– Да не обо мне речь! Ну что ты, коптить-вертеть, непонятливый такой? Свято место пусто не бывает! Если туровское боярство силу за собой почует, так не просто князя погонят, а выбирать станут, кого на туровский стол позвать! Ну, дошло теперь?
– Хочешь сказать, что Корней с Федором думают сменить Вячеслава из Мономашичей на Вячеслава из Святополчичей?
– Так племянник же! И на Мономашичей зол! И…
– Ну, ты загнул! – перебил Алексей, но уверенности в его голосе не чувствовалось.
– Да ты же сам говорил, что Вячко Клецкий может полесское боярство поднять и возглавить! Для чего, ты думаешь, Корней с Федором надумали его в Пинск вызвать?
– Я говорил, что это глупость! И сейчас то же самое скажу! Туровские земли почти со всех сторон Мономашичами окружены, задавят!
– Но соблазн-то какой! Сами нашествие отбили, сами князя себе выбрали. Да поместное боярство только о том и мечтает!
– Опять бояре… – Алексей поморщился. – Только и думают, что о своей выгоде, а во что это оборотиться может…
– Боярин боярину рознь! – Осьма снова заговорил менторским тоном. – Это княжьи людишки только и мыслят, чтобы урвать побольше с земли, да еще и от князя милости получить – им более жить не с чего! А поместное боярство в обустройстве земли заинтересовано, в неизменности порядка и в изжитии временщиков, которые сегодня здесь, а завтра вместе с князем в иное место подались. А после них – хоть трава не расти. А тут случай такой князю сказать: «Или ты правитель наш, или перекати-поле. Если правитель, то совершай деяния правителя, в благополучии своей земли заинтересованного, а если перекати-поле… так и катись! На тебе свет клином не сошелся»![8] После того, как полоцкое нашествие отобьют, у многих, знаешь ли, в головах кружение начнется.
– Его еще отбить надо, – Алексей на секунду задумался, а потом отрицательно покрутил головой. – Нет, Корней муж умудренный, на такие дела не пойдет.
– Да ты подумай! Соблазн-то какой: племянник на княжьем столе, которому деваться некуда, а потому он по рукам и ногам повязан – хочет-не хочет, а советов будет слушаться и льготы, какие потребуют, даст. А еще…
– Хватит! – в тоне Алексея начала проскальзывать злость. – Что ты меня, как девку, уламываешь? Не верю я, что Корней на соблазн поддастся, не тот он человек. Боярин Федор… да, этот мог бы, но он без Корнея никто и ничто, ты сам вчера все видел и слышал.
– Ладно, нет, так нет! – неожиданно покладисто отозвался Осьма. – Нам же хлопот меньше. Слушай, Леш, а расскажи-ка мне про Нинею, а то все: волхва, волхва, а я и не знаю ничего про нее.
– А я тоже почти ничего не знаю. Взял бы да навестил ее сам, оказал бы уважение, подношение какое-нибудь сделал, побеседовали бы…
– Ну уж нет! Чур меня! – Осьма мелко перекрестился. – Никифор, вон, сходил один раз, теперь за версту Нинеину весь обходить станет.
– Ну, это он сам виноват! А я – ничего: сходил, поговорили, обнадежила, что Саввушку вылечить можно. Зря ты так, Осьмуха, она не злая совсем. Строгая – да, мудрая – таких еще поискать, и… ну, волхва, одним словом.
– А о чем говорили-то? Кроме Саввы, конечно.
– Да как-то… – Алексей на некоторое время задумался. – Х-м, а знаешь, она-то почти ничего не говорила, это я ей, как-то так вышло, все про себя рассказал, даже такое, о чем и думать позабыл, даже такое, что и не рассказываю никогда… – Алексей удивленно уставился на Осьму. – Надо же! Я только сейчас и подумал… это ж она меня… м-да!
– Угу, а сам говоришь: «сходи», – Осьма задумчиво поскреб в бороде. – Вот так возьмет и вывернет наизнанку…
– Что, есть, что скрывать?
– У всех есть. А с чего ты взял, что она мудрая, если, как ты сказал, она почти ничего не говорила? – Купец нагнулся вперед и попытался заглянуть собеседнику в лицо. – Строгая, мудрая, чего-то ты еще про нее добавить хотел. С чего бы вдруг, если она все больше помалкивала, а ты один там распинался?
– Знаю и все! Чего ты прицепился-то?
Удивление у Алексея начало потихоньку сменяться злостью, Осьма это заметил и попытался успокоить собеседника:
– Да ладно, не горячись ты так, ну, выспросила, ну сам не заметил… на то и волхва. К попу-то на исповедь ходишь, и ничего.
– К попу, сравнил! Попы так не умеют… или умеют? Не слыхал?
– Греки точно не умеют, – ответил Осьма, – а наши, может быть, кто-то и может, но им нельзя – вера не позволяет… вроде бы. Покаяние добровольным должно быть.
