлема, без использования всяких там адских приспособлений, вроде временных нейрошунтов, как при глубинном психокодировании. В течение всего этого времени у меня кружилась голова – то сильно, то слегка, перед глазами вспыхивали искорки и проплывали радужные пятна, а несколько раз ощутимо поташнивало. Но в целом всё прошло нормально – я ожидала гораздо худшего.
Когда дело было сделано, доктор-психолог отпустил своего ассистента, снял с меня шлем и спросил:
– Ну как вы себя чувствуете?
– Да вроде в порядке, – ответила я, тряхнув головой. – Правда, мысли путаются. Как после долгой работы в виртуальной реальности, только посильнее.
– Это нормально, – заверил меня доктор. – Скоро всё пройдёт. Пока сидите, не вставайте. Сейчас мы проверим, как действует ваш блок.
Он укрепил на моих висках сенсорные датчики и устроился за столом перед компьютерным терминалом.
– Прежде всего, мадемуазель, вы должны иметь в виду, что такая психообработка не гарантирует сохранение тайн, в которые вы будете посвящены по долгу службы. Из вас их можно будет вытянуть с применением «наркотиков правды» или банальных физических пыток; также вам ничто не помешает рассказать о них по собственному желанию. Современная медицина ещё не располагает средствами надёжной блокировки тех или иных секретов, не причиняя непоправимого ущерба мозговой деятельности. К сожалению, человеческий разум не настолько устойчив, как у нереев-пятидесятников, которые способны выдержать самое глубокое психокодирование без ощутимых последствий для качества мыслительных процессов. Но, с другой стороны, у нас более гибкое и динамичное мышление, чем у них… Впрочем, хватит о чужаках, вернёмся к вашему блоку. Это не психокод как таковой, а лишь своего рода предохранитель. Он будет предупреждать вас о том, что некоторые сведения не подлежат разглашению. Причём это касается не только служебных тайн, но и чисто личных. Вот, например, опишите мне свой первый сексуальный опыт.
Застигнутая врасплох, я испытала лёгкое замешательство и растерянность. Всмотревшись в показания датчиков, доктор озадаченно нахмурился, хмыкнул и произвёл быстрые манипуляции с консолью. Я могла руку дать на отсечение, что он перелистывал мою медицинскую карточку в поисках отчёта гинеколога. Затем многозначительно произнёс «ага» и с удивлением взглянул на меня.
Я с трудом удержалась от ухмылки. Видать, дяденька даже помыслить не мог, что девятнадцатилетняя девушка ещё может оставаться девственницей.
– Гм-м… – протянул он. – Н-да… Ну, ладно. Тогда расскажите мне что-нибудь такое, о чём я знать не должен.
Я подумала о других галактиках. О, теперь подействовало!..
Доктор удовлетворённо кивнул:
– Отлично. Что вы почувствовали?
– Ну, как будто кто-то тихонько шепнул мне на ухо: «Осторожно!»
– Так-так, чётко выраженная вербальная реакция, – констатировал он. – Это хорошо. Конкретные проявления действия блока индивидуальны и зависят от склада личности. У одних в голове звенит звоночек, другие чувствуют, как их мысли наталкиваются на какой-то барьер, у некоторых, но очень немногих, случаются соматические реакции, вроде затруднения дыхания или лёгкой зубной боли. Сначала я подумал было, что у вас именно последнее, но… В общем, всё в порядке. Психообработка прошла успешно. Теперь ступайте прогуляйтесь часика три, – быстрый взгляд на хронометр, – до семнадцати ноль-ноль. Обязательно пообедайте, пообщайтесь со своими новыми сослуживцами, а потом возвращайтесь сюда – к тому времени блок должен закрепиться, и тогда я основательно проверю, как он функционирует. Идти на доклад к начальству не нужно, вы всё ещё находитесь в распоряжении медсанчасти.
