Я уже был в академии, как встретил ребят из дивизии, они мне рассказали, что еще несколько человек были арестованы или уволены из армии из числа летчиков, ранее побывавших в плену… Такое вот было «веселое» время…
А то, что вы мне говорите, что больше ста летчиков служили у Власова, — это не показатель. Из них, может, только Мальцев был идейным врагом Советской власти, а все эти Быковы и Антилевские, просто смалодушничали в плену, не выдержав издевательств и голода. Эти сто человек — «капля в море». Вы хоть знаете, сколько тысяч наших летчиков попало в немецкий плен? Много, очень много, особенно с учетом сорок первого года… Была такая закрытая статистика. Не знаю, опубликовали ли сейчас эти данные в России. И подавляющее большинство этих людей прошли плен достойно, борясь до конца. То же восстание в «блоке смерти» в Маутхаузене подняли пленные летчики.
Так вот, случаи измены Родине среди летчиков были крайне и крайне редки. В авиацию всегда набирали служить отборных людей, преданных Родине и воинскому долгу.
— Как вели наши войска в Германии весной сорок пятого?
— Дело дошло до того, что командир нашей авиадивизии, когда мы стояли в одном из немецких городов, приказал собрать всех немок из окрестных домов в два четырехэтажных дома, рядом со штабом, и выставил охрану, чтобы воспрепятствовать эксцессам.
Под Кюстрином я оказался в пехотных порядках после вынужденной посадки. Сидим с майором-комбатом в особняке двухэтажном, а на втором этаже его бойцы…
Не хочу рассказывать об этом… Не хочу…
Один раз своих солдат чуть не пострелял. Сидят две пожилые немки и плачут. Подошел, спросил, в чем дело. Выясняется, что третий день подряд их насилуют какие-то тыловые рожи, разместившиеся на постой. Мужа одной из них, старого немецкого деда, избили и переломали ему ноги. Та еще повесть… Во дворе вижу следующую картину. Сидит пьяный в стельку старшина на детской игрушке — деревянной лошадке, и песню поет: «Мы е… старосту, не боялись аресту…» Рядом с ним два солдата, тянут «лошадку» за веревки, привязанные к игрушке. Катают, значит, своего командира. Я не выдержал, психанул, достал пистолет и начал стрелять. Хорошо, хоть не убил никого.
Я много мог бы еще говорить на эту тему, но желания продолжать не испытываю.
Мы были советские люди и солдаты Красной Армии, и права вести себя по-свински у нас не было. А месть… В бою надо мстить. У меня на фронте только двоюродных братьев десять человек погибло… Вот, уже начал говорить, как политработник на митинге…
Давайте следующий вопрос.
— Быт летчиков. Как кормили, как одевали?
— За всю войну голодать пришлось только один раз, под Москвой, стояли на аэродроме Горловка. Были серьезные перебои со снабжением, но я не помню, чтобы это как-то влияло на выполнение боевых задач.
Регланов кожаных у нас в полку почти не было, только у командования.
В конце войны я ходил в кожаной американской куртке и в хромовых сапогах.
В принципе, на эту тему столько уже рассказано. Авиаторам грех жаловаться на снабжение. Страна о нас заботилась.
— Насколько интенсивной была деятельность «ночников» на завершающем этапе войны, скажем, в Берлинской операции? Где вас застало известие об окончании войны?
— Если период перед Курской битвой для нас был самый интенсивный по накалу боевой деятельности (каждую ночь мы летали на разведку и бомбардировку), то Берлинская операция не была для нас очень сложной. Кстати, наш полк первым, 16 апреля сорок пятого, в 16-й ВА нанес удар по Берлину. Мы разместились на аэродроме Вейзендаль, восточнее немецкой столицы, и вылетали на задания вплоть до последних дней апреля. Но не было прежнего напряжения, подобному сталинградскому или курскому. Уже не все эскадрильи поднимались в воздух, а только некоторые экипажи. Появилось много специальных заданий, мы забрасывали в тыл к немцам «особых» парламентеров из бывших немецких военнопленных. 2 мая для нас война закончилась. 8 мая комполка поручил мне выехать с группой летчиков на «экскурсию» в поверженный Берлин. Подошли к рейхстагу, а там такая же группа «экскурсантов» из моего бывшего 45-го полка. Обнимались, радовались, поздравляли друг друга с победой, делились последними новостями. Вдруг кто-то мне сказал: «Старостин погиб, вместе со штурманом Левшиным… В последнем вылете полка… Из зенитки попали…» Капитан Старостин, командир звена, был со мной рядом с сорок первого года. Во время войны он получил серьезное ранение, ему покалечило ногу, но он продолжал летать. Ходил, хромая, волоча перебитую ногу, но летал на боевые до последнего дня. Вспомнил я, как сидели под Москвой в землянке со Старостиным и Викторовым и мечтали дожить до победного дня. И вот я жив, а ребят моих нет… Было очень тяжело в эти мгновения вспоминать тех, кто не дожил.
