Ночь мы провели в лесу неподалёку от Гжатска, где ночевал Император. Ночью впервые пошёл снег.
На следующее утро, 30-го октября, дороги уже испортились и многие нагруженные повозки, тащились с трудом. Многие сломались, а с других возницы, опасаясь, чтобы их не постигла та же судьба, спешили сбросить лишний груз. В этот день я был в арьергарде колонны и имел возможность видеть начало страшного беспорядка. Дорога была вся усеяна ценными предметами – картинами, канделябрами и множеством книг. В течение целого часа я подбирал тома, просматривал их, бросал, подымал другие, которые в свою очередь бросал. То были сочинения Вольтера, Жан – Жака Руссо и «Естественная история» Бюффона, переплетённые в красный сафьян и с золотым обрезом.
Тогда же мне посчастливилось приобрести медвежью шкуру, которую один солдат роты взял из поломанной повозки, груженой мехами. В этот же день наша маркитантка лишилась своей повозки с продовольствием и нашей большой серебряной чашей, в которой мы постоянно варили пунш.
30-го октября мы прибыли в Вязьму – «Ville Au Schnapps» («Водочный город»), как его прозвали наши солдаты, поскольку по пути в Москву мы нашли там много водки. Император остановился в городе, наш полк двинулся вперёд.
Я забыл сказать, что перед прибытием в этот город мы сделали привал, и возле соснового леса я встретил знакомого сержанта егерей Гвардии.[36] Он воспользовался разведённым кем-то костром, чтобы сварить котёл риса, и пригласил меня участвовать в трапезе. С ним была полковая маркитантка – венгерка, с которой он находился в прекрасных отношениях. У неё имелась своя повозка, запряжённая парой лошадей и хорошо нагруженная продовольствием, мехами и деньгами. Я просидел с ними более часа. Тут к нам подошёл погреться один португальский унтер-офицер. Я спросил, где его полк. Он отвечал, что его полк распался, а он получил приказ конвоировать 700 или 800 русских пленных. У них не было пищи, посему им пришлось поедать друг друга. Буквально сразу, когда один из них умирал, остальные резали его на куски и съедали. Он предложил мне посмотреть самому, но я отказался. Эта сцена происходила в каких-нибудь ста шагах от нас. Несколько дней спустя, стало известно, что этих пленных бросили, поскольку их нечем было кормить.
Сержант и маркитантка, о которых я говорил, впоследствии потеряли все, что имели в Вильно, и оба попали в плен.
1-го ноября, как и в предыдущую ночь, мы ночевали в лесу. Из еды была только конина. То небольшое количество провианта, которое мы везли из Москвы, закончилось, и теперь с наступлением холодов наши страдания умножились. У меня ещё оставалось немного риса – я берег его на крайний случай, предвидя весьма печальное будущее.
В этот день я опять находился в арьергарде, состоявшем из унтер-офицеров. Дело в том, что уже многие солдаты начали отставать, чтобы отдохнуть и погреться у костров, оставленных войсками, прошедшими раньше нас. По пути, справа, я увидел нескольких рядовых из разных полков, собравшихся вокруг большого костра. Поскольку меня послал майор с приказом, чтобы они следовали за нами, я подошёл к ним и узнал Фламана, моего знакомого драгуна – велита. Он жарил кусок конины, вздетой на острие сабли, и пригласил меня перекусить с ним. Я передал ему приказ следовать за колонной. Фламан отвечал, что отправится, как только утолит свой голод. Но он чувствовал себя очень плохо, потому что ему пришлось идти пешком в своих кавалерийских сапогах: накануне, в стычке с казаками, в которой он убил троих, его лошадь вывихнула себе ногу, и Фламан теперь вёл её под уздцы. К счастью, у смог дать Фламану пару обуви, чтобы он переобулся и продолжал путь, как пехотинец. Я простился с ним, не зная, что больше не увижу его. Два дня спустя я узнал, что он погиб на опушке леса в ту минуту, когда вместе с другими отставшими разводил костёр и собирался отдохнуть.
