через огонь, который шведы, конечно, откроют из крепости.
Борис Петрович, прищурясь, глянул поверх голов.
— Тимофей, поди сюда.
Окулов подошел, смущенный тем, что приходится босыми ногами ступать по ковру, брошенному на землю. Поклонился, руками взялся за опояску.
— Какой протокой надобно идти? — спросил Шереметев.
— Правой, — коротко ответил ладожанин, — она глубже.
— От башен нотебургских судам далеко ль держаться?
— Недалеко, Борис Петрович, — вздохнул Окулов, — так недалеко, что местами — совсем вплотную. Протока узка, мелей много.
— Пройти можно?
Тимофей молчал. Шереметев повторил вопрос:
— Пройти можно?
В шатре тишина. В свечах вокруг фитилей трещит воск.
— Отчего ж не пройти, — не поднимая головы, сказал, наконец, Окулов.
Фельдмаршал задумался, крепко растирая ладонью морщинистые щеки. В упор посмотрел на Тимофея:
— Тебе ведомо, сколько пушек у шведов в башнях. Много ли судов при той атаке потопить могут?
— Половина прорвется, — считай, счастливая звезда нам светит.
— Ты сам поведешь ли первую ладью?
Тимофей выпрямился, и в эту минуту никто не смотрел на его по-рыбацки босые, грязноватые ноги.
— Пойду кормчим, — твердо произнес ладожанин и тряхнул русыми волосами.
— Ступай, — отпустил его Шереметев.
Генералы беседовали тихо. Они явно склонялись к прорыву через протоку. Велика жертва. Но и Неву незакрытой оставлять нельзя.
В эту минуту над едва слышным, почтительным говором дерзко и громче, чем надо бы в тесной палатке, прозвенели слова:
— Флот можно провести в Неву, не потеряв ни единого судна!
Все повернулись на голос. Слова эти были сказаны Щепотевым. Он, улыбаясь, смотрел на обращенные к нему лица. Из чубука, отнесенного от губ, вилась легкая струйка дыма. Сержант поклонился Петру:
— Господин капитан бомбардирский знает, что корабли не только по воде, но и по суше ходят.
Петр дернул головой. Шагнул к Щепотеву.
— Разве что на архангельский манер? Волоком?
— Прошли же мы этак от Белого моря до Онеги, — сказал сержант, все еще улыбаясь.
Улыбка его была такая открытая и душевная, что верилось, — человеку этому должно все удаваться. Капитан бомбардирский все же заметил:
— Не забывай, Михайла, тут неприятель поблизости. Волоком-то волоком, да огонек рядом…
Петр посмотрел вверх. Макушка шатра была откинута, чтобы дать выход табачному дыму. Сквозь проем виднелись звезды. Капитан бомбардирский тихо сказал:
— Добро.
Кивнул Шереметеву и, отбросив парусину, вышел на берег Невы. Река катила тугие, посеребренные луной волны.
«Господа военный совет», негромко переговариваясь, шли от «Красных Сосен» к полкам…
В ближайшую ночь началась передвижка флота. Сержант Щепотев накануне днем подбирал команды к ладьям — самых крепких, сильных и смелых солдат. Показывал им, как тесать бревна — катыши.
Весь предстоящий путь выровняли и слегка углубили. Пролегал он в низинке, не видной со стороны крепости.
К вечеру в озерной бухте, глубоко врезанной в материк, первые суда были поставлены на катки. Тимофей Окулов подошел к Щепотеву:
— Михайла Иваныч, возьми меня в свою команду. Подсобить хочу.
— Становись к головной, — согласился Щепотев и махнул рукой солдатам: — Двигай!
Никто не произнес больше ни слова. Слышно лишь, как кругляши скрипят, мочалятся под тяжестью, да сотни людей от натуги дышат трудно.
Окулов шел в лямке при первой ладье. Он изо всех сил упирался ногами, руками же едва не касался земли.
