– Лев Серафимович, а разве вы сейчас не поступаете так же, как поступала жена? Вы пытаетесь справиться с болью, затолкав её поглубже, чтоб она унялась… вместо того, чтобы открыть к ней доступ и позволить свободно вытекать. Вы расковыряли рану, но не даёте гною выйти из неё…
– А смысл, Данил?! Чем мне это поможет?! Что даст?! То, что я задохнусь в страдании? Но ведь это ничего не изменит! Сына уже не вернуть! И если я распущу здесь перед тобой сопли, убийца не понесёт наказание!
– Вы хотите отомстить?
– О-о, да-а… очень хочу! Месть мне сниться по ночам – как я ломаю ноги и руки той твари… как он ползёт с разодранным животом…
– Месть за смерть близкого – это не более чем «приятная мелочь», заполняющая вашу жизнь, пока в ней нет действительно того, что важно…
– Что может быть важнее, чем расквитаться… оплатить долг, а?
– Лев Серафимович, если вы хотите освободиться от груза прошлого, если хотите перестать испытывать боль, то в первую очередь вам нужно полностью осознать и принять то, для чего вам была дана Жизнь . Для свободного и лёгкого порхания по земле? Или грузного плетения среди выжженных пустынь? В чём Цель вашей жизни? Боль или радость? Погоня или спокойствие? Злость или Любовь? Выбирайте… Борьба за восстановление «справедливости», какой бы важной она ни была, всегда лишь ложная цель, заполняющая и придающая «хоть какой-нибудь смысл» существованию тех, кто не знает истинного смысла человеческого существа. Под громкими словами всегда скрывается опустошённость и страх. Причём, чем громче слова, тем страшнее человеку. Тому, кто живёт с воображением, слова не нужны – тот наслаждается красотой мира в тишине… А вы кричите, Лев Серафимович, уже довольно давно… кричите о боли, страхе, страдании, серости и скуке… кричите громко… только не вслух, а внутри себя, от чего делаете только хуже… И боитесь признаться, что уже давно… задолго до смерти сына и ухода жены… давно потерялись в тихом отчаянии. Ведь иначе бы всего этого не произошло, верно?
– Данил… я… я… прошу… Помоги… Я больше не хочу бегать от боли… не хочу страдать и бояться… Я устал… мне надоело… Помоги освободиться от этой ноши… непосильной… Верни мне мою жизнь… моё детство… в котором обитали краски и свет… Пожалуйста…
Приложение 2
«– На счёт три ты засыпаешь… Раз… Два… Три!
Ты находишься в полной темноте… в кромешной, что не видишь даже своих рук… Ощущаешь себя бестелесным духом… Но вот появляется ровное матовое свечение и теперь ты можешь видеть, что висишь внутри большой сферы, которая ме-е-едленно сужается… Но тебе не страшно… ты просто наблюдаешь, как до её границ остаётся всё меньше и меньше места… И вот она становится совсем тесной… И ты погружаешься в неё, и твоя голова проходит сквозь границу… которая будто вязкий гель…
Ты оказываешься в том самом месте, где погибнет твой сын… до аварии остаётся пять минут… Чем ты сейчас занят?
– Я покупаю в киоске газету… Мы на Таганке…
– Где твой сын?
– Вова рядом… Я почему-то не вижу его лица… оно размыто…
– Это потому что лик ушедшего скрывает боль утраты. Если впустить в свою жизнь смерть и принять её, то образ умершего вновь вернётся и станет отчётливым… О чём ты сейчас думаешь, Лев?
– Все мои мысли заняты утренней ссорой с женой. Мы ругались из-за её несоразмерных трат. Я сказал, что она отвратительная хозяйка и мать. Поджав губы, она ушла в соседнюю комнату… плакать…
– А сын?
– Он был у себя… но всё слышал… я знаю…
– Три минуты до аварии.
– Я иду в сторону метро… Вова семенит позади… В одной руке у меня портфель, в другой – его рука… Он жалобным голосом просит не идти так быстро… говорит, что устал… Я отпускаю его руку, зло отвечаю, что у меня нет времени на него… на его капризы… Велю ему идти вперёд… Вова делает несколько шагов, совершенно не глядя по сторонам… Когда я замечаю, что светофор горит жёлтым, уже поздно… «Цивик», пытаясь проскочить, давит на газ!.. А Вова не смотрит по сторонам… он никогда не смотрит!.. И я… тоже… не смотрю!.. Удар о бок машины!!! Сын отлетает на тротуар… Это занимает лишь мгновение, но кажется, будто время застыло… и тянется очень медленно…
Всё было замечено… Как металл сливается с живым телом сына, так и не понявшего, что произошло… Как он падает на асфальт… касается земли неестественно пластилиновыми руками… Как машина притормаживает лишь на миг, чтобы вдруг скрыться из виду… Как я подбегаю к ещё дышащему сыну…
– Стоп! Замри! Время остановилось… Ты заточён внутри своего обездвиженного тела… Ты замер в полуметре от сына, способный лишь наблюдать… Всё вокруг замерло… машины… люди… Смотри на сына… Наблюдай!
