рассеянно слизывал кровь, не сводя глаз со стального медальона, который поблескивал на груди мертвеца.
Чья-то рука легла ему на плечо.
— Между прочим, довольно грязная уловка, — заметил Гриф. Его улыбка была напряженной и фальшивой. — Сделай одолжение, научи меня таким штукам.
— Ты слишком тяжело двигаешься. Давай я лучше научу тебя петь. Кстати, взгляни: весьма занятно.
Он поддел медальон кончиком меча, и стальная пластинка ярко сверкнула. Это была монета, но таких монет в Вирикониуме не чеканили — монет с гербом Кэнны Мойдарт, головой волка на фоне трех башен.
— Она уже готовится занять трон, — вздохнул Кромис. — Это северяне. Выезжаем с первыми лучами солнца. Боюсь, мы прибудем слишком поздно.
Едва он произнес это, позади раздались крики. Похоже, веселье продолжалось.
Теомерис Глин из Квошмоста, участник многих боевых походов, боролся у камина со служанкой. Ее синий корсаж сбился, но она уже успела оставить на левой щеке старого воина четыре аккуратных отметины и колотила его грязными кулачками, точно била в барабан.
— Человек, который идет воевать за свою королеву и может не вернуться, заслуживает немного ласки! — возмущенно кричал старик. — Что за свинство!
Хозяин гостиницы стоял у него за спиной, скрестив на груди жирные руки, и тщетно взывал к костлявым плечам метвена, требуя платы за причиненный ущерб.
Биркин Гриф захрипел и издал сдавленный смешок. Кромиса хватило лишь на слабую улыбку, которая получилась насмешливой и утомленной. Последнее открытие слишком его встревожило.
— Оттащи этого старого дурня от девчонки, Гриф. Мы берем его с собой. По крайней мере, он снова увидит сражение — оно того стоит.
Позже, когда они выходили из ворот Дуириниша — старый Глин, пьяно шатаясь, замыкал шествие, — Гриф сказал:
— Значит, она уже готовится сесть на престол? Да, ее вера безгранична. И скажи на милость: чем ей могут помешать поэт, старый развратник да полсотня головорезов?
4
На следующее утро, в слабом сиянии рассвета, Гриф и его спутники оставили позади темные, настороженные стены Каменного города и двинулись на север. Речной туман поднимался, понемногу тая на солнце среди стройных шпилей и колонн. Дуириниш притих, но слышно было, как топают стражники на высоких зубчатых стенах. Цапля взгромоздилась на гнилую колоду, чтобы посмотреть, как маленький отряд переходит вброд северную излучину Минфолина. Если даже птица нашла это зрелище занятным, то ничем это не показала, просто качнулась и грузно взлетела, хлопая крыльями. Из-под копыт неспешно бредущих лошадей летели белые брызги.
Люди Грифа сменили тряпье на самодельные доспехи. В полутьме поблескивали кольчуги, кое-кто облачился в странного вида латы. Но больше всего было кожаных курток, проклепанных стальными пластинами. Хмурые вояки с грубыми руками, обветренными лицами и холодными пустыми глазами… Их слова звучали резко, их смех не обещал ничего доброго, но ни один не забывал чистить и приводить в порядок оружие, а под лоснящимися шкурами лошадей играли крепкие мышцы.
Биркин Гриф ехал впереди, его лицо кривила горделивая насмешливая ухмылка.
Он втиснул свои телеса в кольчугу, покрытую кобальтовым лаком, а поверх набросил плащ-табард из ядовито-желтого шелка — под цвет попоны его кобылы. Свою крестьянскую шляпу он где-то потерял, и легкий ветерок играл гривой его светлых волос. На боку здоровяка висел большой палаш с оправленной серебром рукояткой, а в ножнах, притороченных к луке седла, покачивался длинный топор — на тот случай, если придется сражаться пешим. Чалая кобыла выгнула мощную шею и потряхивала крупной красивой головой. Ее уздечку из мягкой красной кожи украшала тончайшая медная филигрань.
Кромису, который ехал рядом на понуром вороном мерине, сутулясь от холода и кутаясь в свой черный плащ, похожий на вороньи крылья, казалось, что Гриф и его лошадь едут прямо в рассвет, навстречу неверному сиянию утра, словно бросая вызов восходящему солнцу. На миг они показались ему гордыми и неукротимыми, а судьба, навстречу которой они ехали — прекрасной, загадочной и непредсказуемой. Но лишь на миг. Миг прошел, и мрачное настроение вернулось.
Слева от Биркина Грифа опасно покачивался на неказистой вьючной лошадке Теомерис Глин. Кроме окованной сталью кожаной шапки, никаких доспехов у него не было. Старик ворчал, жалуясь на холод, ранний подъем и каменные сердца горожанок. Люди Грифа мерно тянули «Панихиду мертвому фрахту». Никто уже не помнил, о чем на самом деле эта песня, что родилась в Устье реки.
Подними их высоко, опусти их глубоко…
Ох, опускай…
Ветер горе напоет — непогода держит флот
Ох, опускай,
Опусти их глубоко…
Ветер злой, усталый флот…
Ох, опускай!..
Их пение действовало на Кромиса усыпляюще. Он погрузился в мысли о смерти и грабежах. Бесцветные, прозрачные картины разрушенного Вирикониума преследовали его с упорством призраков. Лицо Метвет Ниан стояло перед ним, исполненное глубокой, неизъяснимой скорби. Он не сможет вернуться к ней. Металлическая птица Целлара будет парить над ним, описывая круги, куда бы он ни поехал — знак беды, имени которой он не знал.
Словно одурманеный каким-то снадобьем, он совсем перестал замечать, что происходит вокруг. Но тут Гриф натянул поводья, заставив кобылу сбавить шаг, и велел устроить привал.
— Скажем «до свидания» Старому Северному тракту, — объявил он. — Наш путь — прямой и нелегкий.
Дорога резко поворачивала на запад и терялась за черным горным кряжем, границей Нижнего Лидейла. Отсюда начинался путь к побережью, отсюда же отправлялись в долгое путешествие на Север.
А среди папоротника-орляка и жесткой травы, прямо через устье долины, протянулась узкая тропка. В полусотне ярдов от дороги вереск пропадал, и начиналась бурая трясина, затянутая переливчатыми пленками фиолетового и маслянисто-желтого цвета. Среди них поднимались странной формы деревья. Река петляла между ними, ленивая и широкая, по берегам торчали густые заросли ярко-охристого тростника. Северный ветер нес горький металлический запах.
Квасцовая Топь, — пробормотал Гриф, указывая на тростник. — Даже зимой тут цвета совершенно дикие. А летом вообще можно свихнуться. Птички тут тоже довольно занятные… впрочем, и другие летучие твари тоже.
— Кое-кому это место может показаться прекрасным, — отозвался Кромис. Прежде всего он имел в виду себя.
Теомерис Глин чихнул и сморщил свой клювообразный нос.
— Вонь какая, — проговорил он. — Надеюсь, мне не придется туда идти. Я старый человек и заслуживаю лучшего.
Гриф ухмыльнулся.
— Мы еще только на подъезде, сивая борода. Погоди, вот заберемся поглубже в заросли…
В долине, где пропадал папоротник, виднелись сточные канавы — их прорыли, чтобы стада из Нижнего Лидейла не забредали в топь. Канавы были глубокими, с отвесными стенками, до краев полны