Под Курском с Борисом Обещенко мы сели на вынужденную посадку в немецком тылу и уходили, отстреливаясь, от немецкой облавы с собаками. И когда уже казалось, что наступила последняя минута нашей жизни, Борис сказал: «Прорвемся, комиссар, еще по Берлину погуляем…» Борис погиб, а я стою на ступенях Рейхстага…
Всех погибших друзей я вспомнил в эти минуты…
Колядин Виктор Иванович,
Герой Советского Союза, летчик 597-го АПНБ
Родился я в 1922 году в городе Голубовка (Кировск) Луганской области. Отец был рабочим, мать — домохозяйкой. Хотя в семье было всего трое детей, но жили не ахти как. В начале тридцатых годов семья переехала в Кадивку, где я окончил восемь классов. В 1937 году пошел учиться в аэроклуб, по окончании которого, в 1938 году, поступил в Луганскую военную школу пилотов. Освоил самолеты УТИ-4 и И-16 — должен был стать истребителем, а перед самой войной всю школу перевели на изучение СБ. Сначала, конечно, дали полетать на Р-5 и Р-6. В июне 1941 года уже вышел приказ о распределении в части, и тут война. Прибыли в Харьков, а оттуда перебрались в Богодухов, где располагался 289-й бомбардировочный полк, летавший на Су-2. Штурманом мне в экипаж назначили Михаила Федоровича Моисеенко. Мы так с ним и летали с 41-го по 43-й. Сначала на Су-2, потом на У-2. В 1943 году я переучился налетчика-истребителя, а он на летчика-бомбардировщика — летал на СБ и Пе-2. Хороший такой деревенский парень, грамотный — с ним интересно было общаться. Мы с ним дружили — все делили пополам.
Что сказать о самолете Су-2? В управлении он был не легким, но и не особо сложным. Если честно, то я его летных качеств до конца не изучил — летал на нем очень мало. Возили мы где-то до 800 килограммов бомб. У штурмана стоял LUKAC, а потом поставили второй, для прикрытия нижней полусферы. На боевые вылеты нас стали отправлять достаточно быстро, как только строем научились летать. Молодежь обычно ставили крайними ведомыми, и основное внимание в этих вылетах было сконцентрировано на том, как бы удержаться в строю. Бомбили мы по ведущему, и честно скажу, что результатов я не видел. Ходить приходилось за Днепр редко когда с истребительным прикрытием — истребители били, зенитки… В общем, полка хватило на месяц войны… Я за это время сделал примерно 15–20 вылетов, а поскольку самолетов не хватало, старички отобрали мой самолет. На этом и закончилась моя эпопея на этих бомбардировщиках.
— Как воспринимались столь большие потери?
— Такого ощущения, что нас бьют, не было. Тебе все равно надо лететь, надо готовиться. Потеряли? Ну и что, завтра тебя потеряют. Я никак потери не переживал. Такое было «грубое» состояние, или я сам по себе такой… Никаких страданий я не испытывал, вообще не обращал внимания.
Остатки полка отправили в зап. Сначала шли пешком из Харькова до Валуек. Там нас посадили в товарный поезд, который привез нас в Пензенскую область. Зап располагался на аэродроме Большая Даниловка. Там столько летного состава скопилось! Хотя в полку были самолеты Су-2 и Ил-2, но летать мы не летали — валяли дурака. Летчиков «улетанных» быстро брали, а мы продолжали бездельничать. Городок Каменец-Белинский был небольшой, делать в нем было нечего, и такое праздное шатание быстро надоело. Возле штаба полка повесили объявление о формировании полка на У-2 и Р-5 с приглашением желающих лететь на фронт записаться в такой-то комнате. Честно говоря, любителей воевать на У-2 было мало — хоть в запе и кормили плохо, а все же с неделю полк собирали. Так сказать, что все с энтузиазмом рвались на фронт и были готовы «летать хоть на палке», нельзя. В особенности не рвались те, кто уже понюхал пороху, понял, что немец имеет преимущество и количественное, и качественное, и на земле, и в воздухе. Некоторые сознательно, некоторые бессознательно начали не то что осторожничать, а трезво смотреть на жизнь. Но мой штурман Миша Моисеенко говорит: «Пойдем запишемся». — «Ну пойдем». Вот так в конце августа мы попали в 597-й ночной бомбардировочный авиационный полк. Командиром полка стал капитан Петров, но он в 42-м погиб при налете на аэродром. Бомба попала в штаб, убив командира и комиссара полка. Остался в живых начальник штаба полка старший лейтенант Митюха. У него был ординарец по фамилии Заика, который, ко всему прочему, нес охрану штаба. Ходил такой анекдот. Начальник штаба ему приказывает: «Заика, как появится самолет, ты мне сразу докладывай — скорость, высота, намерение». И вот как-то раз это солдат подбегает, докладывает: «Самолеты идут со скоростью, с высотой, с намерением!» Вообще, этот Митюха бы неприятный тип. Потом что-то натворил, и его выгнали из полка… Потом командовал полком Луговой Валентин Иванович.