Когда впереди проблеснула Нева, Тимофей горстью смахнул со лба пот. Ладья с берега шлепнулась о воду, зарылась в нее носом, выровнялась, легко поплыла. Из темноты уже надвигался второй крутобокий корпус.
Суда тянули одно за другим, со всею оснасткой. На них можно было, не теряя ни минуты, плыть, куда надобно, воевать.
Щепотев замыкал это ночное шествие. Перед рассветом, встретясь с Окуловым, на радостях стукнул его по плечу так, что тот пригнулся:
— Правду говорят — храбрым бог помогает.
Тимофей Окулов медленно и громко, чтобы слышали стоящие рядом, сказал сержанту:
— Разумом своим, Михайла Иваныч, спас ты сегодня много солдатских душ. Да и мою тоже. Спасибо тебе.
На это Щепотев ничего не ответил.
— Ты смотри, — промолвил он, — смотри!
По Неве, розовато освещенной первыми лучами солнца, плыл флот в пятьдесят вымпелов.
Видели это и шведы с нотебургских стен. Белое облачко взлетело над островом. Ядро, дымясь и разбрызгивая воду, упало среди ладей. Запоздалый выстрел не причинил вреда. Флот отошел за излучину.
Над одной из башен крепости появился флаг с короной. Шведы вывесили королевский штандарт в знак осады и призыва на помощь. Бело-голубое полотнище расстилалось по ветру.
6. ВСТРЕЧА СО СМЕРТЬЮ
«Кротовья война» продолжалась с прежним упорством. Но теперь то и дело ядра, посланные из крепости, рвались среди работающих. Слышались стоны. Раненых и убитых относили поодаль.
На берегу Невы, против крепости, был врыт в землю целый городок. Скрещивались подземные ходы. Неприметные со стороны, широкой полосой раскинулись укрепления.
Ходы начинались на опушке леса, в 650 саженях от Нотебурга. Глубокими зигзагами они вели к реке, расходясь здесь двумя ветвями, в общей сложности на полверсты.
На выдвинутом вперед мыске — мортирная батарея, которой командовал Петр. Рядом — другой редут, на котором также виднелись пушки с задранными в небо стволами.
Некоторые из них вели ответный огонь. Другие еще только ставились на выровненные площадки.
Солдаты работали, не замечая грохота летящих ядер. Ждану Чернову приходилось трудно. Стоя по пояс в земле, он наотмашь кидал лопатой вязкую глину. Когда Ждан уставал, его сменял Родион Крутов.
Они прокладывали ход к шанцу, где возились со своими громоздкими детищами пушкари. Родион и Ждан рыли землю близко от шанца и ясно слышали громкий говор.
Новики — после того как они повидали врага, походили под огнем, их так называли изредка, — с последними взмахами лопат ввалились к пушкарям. Не успели осмотреться, слышат: в только что прорытом ходу кто-то ругается, человек, пригнувшись, спешит. По черному плащу с разлетающимися полами узнали Голицына.
Михайла Михайлович выпрямился, крикнул пушкарям:
— Видали, как ядра летят? Откуда шведы стреляют, не пойму.
Пушкари ответили вразнобой:
— О том и спорим.
— Стреляют-то, вроде, вовсе не из крепости.
— Зря глотки дерете, — прикрикнул полуполковник, — давно бы уж надо посмотреть, откуда бьют.
Огляделся и полез на огромный вяз — его толстый окаменелый ствол не поддался топорам. Одинокое дерево высилось среди поваленных сородичей, разбросавших по земле еще не увядшие ветви. Редут тылом упирался в этот вяз. Его корни дыбили землю под орудийными лафетами.
Голицын забрался невысоко, не удержался, заскользил по стволу вниз. Лизнул языком ссадины на ладонях, зло глянул на хохотавших пушкарей, на Ждана и Родиона, смеявшихся вместе со всеми.
— Чего гогочешь, рыжий? — Михайла Михайлович повернулся к
