Человек способен воспринимать звуки, начиная примерно с 20 Гц (чуть ниже самого низкого тона пианино) и до 20 000 Гц (где-то на две октавы выше самого высокого тона пианино). Нижняя граница слышимости для дельфина находится на 150 Гц, зато верхняя – 150 000 Гц – в восемь раз выше нашей.
«Эхолокация» представляется не самым подходящим термином для описания этой сверхчеловеческой способности: она напоминает слух и зрение, но при этом сильно отличается и от того, и от другого, а в каких-то отношениях превосходит их. Иногда человеку удается развить силу восприятия почти до уровня дельфинов. Бен Андервуд, «человек-сонар», полностью потерял зрение из-за рака сетчатки глаза в возрасте двух лет, но научился свободно передвигаться: он определял положение предметов, щелкая языком и вслушиваясь в отражающееся от предметов эхо. Бен даже умел играть в настольный футбол, просто слушая, где находится мяч. Эвелин Гленни, перкуссионистка, выросла в окружении музыки и, несмотря на глухоту, научилась распознавать самые незначительные вибрации, что позволило ей стать всемирно признанным музыкантом. Для человека такие достижения уникальны, но любой дельфин способен на гораздо большее.
Намного меньше известно о способности дельфинов использовать звук как средство общения, чем об их способности «видеть» с помощью звука. Один исследователь утверждает, что смог идентифицировать 186 разных свистков, из которых 20 являются наиболее распространенными. Свистки можно разделить на пять типов, каждый из которых соответствует определенному поведению. Кроме того, существуют доказательства, что дельфины могут общаться друг с другом с помощью телодвижений и «жестов». Совершенно очевидно, что дельфины могут «сказать» гораздо больше, а не только идентифицировать себя или издавать радостные детские повизгивания. Однако насколько издаваемые ими звуки похожи на человеческий язык или какую иную систему коммуникации они используют, пока остается неясным.
Исследования показали, что в неволе афалины могут запоминать более шестидесяти знаков для обозначения различных (человеческих) существительных и глаголов, достаточных для построения примерно 2000 предложений, которые они явно понимают. Однако, как заметил Карл Саган (умер в 1996 г.): «Интересно, что, хотя у нас имеется информация о некоторых дельфинах, которые научились английскому языку, пока еще никто не говорил о человеке, который освоил бы язык дельфинов». Возможно, ситуация в скором времени изменится, ну или по крайней мере мы сможем сделать шаг в этом направлении: во время написания этой книги проводились эксперименты по созданию «языка» с использованием звуков, аналогичных тем, с помощью которых дельфины общаются между собой.
И хотя в итоге получается, что Джон Лилли слишком оптимистично оценивал нашу способность наладить общение с дельфинами, его представления оказались шагом вперед по сравнению с общепринятыми на Западе, по крайней мере до конца XX в. Даже философ Мартин Хайдеггер (1889–1976), чьи взгляды во многом были революционными на тот момент, придерживался консервативной позиции, утверждая, что человек – единственное существо, которое «формирует мир». Все остальное либо «не имеет мира» (неодушевленные предметы: например, камни), либо имеет «скудный мир» (все животные, за исключением человека). Животные, по словам Хайдеггера, абсолютно зависят от окружающего мира. Их действия полностью определяются окружающей ситуацией, и какие-то внешние факторы должны стимулировать их инстинкты, чтобы побудить их к действию. И только человек, считал Хайдеггер, благодаря своим когнитивным и лингвистическим способностям имеет возможность встать по ту сторону жизни и увидеть сущность бытия как такового, осознать конечность жизни и неизбежность собственной смерти.
Сейчас, когда мы постепенно узнаем о дельфинах (и других разумных животных) все больше, мы можем оспорить мнение Хайдеггера. Так, нам уже известно, что у дельфинов есть сложная и продуманная система коммуникации, а их жизнь наполнена смыслом. Вот что думает лингвист Джеймс Херфорд: «Мысленные репрезентации предметов и событий в мире возникают до соответствующих лингвистических выражений. Филогенетически мысленные представления возникли до слов и предложений». И, как заметил философ Аласдер Макинтайр, хотя дельфины и не используют слова, они, как и человек, являются «зависимыми рациональными животными». Кроме того, дельфины – настоящие эксперты в тех «простых» вещах, которые, в общем-то, и делают людей счастливыми: например, в игре. И уж мир дельфинов точно нельзя назвать «бедным».
