Снова этот ветер.
Я как сейчас помню день, когда мы с моей младшей сестрой Холл пошли гулять к морю вдвоём. Это был один из тех дней, которые не стираются из памяти спустя годы и воспоминания о них совсем не тускнеют, а прорастают в сердце, словно тысячи цветов, которые распускаются внутри с приходом очередной весны.
Мама не любила нас отпускать без присмотра, но она знала, что для Холл – это был особенный день.
Сестра подготовилась к нему заранее и сделала всё, чтобы мама отпустила нас: прилежно помогала ей по дому в течение недели, ходила со мной за продуктами и поддерживала в комнате порядок. Была образцовой дочерью, коей должна быть каждая. Сестра была хитрой, а мама, в свою очередь, мудрой, поэтому знала, что Холл ведёт себя так, только для того, чтобы она отпустила её со мной. И вот, спустя неделю, мама подошла ко мне со словами:
– Это была самая трудная неделя за всю её жизнь, слишком хорошо себя вела, устала. Поэтому я разрешаю тебе взять её с собой в это воскресенье. Береги её, Кай, и будьте осторожны.
Мама всегда говорила "будьте осторожны", и не важно, что происходило после: играли ли мы во дворе, или переходили улицу, или же просто шли по своим комнатам в объятья Морфея, мы всегда должны были быть осторожны. Но здесь эта фраза оправдывала себя в полной мере, меня самого брала дрожь от мысли, что мы пойдём одни и в случае чего, вся ответственность будет на моих плечах. Но я изо всех сил старался гнать эти мысли прочь, ради Холл.
Утро воскресенья выдалось продуктивным для всей семьи. Мама проснулась рано, чтобы подготовить нам ланч и заварить чай с цедрой лимона. Я ещё с вечера нашёл старый фонарик и поменял в нём батарейки на случай, если мы вернёмся позже запланированного, но в душе я надеялся, что он нам не понадобиться. Холл тоже подготовилась заранее, весь прошедший вечер они с отцом провели в гараже, в поисках плёнки на старенький фотоаппарат, которым, кажется, пользовались ещё в период гражданской войны. Несмотря на возраст, аппарат отлично выполнял свои первоначальные функции и снимал не хуже нынешних новинок.
Меня разбудил терпкий запах бергамота, который заполнил всю комнату. Открыв глаза, я увидел Холл, а точнее её рыжие распущенные кудри до колен, и залитое солнечным светом лицо. Она улыбалась мне, болтая ногами, сидя на краю кровати и напевала песню "hello, wake up". Я улыбнулся ей в ответ, она, с таким же искрящимся взглядом, положила рядом со мной записку и побежала на кухню.
В любой другой день я мог бы позволить себе нежиться в постели до полудня, но сегодня – каждая минута была на счету, и каждой мелочи нужно было предавать самое большое значение.
Я развернул записку, где было написано её мелким, но аккуратным почерком: "Кай, я хочу, чтобы мы сегодня улыбались больше, чем за всю нашу жизнь. Хочу, чтобы этот день стал для тебя ещё более значимым, чем для меня…", и она оставила подпись, чтобы я точно знал, что это писала она.
Спустившись на кухню, мне оставалось только взять сумку, что приготовила мама. Сверху контейнера с едой, снова увидел записку "будьте осторожны". Здесь было понятно и без разбора почерка, чьи это слова. Я лишь улыбнулся в пустоту и сложил все приготовления в рюкзак, перепроверил и позвал Холл.
Она стремительно побежала в мою сторону с комнаты, заливаясь смехом, держа свою маленькую сумку на плече. Счастье. Именно так можно было назвать её в тот день – маленькая мисс счастье.
Попрощавшись с мамой, мы вышли во двор. На улице пахло свежестью из-за ночного дождя, на деревьях виднелись блики, из-за капель, которых не успел унести ветер или скрыть солнце от наших любопытных глаз.
В лужах отчётливо было видно наше отражение, но на фоне волос Холл – оно меркло. Сколько помню, у сестры всегда были длинные, вьющиеся ярко рыжие волосы, и глубокие голубые глаза. Нельзя было не обратить внимания на Холл, её внешность никого не оставляла равнодушным. Она вся, будто светилась изнутри, держала меня за руку и показывала направление, куда нам следует идти.
Дорога до места составляла добрых полдня, так что мы поспешили на поезд, который обещал доставить нас до места назначения.
В поезде она увлечённо смотрела в окно и ждала нашей станции. Мимо сменялись пейзажи, и было видно, как проходят минуты, летящие, словно чьи-то жизни, поднимается солнце, и заметно меняются тени деревьев, которые тянутся всё выше, до самого неба. Спустя какое-то время Холл уснула на моём плече, и мне в нос ударил запах бергамота, которым так пропахли её волосы. Рыжие локоны спали в мои ладони, и я осторожными движениями начал гладить её по голове, боясь нарушить её сон, а после уснул и сам.
Она разбудила меня восторженными возгласами: «Кай-Кай, наша станция! Хватай рюкзак, и побежали скорее!», схватила меня за руку и потянула за собой. Мы буквально в последнюю секунду вывалились из поезда. У меня была страшная отдышка, будто я бежал до этого места неделю и не давал себе ни минуты на передышку.
Она засмеялась и назвала меня старым, обвинив во всём этом мою тягу к курению, мол, «если бы ты не курил Кай, был бы таким же здоровым, как я!», я лишь слабо улыбнулся ей в ответ, и мы отправились в путь.
Холл выбрала близкое место от станции, там всегда было совсем немного людей, и вид на море украшал живописный пирс. Изрядно уставшая, сестра, добежав до берега, рухнула на песок и, закинув голову вверх, посмотрела на меня, улыбаясь.
Мы добрались как раз вовремя, к закату. Холл достала фотоаппарат, что они нашли вчера с отцом в гараже, и принялась настраивать аппаратуру. Я взял её за руку, и мы неспешно пошли к пирсу. В свете заката море смотрелось особенно прекрасно: сквозь, казалось бы, слабые лучи уходящего солнца, гладь воды переливалась всеми известными человечеству оттенками синего цвета, лёгкий бриз заставлял воду дрожать, словно в испуге. Холл смотрела на всё это с огромным упоением и нескрываемым восторгом. Подойдя к краю, она принялась делать снимки, а я стоял позади неё, и с тихим счастьем наблюдал за пейзажем, курил сигарету. Повернувшись, она сделала снимок, и сказала:
– Знаешь, что я хочу сегодня сказать?
