Затем – все равно.
И теперь я лишь равнодушно слежу за тем, как раз за разом эти глупцы попадают в свою
собственную ловушку, не в силах понять, что и я могу у них чему-нибудь научиться.
Впрочем, последний тюремщик превзошел всех остальных по части изобретательства.
Таких настырных мне, пожалуй, не доводилось видеть. Уже два века с половиной прошло, а
он все еще упорствует. Пытается чего-то добиться. Настаивает. Часами просиживает на
пороге моей тюрьмы и почему-то думает, что этого достаточно для того, чтобы вернуть
утраченное доверие… да, однажды он совершил то, что казалось невозможным, но, видимо, лишь потому, что и сам не понимал, что творит. А когда опомнился, стало уже поздно что-
либо менять, хотя, наверное, только это в один из дней удержало меня от того, чтобы
забрать его жизнь в уплату грехов целого рода…
Возможно, кто-то скажет, что я к тому просто сжился с мыслью о плене, побоялся
рисковать тем, что имею, и, наверное, будет в чем-то прав. Потому что единственный раз, когда человек полностью мне открылся, став таким же уязвимым, как я, мне пришлось
оставить его в покое. Да, мне хотелось его уничтожить. Хотелось так страстно, что я
едва сумел остановиться. Но все-таки, несмотря ни на что, мне удалось удержаться от
этого сомнительного решения. А потом я просто привык к тому, что он по-прежнему рядом
и все еще чего ждет, просит, разговаривает, увещевает.
Впрочем, сейчас мне уже нет нужды слушать его речи или ждать от него понимания. Его
время давно прошло. Его шанс безвозвратно упущен. Предательство… еще одно. Абсолютно
такое же, как и раньше. А еще высокомерие. Нежелание принимать истину. Неправильная
сила. Неправильный дар. И, что самое главное, неправильные устремления… воистину он – достойный потомок своего проклятого рода. Не умеющий не слушать, ни смотреть, ни
замечать важных деталей. Совсем как ОНИ. Он так же самоуверен. Холоден. Равнодушен. И
даже тот единственный раз, когда я сумел заглянуть в его душу и не стал ее трогать, не
дает ему права что-либо требовать.
Да и разве мог бы потомок Проклятых стать моим Хранителем?
Мог бы удержать в руках то сокровище, которое так истово жаждет заполучить?..
Снова вздыхаю и угрюмо смотрю за зарешеченное окно.
Увы, но больше в моей тюрьме нет ничего интересного. Хотя недавно заглянувшая в него
Пустота была оказалась близка к тому, чтобы отбить у меня охоту смотреть даже туда.
Впрочем, мне и Она уже не страшна. Вечная противница, соперница, сестра… такая же
холодная и мрачная, как Бог, который Ее создал.
Я не осуждаю Ее. Отнюдь. Просто думаю о том, что было бы, если бы вчера Она сумела
сюда ворваться. Сколько мне тогда удалось бы протянуть? Оборот? Два? Три? И что бы
потом осталось от моего сокровища?
Кроме горстки праха, наверное, ничего – Пустоту не интересует ничто иное. А мне, наверное, все еще жаль было отдавать Ей самое дорогое, и только этим можно объяснить
ту вялую попытку к сопротивлению. Правда, никто не ожидал, что до меня хоть кому-то
окажется дело, но даже вмешательство извне, приведшее к поспешному уходу Тени, не
способно ничего изменить.
Александра Лисина. Игрок. Шестой знак. Книга вторая.
40
Да, я чувствую сейчас в себе присутствие той крохотной искорки, которая сумела
ненадолго отсрочить мою гибель. Она до смешного мала, но при этом поразительно упряма и
безмерно любопытна. Она и сейчас не утратила своей индивидуальности. Прислушивается
настороженно к моим вязким мыслям. Удивляется чему-то. Иногда хмурится. Мрачнеет, когда сознает, что раньше ей показывали лишь малую часть того, что действительно меня
составляет. Ей не нравится это открытие. Ей тоже кажется, что это – обман. И тут она
безусловно права. И правильно сердится, настороженно изучая мое древнее тело. Но, несмотря ни на что, она зачем-то старается во себе… вернее, во мне разобраться.
