своему другу, – дело в том, что мой отец не смог вернуть ему старый долг. Так что половину денег я отдам деду, а другую половину – маме.
– А тебе?
– Я успею заработать: у нас еще два проекта – Ахты-Курах и Сартил-Хуси. – Затем, повернувшись к Камалу, он спросил. – Камал, ты когда-нибудь ел пирог из курицы?
– Нет.
– Тогда мы едем к маме в Курах. Поверь: это лучше, чем какой-нибудь ресторан. Камин, огонь на дровах и запах томящегося мяса в тесте. Ах…
* * *
– Пержиан, – раздался голос с улицы, и она узнала голос отца. Она открыла дверь и увидела отца со свернутой бумагой в руке и непонятным мешочком на плече. А выражение лица испугало ее.
– Папа, ты! Что случилось? Что за бумага? – Пержиан уже начала бояться этих бумаг.
– Ты меня пропустишь? – выговорил отец. Пержиан растерялась: она сделала шаг в сторону.
– Где Гаджи? – спросил дед, войдя во двор. – Это был его первый визит в дом дочери.
«Значит, что-то произошло очень серьезное», – подумала Пержиан. Ее сердце ушло в пятки.
Через минуту Гаджи стоял перед лицом деда, возмужавший, высокий, стройный, довольный жизнью и самим собой. Как и в детстве, его глаза улыбались, источая тепло и уверенность. Дед всю жизнь ждал этого дня – и он наступил.
– На, читай! – дед передал бумагу дочери и стал ждать.
– Что это? – Пержиан быстро пробежалась по строкам официального бюллетеня и заулыбалась.
– Читай вслух, – повелел дед. – Я хочу это слышать. Пержиан зачитала: «…Гаджи успешно провел рационализаторские мероприятия и с опережением завершил работы по электрификации…» – она заволновалась и оторвала глаза от бумаги.
– Подпись чья, читай, – не унимался дед. Пержиан опять поднесла бумагу к глазам.
– Подпись… Министр энергетики и электрификации СССР.
У Пержиан на глаза навернулись слезы и, поворачиваясь к сыну, она спросила:
– Неужели, это правда, сынок!
– Да, правда, дочь, – с удовлетворением произнес дед. – Я впервые испытал и теперь знаю, что такое гордость. Спасибо, Гаджи. А этот мешочек с деньгами забери: весь мой дом вместе со мной не стоят таких денег, они мне не нужны, а долг твоему отцу я простил давно, когда еще давал.
Гаджалим, покидая дом дочери, на время задержался на пороге. Он что-то хотел сказать, но не ре шался. Он вышел, но затем вернулся обратно.
– Гаджи, ты меня извини за жесткость, сынок, – сказал Гад-жалим, делая акцент на каждом слове. Его рука, державшая трость, тряслась. «Он состарился, даже говорить стал медленно, мимика померкла, но в нем продолжал жить дух горца», – подумал Гаджи. – Я не знаю, почему, но больше всего хотел от тебя, чтобы ты чего-то добился в жизни. Ты вырос настоящим мужчиной – я теперь знаю, что дом ты построишь. Меня мой дед тоже так воспитывал по нашей поговорке: «Сын будет таким, каким воспитаешь».
Он ушел, а Гаджи с мамой взглядами долго провожали старческую фигуру деда, который отдалялся от них, чуть пошатываясь, но с чувством гордости от того, что выполнил свою миссию.
Яблоко от яблони далеко не падает
(русская поговорка)
Тихо отходила страда, оставляя на полях солому и костры, несущие запахи дыма по окрестностям. Одинокий орел парил в небе, раскинув на всю длину свои широкие крылья: он выглядывал внизу мышей, игнорируя стаю черных ворон, которые подбирали зерна, оставленные несовершенными комбайнами. Лишь в одном месте золотилось поле с некошеной пшеницей. Возле него маялся мужик, катал на ладони несколько зерен, которые он выдавил из колоса – классная пшеница. Увидев, как за спиной остановилась белая «Нива», из которой вышли двое: один молодой, видимо, сын, а другой – коренастый мужик с круглыми чертами лица, он засуетился.
Мужик сходу выпалил:
– Кто вы такой?
– Здравствуйте, я заготовитель и покупаю пшеницу.
– Какого черта вы полезли в чужое поле? – его голос гремел, как старый патефон, путая нотки, видимо, нервничал. – Не продается.
– Извините, я не настаиваю.
Они разъехались. Пятнадцатилетний сын вопросительно глянул на сердитого отца.
– Папа, ты почему его обманул?
– Что ты сказал?
– Тетя Галя уже столько дней ищет покупателя, а ты сказал, что она не продает.
Мужик резко нажал на тормоза, чтобы на высоких тонах донести до сына истину.
– Ты что, дурак? Я не хочу, чтобы она продала зерно. Я хочу купить это поле вместе с пшеницей. Я уверен: она не справится с этим полем и, в конце концов, она его продаст и его купит, знаешь кто? Инвестор. Потом он будет косо смотреть на наше поле. Я в этом не вижу ничего хорошего.
– Но у нее есть сын.
– Он еще маленький и ни к чему неспособный.
– Папа. Ты забыл, какой был его отец, дядя Витя – энергичный, трудолюбивый?
– Это был отец.
– А поговорка: яблоко от яблони далеко не падает… – Дима поднял глаза на папу в ожидании ответа.
– Заткнись, понял? – не выдержали нервы фермера и его голос сорвался. – Яблоки, яблони… Учить хочешь уму-разуму. Открой глаза и посмотри, что кругом творится. Капитализм: слабым и сердобольным тут нет места. Дашь слабинку – тебя съедят. Или – или.
* * *
«Нива» белого цвета остановилась напротив одиноко сидевшей возле своей калитки старой женщины. Ее звали баба Варвара. Из «Нивы» вышел грузный мужчина пятидесяти лет на вид.
– Здравствуйте!
Варвара зашевелилась.
– Здрасьте!
– Вы не скажете, где дом Борисовых?
Варвара напрягла зрение, чтобы хорошо разглядеть незнакомца.
– Я вас первый раз вижу, вы кто?
– Я фермер.
– Развелось вас тут, – произнесла Варвара с недовольством.
– Чему же вы не рады, – возмутился фермер, – народ кормим. Варвара засмеялась.
– Мне хорошо видно, как вы это делаете, – возмущенно глядя на фермера, произнесла Варвара, – особенно эти… как их называют.
– Инвесторы? – подсказал фермер.
– Да, они самые, – с облегчением проговорила Варвара, – понимаете ли, эти – у них только один интерес – зерно. Ликвидаторы. Разобрали на кирпичи двенадцать оборудованных свиноферм, где колхоз выращивал тридцать тысяч свиней, и сегодня они стоят как символы вандализма.
Они, кроме всего прочего, даже присвоили себе часть местной лечебной амбулатории и вырубили свет. Ужас и издевательства. Получается, что все работают на одного, а этот один празднует где-то заграницей. Не нравится мне все это. Раньше, какой девиз был?
– Не знаю, – помотал головой фермер. – Я забыл.
– Ну, один за всех и все за одного, так же?
– Наверное.
– А теперь что?
– Один против всех и все против одного? – произнес Богдан. – Вы это хотите услышать?
– Точно!
– Мы это уж слышали, – сказал фермер, – другие времена, мать. – Мужчина подошел поближе, осмотревшись по сторонам, – вы