Некоторое время ехали молча. Алексей насупился и мял в кулаке повод, видимо переживая то, как обвела его волхва, Осьма деликатно помалкивал, время от времени испытующе поглядывая на спутника, ожидая, когда тот немного успокоится и можно будет продолжить разговор. Однако Алексея, видимо, «зацепило», он пробормотал:
– Вера не позволяет… а ей, значит, позволяет… – и погнал коня размашистой рысью.
Осьме не оставалось ничего другого, как пуститься вслед за ним.
Алексей держался в седле с обманчивой небрежностью истинного мастера, казалось, едва касаясь стремян носками сапог – сказывалась степная школа, Осьма, несмотря на мешковатость телосложения, тоже в ритм скачки взлетал над седлом так, словно чудесным образом утратил половину своего веса. Так бы, наверно, и скакали, пока не пришла бы пора перейти на шаг, давая роздых коням, но со стороны вьючной лошади начал доноситься какой-то ритмичный звук – то ли работники что-то плохо уложили в тороках, то ли плохо закрепили саму поклажу. Осьма только время от времени оглядывался, с выражением досады на лице, но не просил Алексея остановиться – ждал, пока быстрая скачка развеет дурное настроение спутника. Дождался он как раз обратного – Алексей осадил коня и буркнул:
– Не слышишь, что ли? Скотину бы пожалел, намнет же спину… – помолчал немного, дождавшись, пока купец, неразборчиво ворча под нос, оправит сбрую, и спросил. – Ну, чего еще узнать хочешь? Вижу же, что хочешь.
– Тут такое дело, Леша, – Осьма с притворным кряхтением поднялся в седло и излишне внимательно принялся разбирать поводья, – ты бы не горячился. Понимаешь, ты – воин, твое дело воевать, я – купец, мое дело торговать…
– А Нинея – волхва, – перебил Алексей – ее дело волхвовать! Но мы с тобой еще и христиане, а потому волхвовство…
– Да погоди ты! Волхвовство, волхвовство… много тебе вреда с того волхвовства было? Она в глуши живет, появился новый человек, она его и расспросила… гм, по-своему, конечно. А как ей еще узнавать, что в мире творится?
– Ага, заботливый ты наш, чего ж сам-то к ней не идешь, тоже, наверно, новостей кладезь?
– Ой, ну перестань ты, коптить-вертеть! – Осьма, утвердившись, наконец, в седле, тронул коня шагом. – Лучше вот что мне скажи: не возникало ли у тебя, после разговора с ней, каких-то желаний неожиданных? Ну… – Осьма поколебался, подбирая слова, – как будто что-то толкнуло изнутри или голос какой-то подсказал.
– Ты что, хочешь сказать…
– Да ничего я не хочу сказать! Просто припомни. Ну, скажем, ты вот крест Лисовинам целовал. Это у тебя как-то неожиданно случилось или обдуманно?
– Не попал, Осьмуха! Я об этом еще, когда сюда ехал, размышлял, а про волхву тогда и не ведал ничего.
– Угу. А что-нибудь другое… так, чтобы не думал – не гадал, а вдруг само выскочило?
– Я, не думая, ничего не делаю! Отучила жизнь! Или сам не таков? А?
– Ну… как тебе сказать? – Осьма слегка пожал плечами. – Жизнь, она, конечно, думать приучает. Значит, ничего такого за собой не замечал?
– Нет же, говорю тебе!
– А если Анну поспрошать? Со стороны-то виднее…
– Осьмуха!!! Я те сейчас так поспрошаю!
– Да что ж ты, коптить-вертеть… я же не любопытства ради!
– А мне как раз любопытно: если тебе в ухо дать, сразу наземь сверзишься или добавлять придется?
– Леха!..
Договорить Осьма не успел, пришлось нырять под летящий, как и было обещано, прямо в ухо, кулак. Увернуться-то Осьма увернулся, но Алексей, неплохо знакомый с играми степных наездников, захватил одежду купца так, что натянувшаяся ткань пережала тому горло, и попытался выдернуть Осьму из седла. Сопротивляться было просто-напросто бесполезно, и Осьма послушно сполз с конской спины, но в последний момент вцепился в Алексея, как клещ, и потянул его: вниз, используя свой немалый вес, и в сторону, умудрившись упереться коленом в бок Алексеева коня. Конь, столкнувшийся с подобным обращением впервые в жизни, испуганно прянул в сторону, и оба борца грянулись на дорогу. Осьма, оказавшийся при этом снизу, только хекнул, выпустив из груди остатки воздуха.
Дальше у купца и вовсе не было ни малейших шансов: он только и успел дважды хватить разинутым ртом воздух, а Алексей уже перевернул его на живот, уселся сверху и принялся тыкать противника лицом в дорожную пыль.
– Ешь землю, червяк! – тычок в затылок. – Забыл, с кем разговариваешь? – еще один тычок. – Анюту тебе поспрошать…
