Неизменная серость вкупе со слабой освещенностью подавляли настроение и утомляли взгляд. Пару раз путники делали короткий привал, усаживаясь прямо на тропинке, свесив ноги в пропасть. Но внизу по-прежнему ничего не просматривалось, всё скрывала тревожная темнота.
— Когда мы дойдём до чего-нибудь, на что можно посмотреть?! — устало сокрушался Андрей на очередном привале. — Камни и ваши спины перед глазами уже надоели. Да и рожи ваши унылые. Устал я что-то. Хочу кофе и мягкое кресло.
— А я всё ждал, кто же из вас первым начнёт хныкать? — ехидно усмехнулся Женя, — делал предположения и вижу, что не ошибся.
Это был вызов, и Андрей незамедлительно принял его:
— Женя, ты, конечно, весь из себя Фёдор Конюхов и Жак Ив Кусто в одном флаконе, и наверняка умеешь питаться сушёными медвежьими какашками, подтираться крапивой и выживать в пустыне с одним перочинным ножиком и куском бутылочного стекла. Я понимаю, что на твоём фоне мы все выглядим жалкими городскими ушлёпками и никчёмными беспомощными неумехами.
— Именно так, — вставил Женя, — я бы не смог сказать лучше, очень благодарен тебе за удачную формулировку.
— Но, Женя! Ты забываешь, что мы из обезьян сделались человеками благодаря извечной тяге к комфорту. К примеру, одной древней обезьянке в какой-то момент стало тяжело выносить общество другой обезьяны, менее воспитанной, но, к несчастью — более сильной. От этого она испытывала дискомфорт и моральные страдания. Однако каким-то образом она догадалась взять в руки булыжник или подходящую палку, и весьма эффектно вышибла мозги раздражающей её особи. Всё, негативный фактор устранён, достигнут полный комфорт в окружающей среде обитания. А заодно приобретён ценный эволюционный навык в использовании орудий труда. Вот так, в очень упрощённой схеме, конечно, происходила эволюция человечества.
— Уж не пытаетесь ли вы, корнет, делать угрожающие намёки?
— Никак нет. Просто хочу показать наглядно, что тяга к комфорту есть непременное и естественное условие эволюционного взросления человечества в целом и его отдельно взятых индивидов. И, напротив, отрицание этого, сознательное движение вспять навстречу примитивным, — Андрей оглянулся вокруг, — я бы сказал, пещерным условиям существования — это регресс! Простите, если использую незнакомые для вас слова. Так вот, это инфантилизм, это детскость мышления и незрелость в развитии. Когда субъект вместо того, чтобы стремиться к последующим вехам своего внутреннего и общечеловеческого развития, увы, стоит на месте или даже скатывается назад к предшествующим возрастным этапам.
Это был полный разгром, но Женя совершенно без обид хохотал вместе со всеми. Подняв руки вверх, он заявил:
— Всё сдаюсь, я окончательно придавлен величием вашего интеллекта о, великий мыслитель современности!
Андрей склонил голову, всем видом показывая, что он великодушно принимает поражение оппонента.
Глава 6. Росстань
Женя прижимал трубку старенького дискового телефона к уху и напряженно вслушивался в гудки: «Ну же, бери трубку, мам!» Мама не отвечала, наверное, опять занята на работе чем-то очень важным. Женя положил трубку, но подстёгнутый неприятной мыслью, тут же поднял её и стал набирать снова, старательно вращая полупрозрачный, покрытый густой сетью мелких царапин диск.
На этот раз мама подняла трубку:
— Алло.
— Алло, мам, я со школы пришёл, а тут папа опять…
— Он дома? Что делает?
Женя отрицательно покачал головой:
— Нет, он на улице, с Жулькой у подъезда сидит.
— Сильно датый? — голос мамы звучал приглушённо: наверняка она отвернулась от тёти Шуры, которая сидела с ней в одном кабинете, и прикрывала трубку ладонью.
Женя кивнул:
— Да, сильно. Он бы даже и не заметил, что я пришёл, если бы Жулька не начала лаять.
— Попробуй завести его домой.
— Но, мам. Пусть там сидит.
— Женя, пожалуйста… Не надо, чтобы он там сидел, в таком виде, — голос мамы дрожал, верный признак того, что она очень расстроена.
— Ладно.
Положив трубку, Женя пошёл на кухню, открыл окно и осторожно выглянул вниз.
На лавочке у подъезда сидел отец в помятой, выцветшей клетчатой рубашке и говорил с собакой, роняя пьяные слёзы.
— Знаешь ли ты, псина, каким я был? — вопрошал он, будто и вправду ожидая ответа, — знаешь?
Жулька, беспризорная дворняга, которую подкармливали сердобольные старушки со всего дома, смотрела ему в лицо ласковыми и всё понимающими глазами.
В последнее время отец нередко возвращался сильно выпившим с ночной смены в вагонном депо и частенько оставался сидеть у подъезда, подолгу не поднимаясь в их однокомнатную квартиру на втором этаже. Он или сидел, уставившись в одну точку невидящим застывшим взглядом, не замечая никого вокруг, или начинал цепляться к прохожим, выкрикивая что-то бессвязное и оскорбительное.
Сжав узловатые грязные пальцы в огромный кулак, отец протянул его дворняжке:
— Вот! Видишь?
Жулька вытянула мордочку вперёд и осторожно понюхала кулак.
Отца внезапно шатнуло, и он едва не завалился со скамейки вперёд на собаку, но в последний момент резко откинулся назад на спинку лавочки. Тонкие доски жалобно заскрипели под его мощной спиной.
Женя поморщился, папаня был в том состоянии, когда его могло разозлить всё что угодно, любое неосторожное слово или неправильный взгляд. Но это ещё полбеды. В этом состоянии он становился несговорчив и жутко упрям. Мольбами его в дом не затащишь.
Высунувшись в окно, Женя внимательно оглядел двор, очень не хотелось, чтобы его кто-то видел с отцом. Убедившись, что никого поблизости нет, Женя собрался уже выходить, но тут подъездная дверь открылась, и на улицу вышел дед Володя с третьего этажа. Жулька радостно кинулась к нему, виляя хвостом.
Оглядев деда Володю мутным взором, отец изрёк:
— А-а, ты ещё жив, старый мухомор?
Дед Володя укоризненно покачал головой:
— Здравствуй, Николай.
— Иди, иди… Куда шёл.
Дед Володя хотел что-то ответить, даже постоял немного, видимо, подыскивая слова, но затем махнул рукой и побрёл медленными стариковскими шажками по своим делам.
Женя замер в ожидании, следя за неспешно удаляющимся соседом. Наконец дед Володя скрылся за углом. Готовый уже выбежать к отцу Женя, остановился, из груди вырвался возглас досады. С другой стороны двора приближалась тётя Зина со второго подъезда, ведя на длинном поводке свою бестолковую таксу. Такса тёти Зины, по искреннему убеждению Жени, являлась одним из самых глупейших созданий на земле. Она злобно лаяла по поводу и без повода на всё движущееся вокруг, и оттого во дворе её никто не любил. Кроме тёти Зины, конечно.
«Ладно, подождём», — решил Женя.
Тётя Зина гуляла с таксой недолго, однако не успела она скрыться, как появилась, поблёскивая на солнце толстыми линзами очков, Варя, возвращавшаяся с института. Приветливая и симпатичная Варя нравилась Жене, но сейчас он не радовался её появлению. Единственное