– Он… умира-ае-е-ет… нет… прошу-у…
– Смотри, как внутри него… за живой плотью прячется смерть… Смотри, как она медленно расползается по нему…
– Не надо-о… умоляю! Вова-а! Вовочка-а… мальчик мой… сынок!
– Смотри, как его дыхание чутко отражает царящую внутри смерть… Смотри глубже!.. Там, где видно, что смерть была внутри него всегда … Она родилась одновременно с ним… Увидь её естественность и даже необходимость… Позволь ей быть в твоей жизни… стать твоей частью… Просто констатируй как данность её наличие везде – в любом теле и материи… и в тебе, и в сыне, и в Земле, и в камне, и в воздухе… Увидь, что смерть также естественна, как и жизнь… Что «смерть не противоположность жизни, а лишь её часть»…
– Я боюсь! Мне страшно!
– Теперь переведи внимание с сына на себя… Загляни внутрь… Наблюдай за тем, что происходит с твоим телом… И увидь, как жизнь движется, переливается внутри тебя водопадами, нескончаемым изобильным потоком… И лишь в груди это движение почти не ощущается – ведь там тяжёлым, липким комком слизи селится страх… Ты видишь его?
– Он сжимает грудную клетку… кх-х… Мне сложно дышать… кх-хе… Я умру!
– Просто наблюдай за ним… Чего ты боишься? Быть плохим отцом? Остаться одному?
– Я… я ужасный отец! Я позволил этому случиться!
– Ты – это не твой страх. Ты – душа, которая прямо сейчас наблюдает за страхом. Вечное… Чистое… Воображение… Наблюдай за страхом умереть… видь своё преклонение перед смертью… Видь, что ты… ты, а не твои страхи… что ты – не можешь умереть… Ты – Вечная Душа, наблюдающая сквозь тело за миром… Что у тебя внутри сейчас?
– Мне… спокойно… хорошо…
– Теперь посмотри на сына… Что ты видишь?
– Я вижу, что его оболочка повреждена… она неработоспособна… И ещё… я могу видеть его лицо… оно вновь чёткое! Я вижу сына!
– Что происходит с сыном, а не его оболочкой?
– Он… то есть душа из его тела удивлённо наблюдает… не понимая, почему тело так быстро сломалось… Сын расстроен, что не успел впустить в мир Его Слово…
– Ты боишься смерти, Лев?
– Смерти? А что это?
– Хм-м… Теперь ты знаешь, что „секрет жизни состоит в том, чтобы умереть до того, как умрёшь и обнаружить, что смерти нет”…
На счёт три ты проснёшься, Лев… отдохнувшим и посвежевшим. Раз…»
5
18.05.2009 понедельник
11.24
Тук-тук!
– Лев Серафимович?
– Да.
– Здравствуйте. Меня зовут Генчиков Игорь Валерьевич. Майор. Военный комиссариат мытищинского района.
– А-а… Это, наверное, вы мне звонили в пятницу по поводу Милеева… спрашивали о диагнозе?
– Не я, но по моему поручению…
– Я не совсем понимаю цель вашего визита. Всё, что нужно, я вроде как пояснил по телефону. Зачем ради такого дела сюда ехать аж с Мытищ?
– А затем, что помощник мне доложил полнейшую чушь… Сказал, будто врач, с которым разговаривал…
– Это был я.
– …Промычал что-то невразумительное о «необходимости дополнительных анализов и времени на постановку диагноза».
– И что вас удивляет, майор?
– А то, что раньше на посланный военкоматом запрос о дополнительном обследовании призывника психиатрическая больница при вашем институте в течении трёх дней ставила диагноз, если он требовался, и высылала ответ. С поступления же Милеева прошло уже полторы недели, а официального заключения всё нет и нет!
– И что же в этом удивительного? Психиатрия достаточно тонкая, с размытыми границами наука, поэтому в некоторых случаях для постановки или опровержения диагноза требуется до сорока дней наблюдения… а иногда и больше.
– Что?! Какие ещё сорок дней?!
– А что касается Даниила Юрьевича Милеева, так его случай вообще требует особо тщательного изучения, так как он представляет исключительный интерес для НИИ…