Пустое…
Наверное, ей просто повезло войти в мой карцер, минуя чуткого охранника. Но если
поначалу мне показалось, что из этого может что-то получиться, то сейчас, видя ее
отстраненность, я все больше склоняюсь к мысли, что и эта надежда оказалась ложной.
Почему?
Да потому, что кроха, поначалу зачем-то подарившая мне толику своих невеликих сил и не
испугавшаяся моего общества, вдруг не захотела пройти обязательную проверку.
Решительно отвернулась от дара, который до нее предлагался лишь единицам. Конечно, она
не отказалась меня выслушать… точнее, она и сейчас продолжает меня внимательно
слушать, что выглядит совершенно непонятным на фоне ее преступного бездействия… но, кроме сочувствия, я от нее больше ничего не жду. Хотя и отстраняться, наверное, уже не
стану.
Какая разница, если она узнает чуть больше или услышит не только отголоски былой
радости, которой мне не так давно удалось с ней поделиться? Какая разница, если вместо
отживших свое чувств я покажу ей истинное нутро? И если она, наконец, узнает, что я
давно и искусно умеют лгать? Причем не столько других, сколько себе самому?
Все равно это ничего не изменит…
Хочет она увидеть этот мир без прикрас?
Хочет понять, почему я упорно скрываю ото всех истинное положение дел?
Хочет смотреть на то, как я умираю?
Хорошо. Я дам ей возможность это увидеть.
Хочет почувствовать то, что чувствую сейчас я… пускай. Горечь от этого не
уменьшится. А боль, хоть и станет чуточку легче, никуда уже от меня не денется. Как и
тоска, и печаль, и тот мертвый груз похороненных в веках надежд, который тяжелой
плитой давит на мои плечи…
Что? Тебе больно, незнакомая кроха?
Я же говорил, что ты напрасно упорствуешь.
Ты плачешь и кусаешь губы, чтобы не закричать?
Но я ведь никогда не утверждал, что это будет просто.
Тебя стало трудно дышать? У тебя тоже открылись старые раны в душе… ого… как их, оказывается, много… наверное, даже слишком много для такой крохотной искорки, как ты…
и они невероятно глубоки для той, чья жизнь – лишь крохотный проблеск в глазах
равнодушной Вечности…
Что?!
Кроха, да ты сумасшедшая, если предлагаешь взглянуть на тебя поближе!
Ты думаешь, это просто – вместить в себя настоящий Знак… ох… да как же тебя
угораздило разделить эту тяжкую участь четырежды? Как, в пятый раз?! Нет… такого не
может быть! Как ты еще живешь с этой ношей?! Молча?!
А ты шутница, кроха. Откуда же ты вдруг такая взялась?!.
Всматриваюсь в маленькую искорку внимательнее и недоуменно замираю.
А она меня не боится. Странно. И ее не пугают ни моя древность, ни слабость, ни
обреченное смирение.
Ей не нравится то, что я сдался. Ее безмерно раздражают моя покорность и безразличие.
А еще она до крови кусает губы, чтобы понять, почему именно это произошло…
Александра Лисина. Игрок. Шестой знак. Книга вторая.
41
Эх, кроха… какая же ты еще наивная. Сколько веков я ждал того, что сумеет меня хотя
бы услышать, не говоря уж о том, чтобы понять и разделить со мной Вечность. Вот ты
понимаешь… вроде бы. Конечно, как бы не поняла, если до меня с тобой уже пять раз
говорили мои старшие братья и сестры. Интересно, что они в тебе нашли? Такая маленькая, слабая, двуногая человечка… хотя нет. Кажется, я ошибочно посчитал тебя человечкой – в
твоих жилах течет кровь не только смертных, но есть и некая толика кровь оборотней, очень необычных магов, одному из которых разрешено напрямую обращаться к Тени. А еще
там есть…
Нет! Невозможно!!
Я пораженно замирая, рассматривая на ладони слабую искорку чужой души. Она лежит