2-го ноября, недалеко от Славково, мы увидели возле дороги блокгауз или военную станцию – своего рода большой укреплённый барак, битком набитый солдатами из разных полков и ранеными. Все те, кто мог идти с нами, так и сделал, легкораненых разместили в повозках. Тяжелораненые и их врачи остались на милость неприятеля.
ГЛАВА IV
ДОРОГОБУЖ. – ПАРАЗИТЫ. – МАРКИТАНТКИ. – ГОЛОД.
Мы пришли в Славково 3-го ноября. Целый день с правой стороны мы видели отряды русских. В тот же день к нам присоединились и другие полки Гвардии, до сих пор отстававшие. 4-го ноября мы форсированным маршем направились в Дорогобуж – «Капустный город» – так мы прозвали его за огромное количество капусты, обнаруженной в нем нами по пути в Москву. Здесь же, в этом городе Император собирал артиллерию и войска для будущей великой битвы. В семь часов вечера до города оставалось ещё около двух лье, огромное количество снега мешало нам идти. Мы шли с невероятным трудом и скоро заблудились.
Уже после 11-ти часов мы окончили устраивать наш бивуак. Остатков сгоревших домов нашлось достаточно, чтобы развести костры и погреться. Но еды не было, кроме того, мы так устали, что не имели сил найти лошадь, чтобы потом её съесть – и вот мы решили сперва хорошо отдохнуть. Один солдат роты раздобыл мне соломенный тюфяк для постели и, положив голову на ранец, а ноги протянув к огню, я заснул.
Я проспал около часа, когда вдруг почувствовал невыносимый зуд по всему телу. Я машинально провёл рукой по груди и другим частям тела, и к своему ужасу обнаружил, что я был весь покрыт паразитами! Я вскочил, и менее чем через две минуты был гол, как новорожденный младенец и выбросил свои рубашку и брюки в огонь. Они издавали треск, похожий на выстрелы и, хотя на меня падали крупные хлопья снега, я не замечал их, так я был взволнован. Наконец я встряхнул над огнём остальную свою одежду, без которой не мог обойтись, и облёкся в последнюю остававшуюся у меня смену белья. Печально, чуть не плача, я уселся на свой ранец и, подперев голову руками, накрывшись медвежьей шкурой, провёл остаток ночи вдали от проклятого тюфяка. С теми, кто потом лёг на моё место, ничего не случилось, очевидно, все паразиты достались мне.
На другой день, 5-го ноября, мы выступили рано утром. Перед выступлением, в каждом полку Гвардии были розданы ручные мельницы, чтобы молоть любые зерна, какие найдутся, но так как молоть было нечего, а мельницы были тяжёлые, то через сутки их просто выбросили. День прошёл печально – многие из больных и раненых умерли. Они прилагали нечеловеческие усилия, надеясь добраться до Смоленска, где рассчитывали найти еду и крышу над головой.
Вечером мы остановились на опушке леса, здесь нам приказали устроить бивуак и переночевать. Через некоторое время наша маркитантка Матушка Дюбуа, жена ротного парикмахера, почувствовала себя дурно и прямо на снегу, при двадцатиградусном морозе,[37] произвела на свет мальчика: ужасное положение для женщины! Полковник Бодлен, командир нашего полка, сделал всё возможное – он отдал свой плащ, чтобы создать навес над тем местом, где лежала родильница, переносившая все свои страдания с большим мужеством. Полковой хирург отлично справился со своим делом – словом, всё закончилось благополучно. В ту же ночь солдаты убили медведя и тут же съели его. После очень холодной ночи мы снова пустились в путь. Полковник отдал свою лошадь Матушке Дюбуа, державшей на руках своего новорожденного младенца, завёрнутого в овчинный тулуп, а её саму закутали в шинели, оставшиеся от двух солдат нашей роты, скончавшихся этой ночью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
