новый виток спора, разворачивавшегося уже четвёртый ужин. Каждый раз у Мухи находился новый аргумент. И каждый раз весьма острая на язык и, как оказалось, хорошо подкованная в истории, Кристина разбивала его аргумент в пух и прах. Даже Роланд, лучше всех присутствующих знающий о том, как именно реорганизовывали СССР, отвлёкся от складывания посуды обратно в печатно-гелевый искс и прислушался.
Однако ответить Мухаммед не успел. На свободной стене, до того плещущей прозрачно-голубые волны на невидимый берег, высветилось сообщение от корабельного интерферометра: ещё одна стоячая волна, схожая с первой, но не идентичная ей, возникла между «Вестником» и неизвестным объектом на высокой орбите неизвестной планеты.
Не говоря ни слова, Костя сорвался с места и кинулся в рубку, как никогда сожалея об исчезновении Аэлиты. Следом за ним кинулись остальные космонавты, мигом позабывшие о кофе и десертах, венчавших праздничный ужин. Лишь Сергей задержался на пару минут: бросил на столешницу шланг печатно-гелевого искса, скомандовал начать работу. И, не отвлекаясь на поползший к ближайшей тарелке оранжевый гофрированный «хобот», покинул кухонный отсек.
Предыдущая волна просуществовала сто семнадцать секунд и пропала, оставив после себя лишь записи измерительных приборов. Нынешняя, в отличие от неё, задержалась надолго. Целых двадцать семь с половиной минут неизвестный объект на высокой орбите чужой планеты посылал сигнал «Вестнику», и космонавты, столпившись в рубке, молча наблюдали за неизменным рисунком на корабельных экранах состояния.
Наконец волна пропала. Но сразу же, в той же точке пространства, появилась следующая — полностью аналогичная исчезнувшей. И через несколько секунд после её появления Власов и Людмила одинаковым жестом схватились за голву, а Костя, Кристина и Роланд вцепились в ближайшую устойчивую поверхность и замерли в каких-то странных, неестественных позах. Сергей, внезапно переставший ощущать собственное тело, с трудом подавил мгновенный приступ паники и аккуратно уселся на пол, опёршись спиной на стол.
— Ребята, что с вами?!
В весьма ограниченное поле зрения Сергея ворвались до блеска начищенные туфли и форменные штанины над ними — видимо, Мухаммед оказался нечувствителен к неизвестному воздействию.
Откуда-то слева раздался тихий хрип Власова:
— Голова…
Сергей же, собрав волю в кулак, заставил себя поверить в то, что губы у него всё-таки есть, хоть и не ощущаются.
— Муха, тебя что, совсем не зацепило?
— Голова болит. — Мухаммед ненадолго замолк, видимо, прислушиваясь к себе. — Ближе ко лбу в основном. Но терпимо, на Земле даже принимать обезболивающее не стал бы.
— Сходи тогда в медицинский отсек, принеси набор для инъекций. И две ампулы спазмолитика.
Секундная заминка — Сергей предположил, что Мухаммед задумался, почему нужно только две ампулы лекарства, — и туфли и форменные брюки покинули область обзора врача.
Ожидая возвращения Мухаммеда, Сергей лихорадочно соображал. Если он верно интерпретировал увиденное и собственные ощущения, то инопланетное послание каким-то образом повлияло на электрические сигналы мозга и механорецепторов. Мозгу должно хватить порции спазмолитика. Но что делать с проприоцепцией?
Сергей пробежался взглядом по видимой части рубки: Власов, бледный как мел, привалился к столу и, закрыв глаза, массирует виски и лоб; слева от него видно нижнюю часть кресла с обмякшей в нём Людочкой — видимо, ей ещё хуже, чем Юрию. Остальных членов команды не видно совсем, но, раз с той стороны, где они должны быть, не слышно вообще никаких звуков, значит, ничего не изменилось.
— Костя, ты можешь описать свои ощущения? — Сергей ни на минуту не задумался, кому адресовать вопрос. Выяснить, как именно «потеря» тела повлияла на творческие мозги Кристы и впечатлительного Рыцаря, можно будет и позже.
— Никак. — Сергей успел подумать, что ошибся, оценивая состояние коллег, но Костя продолжил. Говорил он медленно и невнятно, словно вынужден был обдумывать отдельно каждое движение языка и губ. — Я чувствую себя как «никак». Будто моё тело на самом деле находится где-то далеко-далеко от меня, и я управляю им вслепую, сквозь прорезь в ткани. Ты сможешь с этим что-то сделать?
— Надеюсь.
Спрашивать дальше не имело смысла — набор ощущений совпадал до мелочей. Его самого от полной прострации спасало только знание, что такое проприоцепция и её потеря. И то, мозг до сих пор пытался запаниковать, сдерживаемый лишь титаническим усилием воли.
— Принёс. Ты сам уколы сделаешь?
Если бы Сергей мог ощутить губы в достаточной степени, чтобы рассмеяться от радости, — он бы сделал это. Если бы он мог ощутить голову достаточно хорошо, чтобы покачать ею — он бы сделал и это. Но пришлось довольствоваться тихим и медленным ответом.
— Не смогу. Ты. Любая хорошо видимая вена, Юрий — первый.
Муха аккуратно достал из контейнера инъектор, похожий на четырёхногого паука-инвалида со спрятанным в «брюшке» жалом, и установил капсулу в приёмник над иглой.
— Власов, любая видимая вена.
Искс мигнул зелёным, подтверждая получение команды и готовность к её исполнению, и Мухаммед посадил его на предусмотрительно протянутую конструктором руку.
Найдя подходящее место, инъектор прижал «брюшко» к коже и, моментально проколов вену несколькими полыми иглами, впрыснул Власову две трети ампулы лекарства. Тихий шлепок, и искс, прикрывший миниатюрные проколы нашлёпкой, похожей на тугую паутину, дважды моргнул красным, сообщая об окончании процедуры.
Мухаммед подхватил инъектор и склонился над Людочкой, Сергей же принялся отсчитывать по себя секунды. Препарат должен был облегчить состояние Власова в первые двадцать секунд и окончательно снять все последствия спазма в ближайшие две минуты. Если за двадцать секунд улучшения не наступит, значит, он, Сергей, ошибся. И придётся искать другие способы вернуть работоспособность хотя бы части экипажа.
***
Состояние разума, запертого в одновременно существующей и несуществующей клетке, Кристине не понравилось. В отличие от Сергея она практически не испытывала страха — выручила гибкая психика творца, привычного переживать придуманные истории вместе с их героями. Но и сделать над собой волевое усилие, чтобы заговорить или хотя бы моргнуть, она тоже не смогла. Так и стояла, поддерживаемая внутренней стеной рубки, наблюдала за Костей, превратившимся в прижизненный памятник «командир корабля в кресле», за повалившимся на пол Роландом, за мельтешащим по рубке Мухой. Сергея видно не было, судя по доносящимся до неё словам, он оказался слева и позади неё, за отдельной линией панелей и нейроинтерфейсов, назначение которых она так и не смогла понять.
Юрия Валерьевича и Люду было видно фрагментами, но достаточно хорошо для того, чтобы понять — их непонятное воздействие то
