Второй раз Лютояр и Равдан проделали путь к Березине только вдвоем. Когда Лютояр привел к логову Ведьму-рагану, чтобы помогла проводить на тот свет Ярого, она тоже спросила: а что было в том тюке?
– Вам стоит вернуться туда и выяснить, ради чего погиб Ярый, – сказала она. – Но что бы это ни было, вы должны принести сюда хотя бы часть, и мы дадим ее ему с собой. Он не должен уходить к дедам без добычи, которую взял ценой своей жизни.
С этим спорить было нельзя, даже если бы парни и хотели. Но им самим было до смерти любопытно: что же они такое добыли? Поэтому на другой же день после расставания с младшими побратимами они отправились обратно вдоль верховья Каспли к Березине.
До места добрались к вечеру. Уже спускались прохладные весенние сумерки. Мелькала мысль переночевать и приняться за поиски утром, но уж очень не терпелось. Поэтому принялись прямо сразу, тщательно оглядевшись, нет ли кого. Оба помнили, что Сверкер мог выставить в этих местах дозор. Но у них еще в тот раз хватило ума бросить челны не на том берегу, по которому они уходили, а на противоположном. И на весь лес по Березине у Сверкера людей не хватит.
Они так хорошо спрятали добычу в чужом месте, что теперь искать пришлось долго. Было даже подозрение, что кто-то другой уже нашел… И вот, когда под елями уже настолько стемнело, что искать приходилось почти на ощупь, пальцы Лютояра наткнулись под слоем палой листвы на толстую, холодную промасленную кожу.
Он тихонько свистнул, и вскоре из-за елочек показался Равдан. Вдвоем они выволокли тюк на прогалину, где было посветлее. Лютояр перерезал веревки, толкнул сверток на другой бок, откинул край кожи.
Внутри лежали какие-то длинные прямые тела, серые и пятнистые, будто замершие змеи. Равдан невольно отпрянул, потом засмеялся сам над собой, закрыв рот грязной ладонью.
– Это что? – Он выволок из тюка длинную, локтя в полтора, железную полосу.
С одного конца она была заострена, а с другой кончалась коротким и узким отростком.
– Не трогай! – Лютояр схватил его за руку. – Положи.
Равдан в недоумении взглянул на него.
– А если хочешь брать, то возьми через подол.
– Чего?
– Вот так! – Лютояр взял у него полосу, держа через подол своей серой рубахи.
– Зачем? Они вроде не острые! – Равдан прикоснулся пальцем к краю полосы.
– Ну… Я не помню… – Лютояр и сам выглядел немного озадаченным и будто силился уловить какую-то мысль. – Во сне видел, что ли… Но я верно знаю, что такие клинки нельзя голыми руками брать, они от этого портятся!
При виде добычи в его памяти всплыли какие-то обрывки воспоминаний из детства и вместе с ними убеждение, что подобные пятнистые клинки нельзя трогать голыми руками, и вовсе не потому, что порежешься. Нельзя, и все! Как нельзя совать руки в огонь. Это убеждение сидело в нем так же прочно, как все, что усвоено в раннем детстве, связано с образами отца и деда и потому особенно дорого. Только ранее не было случая эту мудрость применить…
– Это же клинки от мечей! – сообразил и Равдан. – Или для мечей… Вот так богатство!
Он засмеялся, более от недоумения, чем от радости.
– Так и есть! Ты хоть понимаешь, сколько такой стоит? – Лютояр качнул клинком, удерживая его двумя руками за концы.
– Нет, – честно признался Равдан. – А сколько?
– Ну… много. Очень много. Я такие видел… очень давно. Еще пока мальцом был.
– Это где же? – удивился Равдан, точно знавший, что в лесу подобного не водится. А Лютояр никогда не упоминал, чтобы жил где-то, кроме леса.
– Где надо! – отрезал Лютояр и бережно положил клинок к остальным.
Потом задумчиво посвистел:
– Ну, мы попали…
– А что такое?
– Уж лучше б тут были гривны серебра!
– Само собой, лучше.
– Ты не понял. Один такой клинок куда дороже гривны серебра. Я, вот честно скажу, не знаю насколько, но дороже. Только с гривной дело плевое – разобрал по шелягам, шеляги на части порубил, и делись, меняй у купцов на что хочешь. Бронзу варяги в слитках везут – тоже порубил или перелил в нужную вещь, да и пользуйся. А с этим что делать?
– Что?
– Да ничего с ним не сделаешь! Такими мечами князья воюют и самые большие воеводы. На торг у пристани его не понесешь и на части не порубишь – какой с него тогда толк? Это как челядина по частям продавать…
Равдан засмеялся, но Лютояру было не до шуток.
– Чего ржешь, голова твоя кобылячья? У нас в руках такое богатство, что все твои Озеричи в трех поколениях не видели, а делать с ним нечего! Только обратно закопать.
