Концепция Трубачёва диалектична, а потому, скорее всего, верна. Она не разделяет «китайской стеной» статичный и динамичный периоды в жизни народов. Она органически включает миграцию и межэтнический контакт в постоянно действующие факторы любого этногенеза, а сам этногенез рассматривает как непрерывный и бесконечный диалектический процесс срастания и распада.
Обычно, говоря о миграциях, подразумевают переселение конкретных масс людей. Но это же представление о миграциях почему-то часто механически переносят на распространение расового типа, языка и материальной культуры. Между тем все эти понятия необходимо развести.
В поисках прародин неправомерно отождествлять этнос с археологической культурой. Иногда то и другое могут совпасть, но чаще всего не совпадут. Как в пределах одной культуры могут сосуществовать разные этносы, так и в одном этносе могут присутствовать носители разных материальных культур.
Характерным примером первого явления служит хорошо знакомая археологам Черняховская культура (о ней мы уже упоминали) II–V веков н. э. на Украине. Уже по данным письменных источников прослеживается, что эта территория была населена различными народами. Более того, служила прямо-таки «проходным двором» начинавшегося ВПН. Однако на характере материальной культуры это почти никак не отразилось. Очевидно, большинство народов, участвовавших в это время в ВПН, принадлежали к одному культурному кругу.
Примеры второго рода вообще у всех на глазах. В наше время очень заметны различия в материальной культуре между жителями мегаполисов и сельской глубинкой нашей страны. Правда, благодаря наличию многих стандартных предметов потребления это различие с течением времени все больше сглаживается. Но ещё сто лет назад, когда фабричная стандартизация бытовых изделий затронула население только крупных городов России, оно было гораздо глубже. Археологи далёкого будущего, которые станут изучать это время, смогут сделать выводы о сходстве материальной культуры жителей Москвы и находящегося от неё в 3000 км Парижа и при этом о значительном культурном различии между той же Москвой и лежащей всего в 100 км от неё какой-нибудь деревней Малашкино. Но если они отсюда сделают вывод о том, что москвичи были этнически ближе к парижанам, чем к обитателям Малашкина, то будут, конечно же, неправы.
Можно привести и другой пример различия уже не просто форм материальной культуры, а уровней развития в пределах одного народа. Причём различия фундаментального! В XVII–XVIII веках, когда начиналось освоение Сибири русским народом, «коренные» народы (предыдущие завоеватели!) этого региона находились па разных стадиях развития. Их хозяйственно-культурные типы представляли собой как бы музей истории человечества под открытым небом, соединяя в себе различные её эпохи. Среди части народов — ханты, манси, эвенки, юкагиры и др. — одни группы уже перешли к разведению скота (северных оленей), другие продолжали добывать средства к существованию только охотой и рыболовством. Неолит и мезолит — в пределах одного этноса! Это различие куда как глубже, чем между мегаполисом и глухой деревней, о котором мы сказали выше.
Смена материальной культуры не всегда означает смену этноса. Такое изменение может происходить в пределах одного народа. Распространение типа материальной культуры вовсе не обязательно происходит в результате миграции носителей этой культуры на новые территории. Оно может осуществляться и путём заимствования. Распространение языка более тесно связано с этнической миграцией, но и оно нередко опережает её. С другой стороны, этнические мигранты не всегда долго сохраняют свой язык, частенько утрачивают его уже во втором поколении — всё зависит от параметров конкретной миграции. Наиболее точным указанием на этническую миграцию может, казалось бы, служить распространение того или иного антропологического типа. Но — опять же, и это прослеживается у всех индоевропейских народов ещё с глубокой древности, — за редчайшими исключениями (как этнически гомогенные территории), не бывает на Земле народов, все представители которого относились бы к одному фенотипу. Единственные миграции, о которых мы можем судить надежно на основе данных антропологии, — это движения больших человеческих рас. Но даже и гут отдельные расовые признаки могут из поколения в поколение «мигрировать» на далёкие расстояния без физического перемещения первоначального носителя этого признака.
Итак, миграции людей, миграции языка, миграции материальной культуры и миграции расы суть не одни и те же вещи. Только в идеале они совпадают, но идеал недостижим. В исторической реальности все эти явления хотя и взаимосвязанные, по не тождественные. Это типовое различие миграций необходимо иметь в виду, пытаясь проникнуть в тайны великих переселений древних людей.