Возможно, в начале было вовсе не слово, а жест. И, как считают представители нового направления в науке – биосемиотики, мы начинаем выходить за рамки привычного представления, будто язык задает смыслы, и начинаем рассматривать человеческую речь всего лишь как один из феноменов в сложной структуре смыслов. Так что, судя по всему, откровения не заканчиваются новыми знаниями о дельфинах.
Дельфины напоминают нам, что человеку (и не только человеку) свойственно сопереживать окружающим. Дэвид Юм предложил для описания этой стороны человеческой натуры музыкальную метафору: «Люди резонируют друг с другом, как струны одной длины, натянутые с одинаковым напряжением». В этом, конечно, не вся правда о человеке, но точно ее часть. Так, давайте вспомним полные скрытого гуманизма слова Боккаччо в предисловии «Декамерона», написанные в годы чумы и предательств: «соболезновать удрученным – человеческое свойство». Дельфины дарят нам возможность дружбы и надежды, а именно это современник Аристотеля Эпикур считал главными добродетелями, даже если он и не имел в виду животных.
Угри… и другие чудища
Тип: хордовые
Класс: лучеперые рыбы
Отряд: угреобразные
Семейство: муреновые
Охранный статус: не присвоен
Весна любви вошла в меня,
Я стал благословлять…{11}
Сэмюэль Тейлор Кольридж
Я упустил случай, давший мне встречу
с одним из владык жизни{12}.
Дэвид Герберт Лоуренс
Мурена-ехидна достаточно безобидна, если ее не трогать и не пытаться пить ее кровь (она ядовита). Благодаря своей необычной окраске – черные горошины на серо-беловатом фоне или на фоне из белых, черных и желтых пятен – этот вид мурены очень популярен среди любителей аквариумов. Но это тревожная красота, что-то зловещее звучит даже в названии самого вида, восходящем к древнегреческой мифологии, в которой, согласно Гесиоду, она представала одновременно прекрасной и ужасной:
…неодолимой Ехидной, божественной, с духом могучим, наполовину – прекрасной с лица, быстроглазою нимфой, наполовину – чудовищным змеем, большим, кровожадным, в недрах священной земли залегающим, пестрым и страшным. Есть у нея там пещера внизу глубоко под скалою, и от бессмертных богов, и от смертных людей в отдаленье…{13}
Психолог Эрнст Йентш (1906) предположил, что чувство сверхъестественного возникает в связи с «сомнениями в том, что внешне живое существо в действительности неживое и, наоборот, что безжизненный объект может оказаться на самом деле одушевленным». Зигмунд Фрейд (1919) утверждал, что ощущение сверхъестественного часто связано с существами, вызывающими у нас чувства, которые мы не хотим выпускать на волю, особенно сексуальные. Для хентай, жанра порнографического японского искусства, характерно изображение женщины, в которую проникают угри Anguilla japonica.
По сравнению с таким описанием мурена-ехидна, да и все другие угреобразные – просто безобидные котята. Но внешний вид мурен довольно страшен, и с этим не поспоришь. Возможно, причина в их внешнем сходстве со змеями, которых приматы инстинктивно боятся. Или страх вызывает их постоянно открытая пасть, словно сигнализирующая о готовности атаковать. Но и это, как мне кажется, еще не все. Глаза угря, выпуклые и немигающие, похожи на глаза трупа, а его извивающиеся движения без помощи плавников тревожно чувственны. Поэтому морской угорь и вызывает чувство ужаса.
Пресноводные угри, Anguillidae, обычно намного мельче и редко вызывают столь сильное ощущение «мурашек на коже». Но какая-то загадочность им все же присуща. Хотя люди ловили и употребляли угрей в пищу, вероятно, с тех самых пор, как освоили рыболовство, только относительно недавно мы наконец поняли, что же это за животное. Аристотель считал, что угри развились из червей, которые, в свою очередь, возникли из грязи. Только в 1777 г. итальянский биолог Карло Мондини доказал, что угреобразные относятся к рыбам, но их происхождение и жизненный цикл по-прежнему оставались невыясненными. Через сто лет молодой студент медицинского факультета Зигмунд Фрейд вскрыл не одну сотню угрей в попытке найти мужские половые органы – безрезультатно. И только в 1896 г. итальянскому зоологу Джованни Баттисте Грасса удалось наблюдать превращение лептоцефала – небольшого, прозрачного, напоминающего древесный лист существа, которое было принято считать самостоятельным видом – в стеклянного угря (к этому времени уже было установлено, что эти полупрозрачные существа являются молодью угря). В следующем году Грасса смог распознать и гонады у угря-самца: кольцевидная «кружевная» лента в его внутренностях, которую предыдущие поколения биологов хотя и видели, но не считали половыми железами.