– А продать? – предложил Равдан, который с детства близ волока слышал много разговоров о торговле.
– Купец спросит, где взял. А взять нам такое негде, кроме как там, где и взяли… И князь сразу узнает.
Они посидели молча.
– Ну так чего, в реку спустим да и пойдем? – предложил наконец Равдан, который начал подмерзать на холодной весенней земле.
Лютояр вздохнул и начал снова стягивать сверток обрезанными веревками.
– Себе возьмем. Один отдадим Ярому. А другие…
– Другие что?
– Хрен в решето!
Лицо Лютояра опять приняло то загадочно-решительное выражение, как бывало, если Равдан заводил речь о будущем. И побратим оставил его в покое: раз не хочет говорить, упрямый шиш, из него слова колом не выбьешь.
Наконец все было готово для погребения Биргира. Нарядно одетого мертвеца извлекли из холодного подвала, где он лежал все это время взаперти, в окружении вороха полыни и других пахучих трав, перенесли в смертный покой и водрузили посередине, прихватив незаметно веревкой к спинке сиденья. На поясе у него висел скрамасакс, а меч в ножнах и боевой топор Рагнора велела положить с правой стороны.
В полдень к могиле собралось множество народа. Для князя и старших гостей поставили столы и скамьи, остальные устроились на земле, на разложенных кошмах и шкурах: дружине было не привыкать. Для начала сварили в большом котле теленка – без соли и приправ, ибо мертвые не употребляют соли. Голову и ноги сразу положили в могилу. Каждому из гостей, начиная со старших, поднесли по кусочку мяса и по ложке отвара; остатки тоже поставили в котле возле тела. И пошло веселье: гости пили мед и пиво, свеи рассказывали, какой достойный человек был покойный, все, что могли припомнить про его род и свершения. К сожалению, родичей его здесь не было, только дружина, а хирдманы, особенно подвыпив, путались и спорили. Устроили воинские состязания возле могилы: стучали мечами о щиты в поединках, метали сулицы, стреляли в цель, боролись. Играли на гуслях и рожках, били в бубны, пели и плясали. И каждый, кто проходил мимо могилы, выливал в нее немного из своей чаши или рога.
Иные замечали в руке у покойного что-то вроде небольшой дощечки, но благоразумно не приглядывались. Если это вложила в мертвую ладонь Рагнора, остальным лучше и не знать, в чем дело.
Гуляли до самой темноты: любой покойник остался бы доволен таким прощальным пиром, и можно было надеяться, что Биргир ярл унесет из этого мира самые лучшие воспоминания. Старались не ударить в грязь лицом: ведь уже вскоре он очутится на пиру в самой Валгалле.
Когда начало темнеть, пир завершился: во тьме живым уже не стоит оставаться рядом с мертвым. Могильный дом закрыли досками и слегка присыпали землей. Окончательное его закрытие было делом не одного дня, но со светом живых покойный уже простился.
Альдин-Ингвар сидел на почетном месте возле самого Сверкера, но если он надеялся увидеть на торжестве Ведому, то напрасно: отец не разрешил ей присутствовать. А Гостислава была. Нарядно одетая, она расположилась возле мужа и приглядывала за челядью: чтобы вовремя подносили новые блюда, убирали с глаз объедки, оттаскивали подальше упившихся вусмерть и вообще чтобы все шло достойно.
Княгиня тоже видела, что Биргир держит две деревянные дощечки. Легко было догадаться, что на них: Рагнора составила одно проклинающее заклятье для лиходеев и одно – на разлучение Ведомы и Альдин-Ингвара. Того самого, который сидел неподалеку в нарядном синем кафтане и вежливо улыбался княгине каждый раз, как им случалось встретиться глазами. Но ему, по крайней мере, эти дощечки не грозили безвременной смертью. В отличие от другого человека, о судьбе которого Гостислава не могла не беспокоиться…
Вот пир закончился, все разошлись. Спящих пьяным сном растолкали, подняли и увели под руки: уснувший возле свежей могилы не проснется на этом свете. Челядь собрала посуду, кости и объедки унесли в корзинах – для собак, потом уволокли в городец столы и скамьи. Не считая примятой травы, все следы погребального пира исчезли. И еще осталась выложенная из толстых досок «крыша» могильного дома. Позже здесь поднимется курган.
Вслед холопам, уносившим скамьи, с уровня земли смотрели три пары внимательных глаз. Было похоже, будто трое из погребенных на этом поле когда-то раньше выползли взглянуть, из-за чего шум, – хотя этим-то было бы удобнее посмотреть снизу, кто это вселяется сверху в их мертвый город, для кого поставлены новые подземные палаты. В серо-бурой неприметной одежде, Лютояр, Равдан и Малец почти сливались с землей, и среди старой потемневшей травы их в наступающих сумерках не разглядел бы даже самый приметливый глаз.