11. БЫЛ ЛИ У ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ЕДИНЫЙ ПРАЯЗЫК?
Очень многие лингвисты, основываясь на своих теоретических схемах, уверяют: да, такой язык был! Концепция единого праязыка человечества, пытающаяся подкрепить данными лингвистики ветхозаветную легенду о «вавилонском смешении языков», в последнее время стала популярной.
Однако очевидно, что данный вопрос выходит за рамки одной лингвистики. Он не может быть удовлетворительно решён без привлечения данных других наук. Другими словами, прежде чем утвердительно ответить на вопрос о существовании праязыка всех людей, необходимо понять, что представляло собой древнейшее человечество. Отвечало ли оно когда-нибудь тем условиям, в которых только и возможно существование общего для всех языка?
Человек разумный, Homo sapiens, сформировался как вид около 200 тыс. лет назад. Палеоантропологи обнаружили древнейшие известные на сегодня останки человека современного вида в Эфиопии (Homo sapiens idaltu). Их возраст определяется в 165–190 тыс. лет. По-видимому, довольно долгое время Homo sapiens если и выходил за пределы африканского континента, то редко и случайно. Его выселившиеся «колонии» долго не протягивали. Да и в Африке популяция Homo sapiens оставалась локальной и немногочисленной. Здесь он ещё не мог до конца вытеснить других представителей рода Homo («человек родезийский», относимый к виду Homo erectus, вымер всего 30 тыс. лет назад).
Если и могли все люди Земли разговаривать на одном языке, то это было только на самой заре человеческой истории, когда их было немного и они жили на строго ограниченной территории. Но, по-видимому, уже африканский период жизни Homo sapiens не вполне отвечал этим условиям. Маленькие общины охотников и собирателей, разбросанные на площади в несколько миллионов кв. км (Восточная Африка больше всей Европы), — как они могли в течение десятков тысяч лет сохранять один язык? Для этого нужно допустить, что язык человека тоща эволюционировал на порядки медленнее, чем в историческое время. А это возможно только при крайней примитивности вербальной коммуникации или даже её полном отсутствии. То есть придётся считать раннего Homo sapiens идиотом, не способным к членораздельной речи. Есть ли для этого основания? Никаких.
Около 70 тыс. лет назад, по современным данным, группа Homo sapiens, давшая начало всем неафриканцам, прошла из Африки в Азию. Популяция людей, совершившая эту миграцию, возможно, говорила на одном языке. Однако через несколько тысяч лет она неминуемо должна была распасться на несколько народов, чему способствовало её расселение. Уже 40 тыс. лет назад человек разумный обнаруживается на огромном пространстве Евразии: от Палестины до Индонезии, от Испании до Алтая. Древние Homo sapiens могли пройти из Африки не через Синайский перешеек, а переплыв узкий Баб-эль-Мандебский пролив, отделяющий Африку от Аравии. Ну а если они использовали оба этих пути, то очевидно, что первые Homo sapiens, вышедшие из Африки, уже говорили на разных языках.
Первые гипотезы единого праязыка датировали его распад на праязыки современных макросемей примерно 15 000 лет назад. В результате исходный праязык оказывался неправдоподобно молодым в сравнении с возрастом человечества. Это, правда, совпадало с принятой датой окончания последнего ледникового периода, но никоим образом не стыковалось с данными о намного более раннем расселении Homo sapiens по Земле.
Первая волна критики на праязыковую теорию обрушилась со стороны специалистов по австралийским «аборигенам». Если люди, как всегда предполагалось, впервые заселили Австралию около 30–25 тыс. лет назад (теперь считается, что намного раньше), а впоследствии оказались в изоляции, то как их языки могут восходить к единому праязыку, разделившемуся намного позже этого времени?
С.А. Старостин отвечает: у современных языков австралийских «аборигенов» был свой праязык! Старостин даже называет время его распада: VI–V тысячелетия до н. э. «Современные австралийские языки, — говорит он, — являются результатом экспансии какой-то одной более поздней ветки. Даже если там были распространены до этого разные языки и языковые семьи, то всё это “затёрто” более поздней волной эмиграции». Кроме того, как мы покажем в дальнейшем, представление об «одномоментном» заселении древней Австралии и последующей длительной изоляции этого континента от остального мира нуждается в пересмотре. Подлинная картина была сложнее. Впрочем, Старостин, похоже, тоже упрощает сё, так как большинство лингвистов насчитывает в Австралии до 28 языковых семей.
